Сказки старого дома 2 - Андрей Басов

Сцены оперетт, переработанные почти до неузнаваемости национальные танцы, имитации балета и еще что-то совсем непонятное, неизвестное, но привлекающее и будоражащее. Это нужно видеть и слышать.

Канкан! Это чудо конца девятнадцатого века так и не стареет, а, похоже, наливается всё новыми и новыми красками. А танцовщицы и танцоры? Это тоже стремительная, чертовски стремительная и при этом живая песня без слов. Глаза девочек прикованы к их движениям, а руки отбивают ритм канкана по столу.

В разгар представления, улучив момент перерыва между номерами, когда конферансье о чём-то треплется с публикой, Жан подводит к нашему столику ту элегантную женщину, которую я уже ранее приметил около него.

— Люсьена Ваньи, — представляет ее Жан. — Люсьена одна из владельцев и руководителей «Мулен Руж». Хочет с вами познакомиться и поговорить. Если вы не против, то я ее с вами оставлю.

— Мы не против, — отвечаю я, представляя нас всех и указывая на свободный стул, — но какой может быть разговор в такой обстановке, когда и самого себя с трудом слышишь?

— Я не спешу, — очаровательно улыбаясь, произнесла Люсьена, — и можем побеседовать в перерывах между номерами. А если что, то у меня и свой кабинет есть.

Чувствуется в этой даме парижский шарм — если и не врожденный, то уместно приобретенный. Но мне что-то становится несколько беспокойно. Понятно, что подкатила она к нам неспроста и интерес ее вовсе не во всех нас. Во всяком случае, не во мне. Учитывая характер заведения и ее положение в нём, будет охмурять девочек? Посмотрев на их восторженные лица сейчас, это очень легко, казалось бы, сделать. На самом деле не очень-то легко, но не в этом дело. Нельзя допустить, чтобы кто-то заронил им в души хотя бы призрак возможности другой жизни, нежели та, которая есть у них сейчас. Несмотря на воспитанное мужество, у них на редкость тонкие души. Они будут молчать и молча мучиться иллюзиями. Нельзя этого допустить в нашей неформальной, сказочной семье. Путешествие в Париж для них праздник. Пусть только праздником, о котором можно вспомнить, и останется.

— Что ж, если так, то давайте попробуем побеседовать в перерывах. Раз вы здесь руководитель, Люсьена, то в чём состоит ваше руководство?

— На мне сценическая часть. Всё, что касается балета и кордебалета.

— Поня-ятно, — протянул я и тут оркестр заиграл чардаш. Я нагнулся к уху Люсьены и почти что прокричал:

— Давайте лучше пройдем в ваш кабинет и спокойно поговорим, а девушки пусть наслаждаются представлением.

Похоже, ей это не очень понравилось, но после секундного размышления всё же кивнула и стала подниматься со стула. Я тоже встал. Охота удивленно и вопросительно взглянула на меня. Я успокаивающе подмигнул, и она опять впилась глазами в сцену.

Кабинет неплохой. Просторный и аккуратный. Мягкие кресла, диван, большой письменный стол для работы и маленький, низкий столик для приватных бесед с креслами вокруг него. Вот в эти кресла мы и погрузились. Интересная особа. Не красавица, но приятна и, кажется, весьма не глупа. Как-то необычно внимательно прислушивается к моим словам.

— Кофе или вино? — поинтересовалась хозяйка кабинета.

— Ни то, ни другое. Если можно, то черный чай с каплей сахара, но чай покрепче.

Люсьена распорядилась насчет моего чая и сухого вина для себя. Доставили вмиг. Железный порядок в заведении!

— Так чем мы вас заинтересовали, Люсьена? — спросил я в лоб, помешивая ложечкой в чашке.

— Ну, как же не заинтересоваться таким событием даже простому парижскому обывателю, а мне уж и подавно любопытно, — с улыбкой произнесла дама, выкапывая с нижней полки столика газету «Фигаро» с «романом» о бальной драке в «Ритце».

— Это понятно, но интуиция подсказывает, что это не весь ваш интерес.

Моя собеседница задумалась и вдруг ушла в сторону от предмета.

— В газете написано, что вы приехали из Рима. Но ваша речь, Серж, не характерна для Италии. Я бы сказала, что вы вовсе не итальянец, а русский.

— Сдаюсь! Вы меня раскрыли, — рассмеялся я. — Правда, это не такая уж ужасная тайна. Наверное, и ваша тайна тоже невелика.

— Моя тайна? Какая тайна?

— Полноте, Люсьена, хорошо уловить тонкость произношения речи, характерную для национальности, может только носитель этой речи. Или бывший носитель. Подозреваю, что вы происхождением оттуда же, откуда и я.

А имя ваше вовсе не Люсьена Ваньи, а, скажем, Людмила Иванова.

Мадам заметно вздрогнула, но мгновенно взяла себя в руки.

— А вы проницательны. Сергей? Да?

— Да.

— Я давно случаем покинула Россию. Уже лет двадцать прошло. С тех пор так там и не была ни разу. Нева, мосты, Невский проспект, Летний сад, подруги детства и юности… Такое не забывается. А в Париже, и вообще во Франции, очень много осевших здесь вроде меня русских.

— Как понимаю, вы из Петербурга. Если не секрет, то где именно вы жили?

— У Ломоносовского моста на Фонтанке. Как раз напротив Баранки, а потом на Сергиевской улице, — тяжело вздохнув, ответила совладелица «Мулен Руж».

— Понятно. Но, может быть, вернемся к вашему интересу к нашей компании?

— Что ж, давайте вернемся, раз вы на этом настаиваете. Мне бы хотелось поговорить с вашими спутницами.

— Вполне законное желание, но говорить придется со мной. Я за них отвечаю перед семьей, и они не станут беседовать с вами без моего согласия.

— Даже так? Однако они ведь совершеннолетние и могут говорить с кем захотят.

— Люсьена, я вам определенно симпатизирую, и мне не доставляет удовольствия отказывать вам. Но девочки росли в редкой среде воспитания. Они добры, доверчивы, отзывчивы и их нужно защищать. Вместе с тем, они послушны и, если им сказано не отвечать на вопросы незнакомых людей, то они с вами разговаривать не будут. Понимаете?

— Отчасти. Значит, вы диктуете им судьбу?

— Вот и видно, что поняли вы меня только отчасти. Никто судьбы по своему разумению им не диктует. Но они многого не знают о мире, в котором сейчас находятся, и мое дело — не дать им сделать ошибку по неведению. Теперь понимаете? Вы ведь и сами, Люсьена наверняка, впервые попав в Париж, наделали уйму досадных ошибок, каких при нынешнем разумении и опыте никогда не сделали бы.

— Вы правы. Наделала и не сделала бы. Так вы, Серж, при них вроде ангела-хранителя?

— Вроде.

— В таком-то молодом возрасте?

— Так уж получилось. А о вашем предложении нетрудно догадаться. Газеты. Ваше положение в «Мулен Руж». Сегодняшние танцы во время ужина. Вы их увидели, оценили внешность, физику, пластичность и изящность. И совершенно верно решили, что они вполне могли бы стать примадоннами «Мулен Руж». Стоит лишь только их соответственно подготовить. Но, увы, у них свой мир и мы в него уже сегодня возвращаемся.

— Жаль. А какой благодатный материал уйдет у меня из-под носа!

— Материал? — рассмеялся я. — Всего лишь? Вы просто не догадываетесь, какое сокровище промелькнет мимо.

— А может быть, и догадываюсь. Интуитивно. Досадно. Я бы их холила и лелеяла. Так вы куда возвращаетесь? В Италию или в Россию?

— Сначала в Италию. Сдам их на руки семье, а сам двину домой в Петербург.

— Да, смутили вы меня, Серж. Напомнили о родных местах, которые хотелось бы опять увидеть. Может быть, когда-нибудь я и вернусь туда. Всё-таки ностальгия сильна в русских.

— Не хотелось бы огорчать вас, Люсьена, но туда, где вы родились, вы уже никогда не вернетесь.

— Почему это? Желания ведь иногда исполняются. Если сильно пожелать.

— Исполняются, но не это ваше. Обратно в Ленинград вам путь закрыт навсегда.

На минуту наступило гнетущее молчание.

— В Ленинград? — дрожащим голосом переспросила Люсьена. — Вы кто, Серж?

— Один из обитателей четырехэтажного особняка на Сергиевской, которому известно об исчезновении лет двадцать назад студентки Института культуры.

Опять долгое молчание.

— Как вы догадались, что я — это она?

— Вы сказали, что жили на Фонтанке у Ломоносовского моста. Мост всегда был Чернышевым, и в мост Ломоносова его переименовали в СССР. Стало быть, вы родились в Ленинграде, которого в этом мире нет и никогда не было. Вы ушли из нашего Дома слишком надолго, и ваша личная связь с ним разорвалась.

— И ее никак не восстановить?

— Ваше место занял другой человек. Возможно, что я. Думаю, что ничего уже не восстановить. Сами знаете, какое это загадочное явление. И, пожалуйста, не донимайте меня вопросами, почему я могу появляться в мире вашей мечты. Ответить сложно, а врать не хотелось бы. Могу сказать одно, что взять вас с собой я не могу. Есть риск нарушить всё и для всех.

Снова долгая пауза.

— И как там — в Ленинграде?

— Не очень хорошо. Социализм больше не строится. Строится какое-то идиотское подобие капитализма. Скверно всё. Может, и к лучшему, что вы этого не увидите. Ахмед жив и здоров. Анна Петровна работает в издательстве. Капитан при вас был еще не капитаном, а просто моряком Виктором.