Молодая Екатерина - Ольга Елисеева

Приглядимся повнимательнее к этой сцене. Елизавета в первом движении души одарила невестку, «забыв» о племяннике. Тем самым она только подчеркнула свое отношение к его «отцовству». На ее взгляд, награждать Петра было не за что. Но такой поступок подрывал его реноме. Нужно было делать хорошую мину при плохой игре и не подавать дополнительного повода для пересудов. Поэтому Александр Шувалов, взявшийся донести императрице о возмущении наследника, был, без сомнения, прав. Сумму можно было разделить. Но у Екатерины ее просто отняли и тем самым снова поиздевались над ней.

Салтыков был назначен отвезти известие о рождении Павла в Стокгольм. Екатерине сказали об этом только на 17-й день. Любовникам не дали даже попрощаться. А через сорок дней царевне впервые показали ребенка. «Я нашла его очень красивым, и его вид развеселил меня немного», — писала женщина. Но Павла тут же унесли. 1 ноября 1754 г. наша героиня принимала официальные поздравления по случаю появления на свет нового наследника. «Для этого поставили очень богатую мебель в комнате рядом с моей, и там я сидела на бархатной розовой постели, вышитой серебром, и все подходили целовать мне руку. Императрица тоже пришла туда». Обратим внимание, что мемуаристка молчит о муже. Неужели великий князь не участвовал в церемонии? Похоже на то. Он мог не захотеть или быть, по обыкновению, пьян.

В одиночестве, на роскошной кровати Екатерина чувствовала себя очень уязвимой. Контраст между богатой мебелью для приема гостей и обычным обиталищем роженицы, где не было «никаких удобств», только подчеркивал фальшь происходящего. Если бы не публика, с великой княгиней не стали бы церемониться.

29 июня — Петров день — общие именины наследника Петра Федоровича и маленького великого князя Павла Петровича — императрица приказала отметить в Ораниенбауме. «Она не приехала туда сама, — вспоминала Екатерина, — потому что не хотела праздновать… она осталась в Петергофе, там она села у окна, где, по-видимому, оставалась весь день, потому что все, приехавшие в Ораниенбаум, говорили, что видели ее у этого окна»[426].

Елизавета не сумела пересилить себя. На сердце у государыни было ненастно. Именины Петра Великого, ее державного отца и как бы в насмешку — недостойного наследника, а в придачу чужого ребенка. Линия Петра I прервалась. Что же праздновать?

Откровения Шампо

«Записки» Екатерины содержат самый подробный рассказ о романе с Салтыковым. Поэтому исследователи подчас вынуждены смотреть на происходившее глазами императрицы, буквально купаясь в ее эмоциях. Но мемуары — не единственный источник. Так или иначе, о роли красавца Сергея в появлении наследника узнали все европейские дворы. Дипломаты никогда не оставались в стороне от династических тайн.

Обобщив сведения, которыми на сей счет обладало французское посольство, Клод Рюльер писал: «Придворный молодой человек граф Салтыков, прекрасной наружности и недальнего ума, избран был в любовники великой княгине… Бестужеву-Рюмину поручено было ее о том предуведомить. Она негодовала, угрожала, ссылаясь на ту статью свадебного договора, которою, за неимением детей, обещан был ей престол. Но когда он внушил ей, что препоручение сие делается со стороны тех, кому она намерена жаловаться, когда представил он, каким опасностям подвергает она Империю, если не примет сей предосторожности… тогда она ответила: „Я Вас понимаю, приведите его сего же вечера“. Как скоро открылась беременность, императрица приказала дать молодому россиянину поручение в чужих краях»[427].

Итак, перед нами краткая версия истории, во многом совпадающая с рассказом Екатерины. Рюльер назвал того же любовника, верно показал роль Бестужева, зафиксировал приказание, исходившее сверху, от императрицы. Единственная недостоверная деталь — обещание великой княгине престола в случае бездетной смерти ее мужа — резко бросается в глаза. Подобные разговоры действительно были: в Манифесте по поводу принятия принцессой Ангальт-Цербстской православия Елизавета Петровна велела написать «великая княгиня» и не писать слова «наследница», открывшего бы путь к нежелательному расширению прав невесты.

Но имеется еще один важный источник, достоверность которого исследователи оценивают по-разному. Это донесение французского резидента в Гамбурге Луи де Шампо, отправленное в Париж в 1758 г. Именно в Гамбурге пребывал в это время с дипломатической миссией Сергей Салтыков, и рассказ Шампо, позволяющий сделать вывод, что отцом Павла был все-таки великий князь, следует рассматривать как намеренно организованную русским двором «утечку» информации. Ведь законность наследника, оспариваемую негласно, на уровне депеш с пикантными историями, точно так же негласно следовало и подтвердить. То, что сведения пришли от одного из главных фигурантов дела — самого Салтыкова, — повышало доверие к ним.

Еще в июне 1755 г. Екатерина получила неприятное известие: «Я узнала, что поведение Сергея Салтыкова было очень нескромно, и в Швеции, и в Дрездене… он, кроме того, ухаживал за всеми женщинами, которых встречал. Сначала я не хотела ничему верить, но под конец я слышала, как об этом со всех сторон говорили». Обратим внимание, что Екатерина разделяла «нескромное поведение» и «ухаживание за всеми женщинами». Что может быть более нескромного, чем измена? Рассказ о тайнах прежней возлюбленной. В ранней редакции Екатерина добавляла: «Этим подвергли меня пересудам всего света»[428]. Понятовский замечал в мемуарах, что Салтыков «дал повод для недовольства принцессы»[429].

Надо полагать, что «нескромные» откровения Салтыкова, с которыми познакомились дипломаты в Швеции и Германии, были зафиксированы Шампо. Его донесение хранилось в Архиве министерства иностранных дел Франции и было впервые полностью приведено К. Валишевским, а чуть ранее В. А. Бильбасовым, правда, с неизбежными цензурными пропусками.

«Салтыков, первое время находивший для себя большое счастье в том, что обладает предметом своих мыслей, вскоре понял, что вернее было разделить его с великим князем, недуг, которого был, как он знал, излечим», — писал Шампо. Тот факт, что Сергей действительно пытался склонить Петра Федоровича к операции, отмечала и Екатерина. В ранней редакции, посвященной Понятовскому, она сообщала: «Салтыков… побуждал Чоглокова предпринять то, на что он уже составил свой план, заставив ли великого князя прибегнуть к медицинской помощи или как иначе»[430].

Благодаря стечению благоприятных обстоятельств (у Шампо явно неправдоподобных — светский разговор с Елизаветой Петровной на балу) удалось добиться от императрицы согласия на врачебное вмешательство. «Салтыков тотчас же начал искать средства, чтоб побудить великого князя… дать наследников… Он устроил ужин с особами, которые очень нравились великому князю, и в минуту веселья все соединились для того, чтобы получить от князя согласие. В то же время вошел Бургав с хирургами, и в минуту операция была сделана вполне удачно».