Форма жизни - Андрей Ливадный

Страх, присущий существу неопытному, впервые шагнувшему в полный злоключений и опасностей жестокий мир, где разные формы жизни боролись за выживание, не оставил ей ни единого шанса выполнить поручение Машины.

Неизвестно, были ли у Машины после нее иные эмиссары, призванные исправить существующее положение вещей, но реальность дня сегодняшнего, вполне доступная пониманию Мари, холодно и ясно свидетельствовала о конечном итоге всех усилий: Луна, или Новый Селен, потеряла свою воздушную оболочку, превратившись в мертвый спутник Земли — Владыки Ночи.

Земля же продолжала жить. Миллионы лет дальнейшей эволюции прошли над ней неуловимым дыханием времени, люди рождались и умирали, они верили в бога и бессмертие души, но лишь немногие могли вспомнить самих себя…

Мысленно сравнивая население Земли с количеством Селенитов и Измененных, влачивших в ту пору безрадостное существование на просторах Нового Селена, она понимала, что едва ли один из тысячи современных землян хранит в своем подсознании память о том неимоверно далеком прошлом. Остальные души рождены на Земле, они так же исправно, как сущности Селенитов, переносятся древней виртуальной оболочкой из тела в тело, бережно укладываясь в подсознание младенца, чтобы пролежать там до самой смерти невостребованным грузом копящихся воспоминаний.

Она, зачатая в агрегате биологической реконструкции, тоже успела сформировать свое «я» и так же, как другие мыслящие существа, автоматически получила это право: рождаясь и умирая, становилась кем-то, кого еще предстояло вспомнить и не сойти от этого с ума. А сейчас она воспринимала себя как Мари-Беат — молодую женщину с неизмеримо старой памятью…

— Это все, что я помню… — тихо произнесла девушка.

Как неожиданно, ошеломляюще все вставало на свои места, обретая фактическую основу.

Френк-Гоум, нервно повизгивая приводами искусственного тела, мерил шагами замусоренный пол бетонной коробки.

— Я начинаю все понимать, — монотонно твердил он, но безликость синтезированного машинного голоса не отражала и сотой доли его истинного состояния. — Буквально все, за исключением нескольких неясностей…

— Поделись, — буркнул Онжилай, которого одолевали собственные мысли, сомнения и догадки.

— Я всегда отличался крайней степенью атеизма и отрицал наличие бога, — остановившись, ответил ему Френк. — События последних месяцев в чем-то переубедили меня, а в чем-то укрепили на прежних позициях, потому… — он запнулся, подбирая правильную формулировку, — потому что истина кроется где-то между атеизмом и слепой верой! Не так давно я был убежден, что материализм — наиболее твердая точка опоры для сознания. Но меня всегда мучил вопрос: почему на протяжении миллионов лет люди верят в существование высших сил? Я пытался выяснить, что такое вера… — продолжил он свою мысль. — Косность ума, прямолинейность психики, зависимость от своих страхов? У нас потребность во что-то или в кого-то верить или это проявление иного процесса? Почему миллионы людей продолжают верить даже после того, как первый летательный аппарат поднялся выше облачного покрова? Теперь я знаю — под всеми вымыслами скрывалось зерно истины, отголосок далеких событий, память о которых так или иначе присутствует в нашем подсознании…

— Это философия, — перебил его Дибров. — Меня волнует более узкий вопрос: как объяснить произошедшее с нами? Почему мы оказались способны преодолеть информационный порог и вспомнить, кем мы были?

— Во всем виноват случай, последствия которого были сознательно усугублены мной, — сознался Френк.

— Объясни. — Дибров уже не мог переживать и удивляться в той мере, как это было несколько часов назад. Острота ощущений понемногу притупилась, но в сознании оставались десятки, если не сотни вопросов, требовавших ответа.

Андрей присел рядом с Мари. Вымотанная своим откровением, она не обращала внимания на разгорающийся спор, ее знобило. Накинув ей на плечи подсохшую куртку, которую снял с себя Френк, Дибров жестом попросил у Онжилая сигарету, прикурил ее и протянул Мари-Беат. Она благодарно кивнула, зябко кутаясь в жесткую, пахнущую сыростью робу.

— В сегодняшнем положении вещей сыграли роль несколько факторов, — произнес Френк. — Микромашины были занесены на Марс случайно, скорее всего, их доставил вместе с рудоносными лунными породами один из транспортных кораблей, работающих на фон Брауна. Здесь они получили условия для роста и начали размножаться, реализуя свой жизненный цикл. В результате их инстинктивной работы память известной модели человекоподобного робота, снабженного биомодулями, оказалась расширенной до таких пределов, когда на нее могла быть инсталлирована человеческая сущность, и этим незамедлительно воспользовалась виртуальная система, которая до сих пор функционирует на базе геомагнитного поля Земли.

Френк-Гоум вновь начал мерить шагами засыпанный щебнем пол, продолжая рассуждать вслух:

— Очевидно, что расстояние между Землей и Марсом — не препятствие для направленной передачи электромагнитных волн. До рассказа Мари я не знал, как в точности работает древняя система Селенитов, но еще до прибытия «Януса» на орбиту Марса мне было понятно: существует сила, оперирующая лишившимися тел личностями, и каждый измененный андроид с расширенными в результате деятельности микромашин функциями памяти рассматривается ею как потенциальный носитель, способный воспринять сущность разумного индивида. Произошел процесс автоматической передачи данных, и некоторое количество умерших очнулись в механических оболочках! В их числе был и я, погибший накануне… Но вы должны понимать, что в памяти робота нет подсознания. Она едина, и все данные одинаково доступны для восприятия. Выходит, что тот барьер, о который миллионы лет назад споткнулась Машина, для андроида несуществен, поэтому, очнувшись в теле дройда, я практически сразу вспомнил жизнь Гоума на Новом Селене!

— Да, но при чем тут мы? — хмурясь и покусывая фильтр сигареты, напомнил ему Дибров.

— Память Гоума… — ответил Френк. — Трижды проклятая и столько же раз благословенная память… Я… Я едва не слетел с катушек, это верно, но моя новая сущность была обречена смириться с ней. Я больше не был человеком в эмоциональном плане. Я мыслил более холодно, отрешенно, и это позволило мне выпутаться, начать думать, и тогда… — Он посмотрел на Мари. — Тогда я вспомнил свою дочь и понял, что она похожа на Беат как две капли воды. На ту самую Беат, которая погибла на Новом Селене, не завершив нечто исключительно важное. Я решил вызвать ее на Марс, потому что не мог сам попасть на Землю, — я был обречен скрываться тут. В моем распоряжении было как минимум полтора месяца отсрочки, совокупная память двух существ и множество техники, завезенной в освоенный район. Я каюсь… — внезапно произнес он. — Я действовал жестоко по отношению к тебе, Мари, но я уже тогда подозревал, на какой физике основан процесс перемещения личностей, и пытался его простимулировать, используя межпланетную связь и виртуальную компьютерную сеть. Я отслеживал тебя, пользуясь брошенными тут компьютерными мощностями, я взламывал счета и оплачивал межпланетные соединения, я влезал по виртуальной сети во все устройства, способные излучать в спектре электромагнитного поля, и бесконечно перебирал диапазоны, стараясь сделать так, чтобы ты вспомнила хоть что-то. Ведь только при этом условии ты смогла бы рассказать мне правду о той миссии, которую не сумела выполнить в прошлом.