Анна Каренина. Черновые редакции и варианты - Лев Толстой

Левинъ всплеснулъ руками и побѣжалъ съ управляющимъ[?] тащить Семена назадъ за ноги.

— Брось! Ты! ухватился. Виш[ь], испугались. Гавно! — мурчалъ Семенъ, вытащенный оттуда.

— Убирайся, когда ты пьянъ, не суйся; — крикнулъ на него Левинъ.

— Я пьянъ, трезвѣе тебя. Самъ его ѣшь. Такъ то. Расчетъ подай. Это развѣ охотники? Горе вы охотники. Меня какъ Князь звалъ.

Вытащивъ измазаннаго и кричавшаго Семена и велѣвъ убрать его, Левинъ ушелъ къ себѣ въ невеселомъ расположеніи духа.

Безъ него были получены съ почты газеты, книги и одно письмо незнакомаго, безграмотнаго почерка. Письмо начиналось съ словъ: «Милостивый Государь благодѣтель» и кончалось «Извѣстная вамъ Марья Синевская». Разобравъ безграмотное письмо, Левинъ понялъ, отъ кого оно было и его содержаніе. Оно было отъ Марьи Николавны, жившей съ его братомъ, и смыслъ его содержанія былъ одинъ. Братъ Николай прогналъ ее отъ себя, и она боится за него и просить Константина найти брата. Одна фраза во всемъ казенномъ, очевидно нанятымъ безграмотнымъ писцомъ написанномъ письмѣ была ее и имѣла для Константина Левина трогательный смыслъ. Она писала:[1228] «Онъ оскорбилъ и обидѣлъ меня хуже послѣдней твари; но Богъ съ нимъ. Я его добродѣтель никогда не забуду и всегда готова служить ему какъ раба, хоть онъ избей меня до смерти; а безъ меня онъ, какъ малое дитя, пропадетъ. Того мнѣ жалко. Адресъ мой тотъ то. И гдѣ онъ теперь, я и не знаю. Онъ меня съ глазъ согналъ, и я о томъ убиваюсь. А изъ вашихъ 500 рублей у него теперь и 70 не осталось. И что съ нимъ будетъ, не знаю».

«Все одно къ одному, — подумалъ Левинъ. — Чтоже я могу сдѣлать. Поѣду черезъ Москву, найду его, вотъ одно».

— Ну, Агафья Михайловна, обѣдать давайте. А вы видѣли Парфена Денисыча?

— Чтожъ мнѣ его смотрѣть. Онъ пожилъ, по милости вашей, въ покоѣ. А вамъ скучать нечего. Поѣзжайте вы съ Богомъ.

— Да я и не скучаю.

Послѣ обѣда Левинъ попробовалъ взяться за свою работу, но[1229] не могъ. Ему было жутко. Смерть, смерть, смерть одно представлялось ему. Женись, не женись я на Кити — умру. Сдѣлай, не сдѣлай я начатое дѣло — умру... И онъ сталъ ходить по комнатамъ.

— Да нечего скучать, — говорила Агафья Михайловна, усѣвшаяся съ чулкомъ на дорогѣ. — [1230]Ну что вы сидите дома.

— Дѣло дѣлаю, Агафья Михайловна, — сказалъ онъ, подсаживаясь къ ней.

— Ну какое ваше дѣло. Мало вы развѣ и такъ мужиковъ наградили, и то, говорятъ, вашъ баринъ отъ Царя за то милость получитъ.[1231] И чудно: что вамъ о мужи[кахъ] заботиться.

— Я вовсе не для мужиковъ дѣлаю, а для себя.

— Какую же вы себѣ радость нашли?

— Вы послушайте, Агафья Михайловна. Вѣдь вы поймете, что если мы хоть съ вами живали хорошо, то это отъ того, что вы мнѣ чай дѣлаете, чулки штопаете, а я вамъ даю комнату и на табакъ, намъ обоимъ выгодно. Ну а съ мужиками, если я найму работниковъ? Ихъ выгода меньше сработать, отдохнуть, а моя — чтобы они больше сдѣлали.

— Да ужъ вы какъ ни дѣлайте, онъ коли лѣнтяй, такъ черезъ пень колоду и будетъ валить.

— Ну вотъ я и хочу такъ устроить, чтобы ему была выгода работать хорошо.

— Если совѣсть есть, будетъ, a нѣтъ — ничего не сдѣлаетъ. Вотъ хоть бы Пименъ....

— Нѣтъ, вы слушайте, я вамъ растолкую. Если заставить васъ пахать, а Пимена чулки штопать, вѣдь не хорошо будетъ, — пропадетъ время, — надо, чтобы каждый дѣлалъ съ охотой.

— Да,[1232] это извѣстно, что кто къ чему охоту имѣетъ, то и дѣлать надо.

— Нѣтъ, Агафья Михайловна, это Фурьеризмъ, — сказалъ, онъ улыбаясь. — Этаго нельзя устроить. Это хотѣли устроить, но надѣлали глупости. А надо только сдѣлать такъ, чтобы расчетъ былъ каждому хорошо работать.

Можетъ быть, Левинъ изложилъ бы Агафьѣ Михайловнѣ все содержаніе своей книги, въ которомъ онъ хотѣлъ особенно убѣдить кого нибудь именно потому, что нынче усумнился въ немъ, если бы въ это время не послышался колокольчикъ и стукъ колесъ.

— Ну вотъ вамъ и гости пріѣхали, не скучно будетъ, — сказала Агафья Михайловна, вставая и направляясь къ двери, но Левинъ перегналъ ее. Никогда, какъ нынче, онъ не былъ радъ гостю, какому бы то ни было, хоть Становому.

* № 93 (рук. № 71).

Слѣдующая по порядку глава.

Въ концѣ Сентября была начата постройка двора на отданной артели землѣ, и было продано масло отъ коровъ и раздѣленъ барышъ. Дѣло шло. Левинъ ждалъ только поставки пшеницы, чтобы получить деньги и ѣхать за границу. Уже съ недѣлю лили дожди, не давая убрать оставшiеся въ полѣ хлѣба и картофель. Мокрая скотина съ ревомъ толпилась на выгонахъ; въ полѣ на жнивахъ была топь. Дороги были изрыты полными водой колевинами. Осина ужъ[1233] оголилась; береза устилала вокругъ себя круги желтаго мелкаго листа. Еще сочный и мясистый листъ клена и липы валился густыми слоями на землю. Соломенныя крыши и стѣны построекъ чернѣли и прѣли подъ непрестанной мокротой, бабы подъ кафтанами на головахъ бѣгали отъискивать телятъ. Мужики бросали пахать и брались за постройки или домашнія работы.

Въ 4-мъ часу Левинъ вернулся домой, несмотря на кожанъ, промокшій отъ ручьевъ, стекающихъ то за шею, то за голенища воды. Онъ былъ на дальнемъ полѣ, на постройкѣ, и тамъ у него была непріятность съ дворникомъ, не пускавшимъ мужиковъ провозить лѣсъ по дорогѣ. Дворникъ былъ и правъ и не правъ, потому что дорога была на планѣ, но по дорогѣ нельзя было ѣхать, а въ объѣздъ захватывали поле дворника. Но дѣло въ томъ, что вышла непріятность, на которую нельзя жаловаться. Левинъ въ непріятномъ расположенiи духа вернулся домой и хотѣлъ обѣдать; но ему сказали, что старикъ, дядька его брата, жившій съ многими другими старухами и стариками на пенсіи у Левина, умираетъ и присылалъ за Левинымъ. Левинъ давно не заходилъ къ нему. Ему было подъ 80 лѣтъ, и онъ былъ еще очень свѣжъ умомъ, но старческая немощь дѣлала его нечистоплотнымъ, и потому онъ самъ избѣгалъ ходить къ Левину, и Левинъ по той же причинѣ не заходилъ къ нему.

— Что, онъ плохъ? — спросилъ Левинъ, знавшій, что онъ съ недѣлю былъ боленъ.

— Соборовали. Катерина говорила — наврядъ до вечера доживетъ. Все васъ звалъ.

Левинъ, не входя въ домъ, отдалъ лошадь и пошелъ пѣшкомъ къ старику. Былъ 4-й часъ, но уже смеркалось, такъ густо нависли тучи, непереставая поливая то мелкимъ, то вдругъ крупнымъ дождемъ, который сильный вѣтеръ не переставая гналъ въ одну сторону.

— Что ты? — спросилъ Левинъ охотника, съ которымъ онъ столкнулся за угломъ дома.

— Собаку ищу. Взбѣсилась,[1234] — грубо отвѣчалъ охотникъ.

Левинъ понялъ, что онъ былъ пьянъ.

[1235]— Какая собака?

— Я говорю Помчишка, — отвѣчалъ Семенъ, всегда дѣлавшійся грубымъ, когда онъ бывалъ пьянъ. — Ушла, подлая, не дается. Должно, стечка. Застрѣлить надо.

— Не стрѣляй безъ меня. Я посмотрю, — сказалъ Левинъ и, осклизаясь, по грязи пошелъ къ большому дому, въ которомъ жилъ старикъ.

Невольно стараясь думать о непріятномъ зрѣлищѣ, ожидающемъ его, Левинъ, по привычкѣ, не оглядываясь вошелъ въ сѣни дома. <Тяжелый запахъ охватилъ Левина въ темныхъ, грязныхъ сѣняхъ. Дверь къ старику была отворена. Двѣ женщины были тамъ, и Катерина съ засученными рукавами и ведромъ съ водой передъ нимъ вошла въ комнату.

— Да ты говори, — сказала одна женщина, — заколенѣетъ, тогда не одѣнешь.

— Кончился, Константинъ Дмитричъ, — сказала Катерина, замѣтивъ Левина. — Не прибрали еще.

Но Левинъ все таки заглянулъ въ комнату. Конторщикъ, исполнявшій должность прикащика, запыхавшись, прошелъ въ сѣни и въ комнату убрать вещи покойника. Левинъ стоялъ дожидаясь, самъ не зная чего. Онъ испытывалъ то чувство недоумѣнія, которое онъ всегда испытывалъ при близости къ смерти. Онъ чувствовалъ, что совершилось что то торжественное и что необходимо сдѣлать что нибудь соотвѣтствующее, но онъ не зналъ что. Онъ перекрестился, когда ему сказали, что кончился. И ему совѣстно было уйти; казалось, что еще что то надо сдѣлать, но онъ не зналъ что. Конторщикъ вышелъ въ сѣни и объявилъ, что онъ переписалъ вещи и запечаталъ, что шубы давно нѣтъ. Потомъ вышла старуха, ходившая за нимъ, и разсказывала, какъ онъ тихо умиралъ, только все обиралъ на себѣ, и тутъ рѣже, рѣже дыхать сталъ и кончился. Такъ дай Богъ всякому. Катерина съ женщинами вышли изъ горницы. Левинъ понялъ, что старикъ прибранъ, и вошелъ къ нему опять.> Постоявъ нѣсколько секундъ въ раздумьи, что сдѣлать, и не сдѣлавъ ничего, только поглядѣвъ на этотъ лысый выпуклый лобъ, на глубоко ушедшіе глаза, Левинъ вздохнулъ и вышелъ, унося съ собой впечатлѣніе лба изъ подъ повязки и прямо положенныхъ, нѣсколько вывернутыхъ ступней въ новыхъ сапогахъ, на которые онъ и не смотрѣлъ, ему казалось, и чувство недоумѣнія и совершеннаго непониманія того, что онъ видѣлъ. Онъ шелъ опустивъ голову, и вдругъ что то бѣлое показалось ему направо отъ него. Онъ взглянулъ — это была Помчишка, которую охотникъ искалъ и считалъ бѣшенною. Она лежала на навозной кучѣ у конюшни, положивъ свою бѣлую съ проточиною голову на лапы, и смотрѣла на Левина, какъ ему показалось.