Течет река Эльба - Алексей Филиппович Киреев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И как его оборвал Бурков! «Послушайте, Фадеев, я мог бы простить такие слова рядовому Пупкину, а вы ведь политработник. Смуту вносите. За порядком в полку больше смотрите, за настроением людей, пусть летают лучше. А за такие разговорчики — на парткомиссию».
Фадеев, конечно, в бутылку полез, — размышлял Крапивин. — «Меня на парткомиссию? Это за что же?» — «Вы дисциплину подрываете — точно». Полковник не говорил, а метал молнии. Спасибо, начальник политотдела вмешался. Опытный, с умом человек. Он встал и сказал: «Не будем копья ломать. Иначе наделаем ошибок. Указание полковника Буркова следует выполнять: обстановка осложняется, надо смотреть в оба. Тут, я вижу, сыр-бор разгорелся вокруг увольнений личного состава. Никого по этому поводу на парткомиссию тащить не следует. Просто надо найти выход. Полковник Бурков, как я понимаю, не запрещает организовывать экскурсии, коллективные выезды. Вот давайте и пойдем по этой линии. Так и разъясните людям. Внесем, как говорится, в отдых организованность, он будет более целенаправленным. Согласны? Вот и хорошо».
Крапивин вспомнил, как при выступлении начальника политотдела Бурков морщился, ерзал на стуле, бледнел, багровел, но вынужден был согласиться. Когда он делал заключение, так и сказал: «Тут мой комиссар упирал на то, как организовать отдых. Это верно подсказано. Но сейчас главное, об этом тоже говорил мой комиссар, довести до каждого человека указания. Провокаторы под русских подделываются, подрывают доверие к нам у немецких друзей. Поэтому тут следует подтянуться. Вменяю в обязанность всем начальникам строго следить за выполнением моих указаний и по каждому случаю принимать строгие меры. И глядеть, во все глаза глядеть — иначе можно проворонить».
Самолет приземлился на аэродроме. Командира и замполита встретили офицеры штаба, секретарь партбюро, поздоровались.
— Ну что? — спросил с ходу Крапивин. — Пожалуй, внеочередное партийное собрание надо готовить. Как, Николай Уварович? — обратился он к Фадееву.
— Непременно. С докладом выступишь ты. Но сначала я проинформирую партбюро, а ты — офицеров штаба и комэсков.
— Пожалуй, — согласился Крапивин. — Как народ, трудится? — спросил он начальника штаба.
— Трудится, Иван Иванович, хорошо трудится.
— Это главное. А остальное приложится, — сказал Крапивин неопределенно и добавил: — Ты, Николай Уварович, бюро проведешь в шестнадцать ноль-ноль, а я созову офицеров в восемнадцать.
— Добро.
— Ну а собрание через денек проведем. Пусть люди подумают.
— И это верно.
В тот день, когда командир и замполит были на совещании, на аэродроме шла обычная предполетная подготовка. Маленький, юркий Бантик вскакивал на стремянку и, как считал Кленов, совал свой конопатый нос во все дырки. «Проворный, дьявол», — думал Кленов.
Егор, рослый, по натуре несколько медлительный, не мог поспевать за Бантиком, который все делал играючи.
Бантик спрыгнул со стремянки, крикнул Кленову:
— Ну, земляк, я пошел! — И, подняв над головой ключ, помахал им Егору.
— Куда ты? — спросил Кленов.
— Подышать ароматом. Видишь, сколько цветов? Пойду нарву.
— Для Герды?
— Для нее. — Бантик улыбнулся. — Для нее, земляк.
Данила бродил по лощине, что проходила почти у дальней кромки аэродрома, собирал цветы. К самолету подошел техник-лейтенант Устоев, заглянул в кабину, проверил приборы и попросил у Кленова ключ. Устоев осматривал истребитель молча, посапывая. Остался, очевидно, доволен Кленовым. Заложив руки за спину, направился к другому самолету.
Егор положил на место инструмент, присел отдохнуть. На плечо Кленова вдруг легла рука. Бантик с двумя букетами цветов! Один — себе, другой, поменьше, — Егору.
— За отличную службу рядовому Кленову! — произнес Данила. — Жди, пока начальство догадается отметить.
— Спасибо, Данила, в казарме поставлю, ребята довольны будут.
— Моя знаменитость никому за время отсутствия не понадобилась? — спросил Бантик.
— Нет. Только Устоев заглядывал.
— А, Петя-Водяной — это ничего. Мы с ним на «ты».
После вечера в клубе молодежи с легкой руки Бантика солдаты называли Устоева не иначе, как Петя-Водяной.
— Он строгий, — сказал Кленов. — Все молчком-молчком, а если что заметит, «рябчика» вкатит.
— Кому как! Петя-Водяной мне не вкатит.
Кленов и Бантик до того увлеклись цветами, что не заметили, как подошел Устоев. Первым его увидел Егор, успел вскочить, вытянуться.
— Ефрейтор Бантик, вы почему не замечаете старших? — услышал Данила за спиной. — Вы что, не слышите, я к вам обращаюсь, ефрейтор Бантик!
Данила повернул лицо к Устоеву, а потом резко повернулся сам.
— Я вас слушаю, товарищ техник-лейтенант.
— Делаю вам замечание.
— Слушаюсь, товарищ техник-лейтенант.
— Что «слушаюсь», повторите.
— Есть, повторить, что слушаюсь.
— Объявляю вам выговор. — Устоев повернулся и пошел в курилку.
— Ну как? — пробасил Кленов, давясь от смеха. — Словил от Пети-Водяного «рябчика»?!
Бантик захлопал глазами:
— Кажется, словил, земляк. Я не ослышался?
— Точно, — смеялся Егор. — По блату.
— Как говорится, не в службу, а в дружбу.
— Точно, по дружбе, — хохотал Кленов.
Бантик посуровел. Его злила издевка Егора. Не сдержавшись, он повысил голос:
— Будет тебе зубы скалить. Есть серьезное дело.
Егор вытер глаза, высморкался.
— Уморил ты меня, Данила.
— Хватит, говорю.
Кленов успокоился, поднял на Данилу глаза.
— Ну что, выкладывай.
— Говорю, серьезное дело, Егор.
— Опять что-нибудь о Герде будешь рассказывать. Знаю, симпатичная, прокатишь ее в карете от Полтавы до Миргорода, галушками накормишь, детей нарожаете...
— Ты опять за свое, — разозлился Бантик. — Пойдем.
— Куда?
— За ангар, что ли.
— Говори здесь. Я не девушка, не застесняюсь.
— Нет, пойдем.
— Раз настаиваешь...
Время было предобеденное. Работа сделана, можно немного и «потравить». Егор и Данила отошли за ангар, прилегли на траву.
— Закуришь? — Бантик предложил «Ракету». — Последняя пачка, Егор, так что пользуйся. — Кленов протянул руку, взял папиросу, но не закурил — здесь курить нельзя.
— Ну, говори.
Бантик смутился, закашлял в кулак.
— Никому не скажешь?
—
