Хлеб - Юрий Черниченко

Можно сказать: где такое возможно, там и в народе не нуждаются, переманивать людей тот край не станет. Верно, но там создаются ГОСТы сегодняшней жизни, оттуда и идет понятие, что такое «лучше» в нынешнем смысле, остается искать его. Высота стен и башен оборонного культурно-бытового комплекса диктуется оттуда, и брешей-разрывов в защитном кольце быть не должно! Сложатся реальные стены домов просто и Домов культуры, аптек и пекарен в умозрительную охранную сибирскую стену — и по асфальтным трассам в степь потечет народ…

— Асфальт, — слушая такое, улыбается Николай Иванович, — А оно крестьянину и не надо. Мы по земле ходим.

То есть как это — не надо? А телевидение, водопровод?

— Живем же. И сами не дикие, и дети учатся. Я почти каждый год в Воронеж езжу, а назад не тянет. Тесно там. А тут вольнее.

Рукава у Николая Ивановича засучены, сквозь тонкую белую кожу видны вены очень сильных рук. Говорит ласково, но снисходительно — слишком уж простые вещи приходится объяснять. Заработок? Ну, примерно две двести в год, да что заработок? Там, под Воронежем, дают по центнеру хлеба на трудоспособного, а тут — по двадцать пять центнеров на семью. С коровами там мука, распродают, а здесь сена вдосталь, солома — бесплатно, колхоз и пастуха для людского скота нанимает, дрова тоже дешевые. Колхозу ты нужный. За выслугу лет платят, а кто из армии вернулся или остался после десятилетки — два года поддержку получает на обзаведение, двадцать процентов к зарплате.

— Что может колхоз, то и делает. Нельзя обижаться.

В кабине оранжевого К-700 свернулся на сиденье трехлетний Сережка, его младший, — притомился и заснул. Хорошо ли такого карапуза брать на трактор?

— Пускай привыкает, колхозник, — улыбается Николай Иванович. — Не возьмешь — реву будет до вечера.

А Николай Иванович Зинченко — человек умный, трезвый и уважаемый: восемь лет назад воронежцы послали его сюда ходоком, двенадцать семей за ним поехало и десять укоренилось.

И работник известный, чемпион Курганской области по пахоте, получил в премию мотоцикл, а среди курганцев выйти первым — о-го-го…

Я искал целинный район, какой бы не терял коренную и накапливал пришлую рабочую силу. На такой действующей модели и прослеживать тенденции. Нашел — и стал туда ездить. Он так и называется: Целинный район. Увеличил за пятилетку сельское население! Пусть на двести человек, но ведь прибыль. Так что же там за жизненный комплекс? Какие асфальты-бассейны манят туда народ?

Штука в том, что манить будто нечему. Грунтовые дороги, неказистые клубики, и «елевидение».

В колхозе «Заря», в сельце Бухаринка, живут Лосевы, редкая теперь уже сибирская семья-клан: мать Анастасия Павловна, степенная, до сих пор еще красивая женщина, до пенсии телятница (хозяин погиб на войне), шестеро сыновей, поставивших дома рядом со старой истлевшей избой, и две замужние дочери. Андрей, Александр, Николай и Василий — комбайнеры, Петр — бригадный учетчик, а Юрий, самый грамотный, теперешний глава рода, — колхозный экономист и капитан футбольной команды. Лосевы в родстве с Якуниными, тоже работящей и разветвленной семьей, много значащей в колхозе (Василий Иванович Якунин — агроном и секретарь партбюро).

Председатель, подвижный и шутливый Анатолий Амосович Наумов, начисто лишенный руководящей значительности и спеси, объяснил, почему все Лосевы остались дома:

— Намучились в войну, цену хлебу знают, вот и…

Но ведь и в Свердловске не сидели б без хлеба, другие ж едут?

— Они тут шапки ни перед кем не ломают. Я к ним — с лисой, и громом, но ладим.

По-сельски откровенные люди, братья охотно выкладывали все (случалось и пообедать вместе, но больше встречались на работе). Самым сильным впечатлением пережитого у них был голод в войну. Вспоминали, как лебеду варили, таскали жмых, ждали молодой картошки, мать рисовала рукой, как они спали вповалку, головой к голове, «уходишь на ферму — не понять в темноте где кто». Не умер, однако, никто, никто не сбежал.

Оставить родную Бухаринку решилась было одна Анастасия Павловна. Женив самого младшего, мать собралась замуж. (Юра с улыбкой, но сердечно рассказал эту историю.)

За отца ее выдали насильно, а в молодости у нее была любовь. И человек тот, рыбак, не упускал мать из виду. Когда старую избу завалили, он стал наезжать. Мать колебалась, спрашивала совета. Старое помнилось, сыновья не перечили, и она решилась. Рыбак теперь жил хозяйственно, за прочным забором. Подторговывал рыбой, встречал радушно. Но Юра по секрету дал матери надписанный на свое имя конверт (Анастасия Павловна писать не умеет): если решит вернуться, пусть опустит в почтовый ящик. И вот через сколько-то времени экономист «Зари» получил свой пустой конверт. Взял газик, позвал сына и отправился с нелегкой миссией. Старик рыбак встретил их как гостей, но мальчик прямо с порога: «Бабушка, мы за тобой приехали, айда домой!» Анастасия Павловна всплакнула, повинилась — хозяйкой может быть только дома.

Сейчас число внуков у нее пошло на третий десяток. Братья живут дружно, в уборку обычно косят на одном поле. Прошлой осенью я видел: один обломался — все подошли. Приехавшего торопить Амосовича (Наумова зовут по отчеству) легонько оттеснили, он построжился и увез меня:

— Вы на это не смотрите, если так пойдет — молотить нам на четыре дня.

Что же делает колхоз для Лосевых, для Николая Ивановича, для бригадира из переселенцев Пилипенко? Что может, но из возможного все. На собрании решили: уголь подвозить бесплатно и за радио не брать, а школьникам закрепить машину — десятилетка находится в райцентре. Сейчас строят правление, кинобудку, восемь домов (все отдают колхозникам) и зерносклад. Негусто, но все на свои. А основное — создан общественный климат, при котором «шапку ломать» просто не перед кем. Лосевы — не рабочая сила; они, Якунины, воронежцы, и есть тот колхоз «Заря». Положим, всему колхозу хозяин — Амосович, он цепко замечает все, и при нужде он не глядит на интересы кланов. Но на своем К-700 хозяин Зинченко, и детским чутьем Сережка отлично понял это, на комбайнах — братья Лосевы. В полях Бухаринки всем Лосевым вольнее, чем где бы то ни было, — и Анастасия Павловна вернулась сюда.

Старинная сибирская приманка: вольнее жить.

В соседнем колхозе «Восход» я видел плотников-белорусов: четырех Вереничей, Химича, Горегляда. Они тут были в роли «шабашников», понравилось, оставили перезимовать Горегляда, и тот авторитетно отписал: «Не верьте, что тут медведи замерзают…» И апофеоз — кубанец из Тимашевской! Иван Таран переехал сюда в целинные годы, вырос до колхозного главбуха, перевез к себе престарелую мать — родной дом теперь в Сибири.

Для порядка надо, конечно, сказать: одно не исключает другого, ощущение себя не рабочей силой, а хозяином не заменит асфальта. На это придется возразить: если общественный климат по-сибирски здоров, асфальт появится. Поточней — появится самое сегодня нужное: кинобудка, газ в домах Лосевых или форма футболистам. Это яснее ясного: человека в цифры вложений не вместишь.

Серьезней иное замечание: патриархальщина! Сытое благополучие, душевный покой. В век научно-технической революции миграция закономерна, она питает города, она движет сельскую производительность…

Покой — но не застой. Курганская область приближается к мировому рекорду в урожайности суходольных яровых хлебов, ее сто пудов в среднем за пятилетку, ее шесть центнеров прироста за пять лет — свидетельства крепкого общественного здоровья. А если о беспокойстве хозяйском, дальновидном, то надо поискать людей менее благодушных, чем в степном городе Кургане.

— Массовая миграция из сибирского села — тяжкий просчет нашей прогнозирующей науки, — говорит Филипп Кириллович Князев, первый секретарь Курганского обкома. — Проблемы не могут появляться внезапно, вдруг: они видны издали, уже за пять-то лет — наверняка. Неужели наши плановые органы не видели, что поселок в двадцать дворов при обязательном среднем образовании не выстоит? Школу там не поставишь, возить — ни автобусов, ни дорог, аттестат уже обязателен, потому что родители его требуют от детей и от государства. «Мне надо из ребят людей сделать — перебираюсь в крупное село или в город». За всю историю не строили столько школ, как в прошлую пятилетку, и все главный мотив ухода — «негде учить ребят».

— «Не хлебом единым» — это для села приобрело особое звучание. У нас разбегался было восток, целина. Приняли меры — вы в Целинном видели. Но стал шевелиться северо-запад области — почему? Тут населения больше, дорожить каждым человеком не стали, обхаживать его нечего, в итоге — «лучше буду получать меньше, но жить по-человечески!»

— Несчастье в том, что Западную Сибирь, Урал обделяют людьми, тогда как этой зоной можно кормить страну.