Жюльетта. Госпожа де... Причуды любви. Сентиментальное приключение. Письмо в такси - Луиза Вильморен

— Я невеста Петера. Верность может быть смелой, а может быть боязливой. Меня зовут Матильда, — сказала она.

Клотильда первой поздравила ее, потом, пользуясь случаем, когда все занялись созерцанием их счастья, на цыпочках вышла из гостиной, села в машину и никем не замеченная уехала.

Гордость и верность своим принципам придали г-же Валь-Дидье сил сделать хорошую мину при плохой игре и, пока она с наигранной искренностью делала комплименты Татине и родителям Петера фон Эля, Мариза, не обладавшая ни гордостью, ни принципами, уже строила глазки отцу Матильды.

Стоит заметить, что человек этот, столь суровый и высокомерный, был неравнодушен к женским прелестям.

Веррьер-ле-Бюиссон,

5 октября 1955 г.

Письмо в такси

Роман[8]

Жану-Франсуа Лефевру-Понтали

Сердце — это драма.

Когда мне было семнадцать лет, я любила Гюстава Дальфора и мечтала выйти за него замуж, но он предпочел мне Сесилию Тек, мою ровесницу, только более одаренную, более интересную и красивую, чем я. Разочарование, которое я пережила в связи с ее замужеством, не омрачило нашей дружбы. Именно через нее мне стало известно большинство событий одной истории, каждое из действующих лиц которой было мне знакомо.

В то время, когда Сесилия превратилась в мадам Дальфор, Гюстав занимался строительством воздушных замков. У него были грандиозные планы и не было состояния. Она решила, что в нем есть какая-то удаль, что ему можно поверить все самое заветное, что он — идеальный спутник ее жизни; поскольку оба они мечтали о прекрасном и буйном море, он решил разбогатеть настолько, чтобы купить яхту. Тогда он еще не подозревал о своей страсти к деньгам и о том, с каким усердием вскоре начнет карабкаться по лестнице, ведущей в общество бизнесменов и банкиров. Понемногу он изменился: его больше не волновало ничто, кроме карьеры; через десять лет, не удовлетворившись назначением на пост уполномоченного в том самом банке, где он начинал, он стремился подняться еще выше, словно пытаясь что-то доказать самому себе. Все, что выбивалось вон из этого круга, казалось ему сомнительным, он меньше говорил о спорте, путешествиях и любви, больше — о политике, финансах и правительствах, и любой другой компании предпочитал общество людей, о которых говорят, что они могут все, что у них большие связи и что перед ними распахиваются многие двери. Однако эта прискорбная метаморфоза не сделала его невыносимым, потому что у него было доброе сердце, и он никому не желал ничего дурного.

Его возвышение никак не отразилось на характере, настроении и образе мыслей Сесилии: она сохранила повадки и дух своего отрочества. Гюстав немного сожалел о том, что она не слишком похожа на жен его коллег, но в глубине души забавлялся, любил ее и находил несравненной.

— Будь как все, — все же говорил он ей. — Теперь я кое-что значу, занимаю важную должность, а ты похожа на студентку, Офелию, иногда даже на нищенку. Это несерьезно и уже не для твоего возраста.

— О, возраст! Знаешь, это когда как. Вчера он у меня был неопределенным, сегодня мне пятнадцать, а завтра, возможно, мы отметим мое столетие, — отвечала она.

Она ненавидела мещанскую жизнь и мышление богатых людей, которые постоянно чувствуют себя под угрозой. Это был не ее мир, но она не жаловалась, а, напротив, смеялась, из сентиментальности добросовестно исполняя свои обязанности.

Однажды утром в пятницу (дело было в мае) она вышла из своей комнаты и быстро спустилась по лестнице, вертя в руке запечатанное письмо с наклеенной маркой. Одиль, ее горничная, была в прихожей.

— Сколько сейчас времени, только точно? — спросила Сесилия.

— Только что пробило девять.

— Как я могла допустить такую глупость или слабость, — пообещать этой дурочке мадам Ило отвезти ее на вокзал! И как мой брат умудрился отыскать хоть крупицу соли в этой сахарной гусыне? Девять часов, она, должно быть, уже бьет копытом. Я побежала.

Сесилия выбежала из дома, остановила такси, велела отвезти ее на авеню Виктория, где жила мадам Ило, а по дороге задумалась о своем брате. Александр Тек был человеком творческим. Высокий, толстый, легкомысленный, он слыл непостоянным, бонвиваном и мотом, а его последняя опера-буфф «Толстая Худышка», мелодии из которой были у всех на устах, сделала его знаменитым. Нельзя сказать, что он работал вместе с сестрой, но сказать по правде, он ни за что не брался, не посоветовавшись с ней. Он доверял ее поэтичности, занятности, ее взгляду на мир, и они были очень дружны. Когда репетиции или представление какой-либо пьесы вынуждали его отправиться в провинцию или за границу, Сесилия часто добивалась от Гюстава разрешения сопровождать брата и пользовалась этим для сочинения рассказов о путешествиях, которые публиковались в иллюстрированных журналах. За ней буквально следовали по пятам, а ее фотографии, появлявшиеся в газетах, погружали читателей в мечты об этой незаурядной особе.

Александр, который в свое время приветствовал замужество Сесилии, теперь о нем сожалел. Он находил Гюстава бездуховным и приземленным. «На сегодняшний день твой муж — судья. Он уже не тот человек, за которого ты вышла замуж. Ты создана для того, чтобы быть свободной, а будь ты свободной, ты бы стала актрисой», — говорил он сестре.

— Мне надо было уйти, когда он стал банкиром, но раз уж я осталась, то с какой стати мне покидать его теперь? Ты думаешь, что я для него идеальная жена? Он позволяет мне делать почти все, что я хочу, он верит мне, и ты хочешь, чтобы я его бросила, потому что время от времени он заставляет меня ужинать с людьми, которые нагоняют на меня скуку? Нет. Я счастлива и так, и ни за что на свете не хочу причинить ему ни малейшего горя. Это было бы несправедливо, — отвечала Сесилия, что не мешало ей однако посмеиваться вместе с Александром над образом мыслей своего мужа и поднимать на смех то самое общество, принадлежностью к которому он гордился.

С площади Шатле Сесилия издалека увидела Жильберту Ило, поджидавшую ее на авеню Виктория. Она «била копытом» — пританцовывала от нетерпения в кругу из чемоданов.

— Простите, Жильберта. Вы нервничаете?

— Есть из-за чего. Могу поспорить, что мы опоздаем на поезд…

— Вы — возможно, но не я.

— Это что, смешно?

— Нет, — ответила Сесилия. Пока Жильберта усаживалась рядом с ней, ворча: «Подвиньтесь чуточку, пожалуйста», шофер ставил багаж им в ноги.

Мадам Ило направлялась в Орлеан, где жила ее семья. Она надеялась, что не пробудет там долго и что Александр Тек, выполняя свое обещание, вызовет ее в Биариц, откуда они поедут в Испанию, где его ожидала работа. Однако Александр был непостоянен в своих чувствах. Жильберта, которая нравилась ему несколько дней, быстро потеряла в его глазах привлекательность новизны. Она об этом не подозревала и все еще думала, что их мимолетное приключение сможет перерасти в прочную связь. Она была честолюбива и надеялась приобрести положение в свете, если сумеет завоевать дружбу Сесилии.

Они прибыли на вокзал Аустерлиц за двадцать минут до отхода поезда. Это не успокоило мадам Ило, она распахнула дверцу такси еще до того, как машина остановилась, и крикнула: «Носильщик!» так, как кричат: «Грабят!». Все взгляды обратились на нее. Началась суматоха, Сесилия расхохоталась, когда Жильберта чуть не потеряла шляпу, потом, все еще смеясь, расплатилась с шофером, и пока она, повернувшись к путешественнице, пыталась ее успокоить, какой-то мужчина сел в такси и тотчас уехал.

— Идите же спокойно устраивайтесь, а я пока куплю вам газет, — сказала она Жильберте.

— Газет и леденцов, если это вас не слишком затруднит, — отвечала та, ибо Жильберта могла читать, лишь поедая конфеты. Они улучшали ей зрение и как будто заменяли очки. Сесилия сразу пошла к киоску с конфетами и парижскими сувенирами, где еще продавали для начинающих коллекционеров большие конверты с 7000 почтовых марок всех стран за 200 франков. Эти марки напомнили ей, что ей нужно было бросить в ящик письмо. Она порылась в карманах пальто, перебрала все вещи в своей сумочке, вернулась ко входу на вокзал и поискала на тротуаре и в сточной канаве. Пожилая дама встала рядом и тоже заглянула туда.

— Вам помочь? Вы, наверное, ищете…

— Да, я потеряла письмо, письмо… Оно, должно быть, выскользнуло, когда я вышла из машины пять минут назад, а теперь такси уже уехало! Да, письмо, оно выскользнуло, это ужасно. Это кошмарно!

— Надеюсь, это не ценное письмо? Дорогое?

— Да-да, это было очень ценное письмо.

— Тогда мне вас жаль, бедная вы моя. Будем надеяться, что оно не попадет в нехорошие руки. Ах, нехорошие руки! Деньги, ох уж эти деньги.

— О, тут дело не в деньгах.