Боги богов - Андрей Рубанов

В общем зале к гостям выходит настоятель, тотально безмятежный человек неопределенного возраста, разумеется, обнаженный, в одной лишь набедренной повязке; тело его блестит, словно покрытое жиром, но это не жир, просто монах умеет связывать влагу на поверхности собственной кожи. Твои друзья прекращают перешептываться. Всматриваясь в румяные лица, настоятель хмуро молчит, и брови его приподняты то ли страдальчески, то ли экстатически, как если бы он играл на музыкальном инструменте, полностью отдавшись процессу. Потом он смеется, и смех его так легок и прозрачен, таким невинным игривым эхом отзывается под ледяными сводами, что ты не выдерживаешь и тоже хохочешь, как хохочет всякий тринадцатилетний, когда ему весело; сорок шесть паломников смеются, пока настоятель не решает, что мальчишки достаточно расслабились, и мановением руки не устанавливает тишину.

— Вот так, — говорит он. — Тут бояться нечего. Тут ничего нет. Немного воздуха, чтоб дышали те, кому это необходимо. Немного воды. И больше ничего.

Зал пуст, лишь по стенам укреплены светильники, и углы теряются в темноте, но аскетизм только укрепляет ощущение покоя и даже уюта — настолько, насколько вообще может быть уютным изрытый тоннелями кусок камня диаметром в четырнадцать километров; однако тебе хорошо, ты чувствуешь, что многие поколения монахов, обустраивавших это место, оставили здесь следы своих энергий. Потом ты и твои друзья усаживаетесь на холодный пол, а настоятель рассказывает.

Много столетий открытый космос считался средой, абсолютно враждебной для животных и растений. Ученые принимали это за аксиому, пока цивилизация гомо сапиенс не достигла определенного уровня развития и не поняла, что главным врагом человека является сам человек, и единственной абсолютно враждебной средой для него является его собственное сознание. Когда люди впервые вышли в космос, они испугались невесомости и перепадов температур, они не знали, что делать с давлением внутри собственных тел — условия были настолько необычны, что наука поспешно объявила их агрессивными, смертельными. Так обитатель тропиков, прожив день среди льда и снега, возвращается назад и говорит своим теплолюбивым друзьям, что во льдах и под снегом жизни нет и быть не может.

Но жизнь есть везде, и если человек и вынес какой-то урок из собственной истории — это знание о том, что многообразие жизни абсолютно.

Вы в главном храме космитов, говорит настоятель, обведя рукой грубые базальтовые стены. Нас — около трехсот тысяч. В первом круге — двести восемьдесят тысяч. Это рядовые монахи, они пока не умеют обходиться без воздуха и воды. Многим до сих пор нужна пища, и мы не препятствуем ее употреблению. Второй круг расположен ближе к поверхности обители — там живут девятнадцать тысяч вкусивших Пустоту. Они приняли безвоздушный обет, им не нужно ничего, кроме праны. Этих людей лучше не беспокоить, мы слишком любим их и не мешаем их ожиданию… Первый круг — поверхность. Там нет ни единой молекулы газов. Открытое безвоздушное пространство. Прежде чем вы войдете в подъемник, вы должны понять, что космос полон жизни, а значит — любви. Он бесконечен, и жизни в нем — бесконечно много. Эту жизнь мы называем Кровью Космоса. Ее нельзя увидеть или потрогать. Но если вы хотите перемещаться от звезды к звезде, от планеты к планете, вы не сможете этого сделать, пока не уверуете всем сердцем.

Настоятель смотрит тебе в глаза, и тебе точно известно в этот миг, что он тебя любит.

Конечно, продолжает он, я не сказал вам ничего нового. Вы готовились к таинству на протяжении нескольких лет. Беседовали с наставниками. Все они — капелланы пилотских школ — члены нашего братства, вкусившие Пустоты. Перед тем как пройти в первый круг, они возвращаются в мир и несколько лет живут среди обычных людей: несут свет нашей веры, ибо так им велит их понимание. Они преподают закон, или создают новые храмы на старых обжитых планетах, или отправляются в дикие миры и там проповедуют понимание.

Когда они чувствуют, что готовы, они возвращаются в обитель и выходят в первый круг.

Настоятель заканчивает свою речь традиционным коротким предупреждением: кто не уверен, пусть встанет и отойдет к стене. В этом нет ничего стыдного. В коридор любви входит только тот, кто верует всем сердцем. Братия будет страховать таинство крещения, Пустота не нанесет никому вреда, но сомнения опасны.

Воздух столь сух и холоден, что у тебя чешется горло, но ты боишься кашлянуть, чтобы не нарушить торжественность момента.

Ты сидишь, не шевелясь. Никто не встает и не идет к стене. За восемьдесят лет существования Пилотской академии ни один мальчишка, совершивший паломничество, не отошел к стене, и ректор академии справедливо гордился этим обстоятельством. Пилот состоит из любви и веры, он может сомневаться даже в своем корабле, но не в своей любви к кораблю и пространству.

Тебя ведут в подъемник святилища. Он огромен и может вознести на поверхность астероида несколько сотен человек. Ты молчишь. Молчат все твои товарищи, молчит сопровождающий вас преподаватель, молчит настоятель. Тут же, во время подъема, все мальчишки раздеваются догола, без особых церемоний. Церковь космитов не приветствует красивых ритуалов, музыки и прочих эффектов, здесь в ходу сугубая простота действий. Космиты обычно имеют отношение к переднему краю технологий, в Кровь Космоса веруют пилоты и капитаны кораблей, инженеры и рабочие орбитальных станций — все они слишком умны и образованны, чтобы уважать сложные ритуалы.

Калорий, выделяемых телами трехсот тысяч монахов, с избытком хватает на то, чтобы обеспечить энергией работу машин, и вот створки верхнего люка расходятся над твоей головой. Лифт сделан в форме полусферы, купол становится идеально прозрачным, и ты видишь колючие звезды и полыхающую в центре небосвода алую звезду.

Здесь, в момент встречи с Пустотой, положено прочувствовать молитву, пережить тридцать три эмоции, и ты, потомственный пилот, с пяти лет молившийся в домашней часовне, отдаешься восторгу и ужасу.

Настоятель и сопровождающий тоже молятся. Сорок восемь ртов сжато, сорок восемь носов медленно втягивают ледяной воздух.

Каждый курсант умеет переживать молитву, но волнение слишком велико. Рассказы про коридор любви — самые популярные страшилки в академии; у каждого крещеного Пустотой свои воспоминания, и теперь, когда твой час настал, ты трепещешь.

Вокруг бурая, ноздреватая поверхность, неровности, изломы, горизонт слишком близкий, словно стоишь над обрывом; торчащие разновеликие скалы отбрасывают длинные, быстро ползущие тени. Молитва почти закончена, когда ты понимаешь, что одна из теней движется не так, как остальные. Ты всматриваешься и видишь, что по поверхности шагает человек.

Тяготение минимальное, неподготовленный новичок, пассажир или турист, сказал бы, что его совсем нет, а ты — пилот — его чувствуешь и даже можешь быстро подсчитать массу астероида, но сейчас не тот момент, чтобы считать и подсчитывать. Космит идет мимо купола размеренным скользящим шагом — так, может быть, Христос шагал по водам; так скользил, не касаясь земли, принц Гаутама; так Моисей пересекал пустыню впереди своего народа.

Мужчина обнажен, его худое тело в лучах звезды кажется ярко-алым с освещенной стороны; неосвещенная погружена во мрак, лицо выглядит как комбинация черного и красного.

Это монах из первого круга, Просветленный Пустотой, он жив единым Святым Духом и больше ничем.

Ты смотришь во все глаза.

Движения монаха полны экономной, рациональной красоты. Он смотрит на людей, защищенных прозрачной броней, и улыбается, но потом вполне равнодушно поворачивается спиной и скрывается за каменным выступом, ловко ухватившись за черный край скалы.

Про живущих в Пустоте всё известно, кроме точного количества. Это люди, полностью состоящие из Веры, и если в голове Просветленного возникает миг сомнения, хотя бы краткий, сотая или тысячная доля секунды, кожа его мгновенно обугливается с освещенной стороны, а с теневой — обращается в лед, и монах взрывается под воздействием собственного внутреннего давления, разлетаясь в стороны множеством сгустков физиологических жидкостей.

Когда тебе было семь лет, отец сказал тебе, что такая смерть не считается смертью. Фрагменты тела Просветленного Пустотой будут лететь тысячу лет или миллиард лет, пока не попадут в какой-нибудь мертвый мир и не родят новую жизнь.

В сознании Просветленного Пустотой ничего нет, ибо сознание человека есть источник агрессии. Вытеснить агрессию можно только любовью, и если ты не любишь Святой Дух, то не проживешь в Пустоте и секунды.

Говорят, что многие космиты, услышав зов, отрываются от поверхности обители и устремляются в открытое пространство, чтобы вечно лететь меж звезд.

Еще говорят, что за четыреста лет существования монастыря только один Просветленный вернулся назад, под своды монастыря. Его имя неизвестно. Молва утверждает, что вернувшийся не произнес ни слова и знаком потребовал встречи с тогдашним настоятелем обители; после разговора, происходившего при закрытых дверях, настоятель принял обет молчания, а вернувшийся выпил воды и умер.