Три льва - Михаил Голденков

Так и трудился Кмитич за троих, словно по две руки с каждого боку выросло: многое успевал шустрый не по возрасту пан полковник. Впрочем, в свои сорок один год Кмитич смотрелся даже более мужественно, чем в двадцать пять. Он был по-прежнему строен, широкоплеч, в движениях прибавилось уверенности, голос обрел командные нотки — все же полковник! — седина на висках тонула и вязла в длинных светлых волосах, а усы все так же «ржавели» на лице, как и в молодые годы. Разве что две продольные морщины на высоком лбу выдавали истинный возраст князя. И все равно трудно было угадать, сколько лет этому энергичному моложавому пану…

Тем временем весть о добром пане Кмитиче, дающим деньги нуждающимся, разнеслась по всему воеводству. В Оршу потянулись люди даже из далеких весок и хуторов, явно прельщенные такой щедростью и обещаниями вечной оршанской прописки, желая начать свое дело в городе с Магдебургским правом.

Коляды и Новый год Кмитич и его жена Алеся провели с детьми в Орше. Алеся Биллевич в свои тридцать пять стала еще обворожительней, чем до замужества (когда Кмитич впервые увидел и полюбил эту уверенную в себе и решительную молодую паненку), став более женственной. Былая почти мужская дерзость и упрямство Алеси ныне уступили место чисто женской мягкости и терпимости. Если раньше в родных Россиенах ею восхищались за волевой характер и явно не девичий аналитический ум, то сейчас все уже любили ее за подкупающую сердечность и теплоту. И в Орше не могли налюбоваться на «первую красавицу воеводства».

Ян Собесский

— Повезло нашему пану с женой, — завистливо качали головами оршанские паны, — мало таких кабет осталось в Литве в наше время.

— Да мало и таких, как сам пан Кмитич, — отвечали своим мужьям жены…

Но через месяц Алеся, забрав дочку, вернулась в Россиены, а Кмитич ушел с головой в работу, в чем ему помогал и его сын Януш, хлопчик тринадцати лет с материнскими карими глазами и отцовскими светлыми локонами. Хотя работал Януш больше языком, безостановочно что-то расспрашивая.

— Тата, а что такое значит быть Кмитом?

— Кмиты — это мы, наш род, — отвечал отец, деловито лазая по крыше с гвоздями и молотком.

— А что значит наша фамилия?

— Во времена Миндовга кмитами называли рыцарей, воинов, стало быть, как немцы называли их кнехтами. Кнехт и кмит. Похоже?

— Похоже!

— Ну вот!

— Значит, мы рыцари?

— Значит, рыцари!

Кмитич, сидя на крыше и вбивая толстые гвозди в деревянные балки, громко запел старую рыцарскую песню:

Ходзiў лiтвiн ой ды па Грунвальду,Гойсаў лiтвiн ой ды па Крапiўне,Ехаў лiтвiн ды над Смаленскам,Ходзiў лiтвiн ды па Сiнiх ВодахТры днi, тры начы,Тры днi, тры начы,Меч крывавячы,Шабляй рубячы,Кляўся лiтвiн у святой ДубровеНа старым мячы,На старым мячыЧужынцаў сячы…

Болтовня сына его ничуть не раздражала, как некоторых отцов, но даже забавляла, развлекала и помогала отвлечься и не думать о Богуславе. Но мысли-то лезли. Ибо после ухода в отставку Яна Казимира многие литвины говорили о том, чтобы не выбирать Великого князя вовсе. Такую простую схему предлагал сам Богуслав, особенно в последние пару лет своей жизни. Он считал, что Литва должна развиваться как парламентская республика отдельно от королевской Польши, уверял, что литовский сейм куда как лучше справится с нуждами литовского государства. И Кмитич горячо поддерживал такое предложение… Он вспоминал тот последний вечер в марте 69-го, когда он, Михал и Ян Собесский видели Богуслава в последний раз, то, как Богуслав напутствовал их, давал последние советы, словно зная, что скоро уйдет насовсем…

Мудрые слова говорил Богуслав, мудрые советы давал… Кмитич тяжело вздохнул, вытер запястьем пот со лба, бросил взгляд на верхушки елок, черневших на фоне светло-голубого неба. Эх, как хорошо было бы, будь сейчас жив Богуслав и приведи он свой план в исполнение! Кмитич вспоминал, как Михал осторожно спрашивал о разрыве Люблинской унии, мол, не обидятся ли поляки?

— Михась! — отвечал Богуслав. — Обидятся ли, не обидятся — какое нам дело! Мы должны о своей отчизне думать! Ты хочешь, чтобы волки сыты были и miraculose tandem (чудесным образом — лат.) овцы целы?..

Впрочем, Богуслав не предлагал разваливать Речь Посполитую на два абсолютно отдельных государства. Он видел сохранение союза «Республики обоих народов» хотя бы тем, что сохранялся бы военный союз поляков и литвин, сохранялась бы взаимопомощь на случай агрессии извне. А если надо, то литвины могли бы, как и всегда, признать-таки своим Великим князем польского короля, печатая его профиль на своих талерах, но только без какого-либо влияния этого короля на политику Вильны. Кмитичу такое будущее с королем на монетах и без королевской власти виделось единственно светлым и логичным.

И вот, нет лидера команды. Кто заменит его? Михал? Но на поминании Богуслава Михал выглядел полностью деморализованным и не готовым взвалить на себя сей крест. Товарищ и союзник Богуслава скандальный Любомирский? Этот ненадежный пан уже полностью ушел в тень, а если бы и не ушел, то связываться с ним было бы все равно опасно. Сам Кмитич? Но Кмитич не так авторитетен в политике и абсолютно неопытен в закулисной борьбе. Может, Ян Собесский? Слишком прост и недостаточно хитер. Без Богуслава Собесский не сможет пробиться на трон — так считали многие, так же считали и Михал с Кмитичем.

А корону тем временем примерил не Собесский, а его земляк Михал Вишневецкий, даже не помышляющий об отделении Литвы и вольностях Руси. Хотя Вишневецкого избрали под давлением именно русской (галицкой, подольской, волынской и укранской) шляхты, которая ныне рассуждала точно так же, как в 1648 году наивно рассуждали литвины, выбирая Яна Казимира — «свой король», «нам будет лучше»…

Кмитич сдвинул на затылок шапку, вновь утер тыльной стороной кисти взмокший лоб. Не мог он отвлечься, не мог не думать…

— Проше, пана! Шукам хоста! — крикнул кто-то снизу по-польски.

Кмитич свесился вниз. На фоне белого снега темнела фигура человека, по всему видать — королевского почтового курьера.

— Пан есть поляк? — переспросил Кмитич, явно недовольный, что поляки никак не научатся в Литве разговаривать соответственно.

— Так, полякием! — отвечал курьер.

— Какого хозяина ты ищешь? — переспросил Кмитич по-русински.

— Пана Самуэля Кмитеца!

— «Кмитича» — правильно говорить! Это я и есть! — нарочито по-русински продолжал разговаривать с курьером оршанский князь.