Откровенно. Автобиография - Андре Агасси

Только теперь начинается главный гейм этого матча. Если я выиграю его, то верну себе контроль над игрой и мы оба решим, что ему просто повезло выиграть у меня подачу. Если он выиграет, счет дойдет до 4–3, и все начнется сначала. Нам придется брать новый старт. Мы били друг друга изо всех сил десять раундов; и если я проиграю гейм, нам придется заняться этим с нуля. Маркос идет ва-банк, отдает все без остатка, — он должен выиграть этот гейм!

Он лучше умрет, чем проиграет его. Об этом знает он, я и каждый человек на стадионе. Двадцать минут назад я был в двух геймах от победы и выхода в следующий круг. Теперь я на грани поражения.

Он выигрывает сет, 7–5.

Начинается пятый сет. Я подаю, и меня сотрясает дрожь: я не уверен, что мое тело выдержит еще хотя бы десять минут. Против меня играет мальчишка, который, кажется, становится моложе и сильнее с каждым отыгранным очком. Говорю себе: «Ты не должен допустить такого конца!» Как угодно, только не так: проиграв после того, как вел два сета. Багдатис тоже разговаривает сам с собой, подстегивает себя. Мы то ли качаемся на качелях, то ли маятник движется между нами, поочередно наделяя энергией. Он ошибается. Я тоже. Он усугубляет ошибку. Я тоже. Я подаю при равном счете, и мы разыгрываем безумную подачу, в конце которой мой противник бьет укороченным ударом слева, и я с размаху гашу мяч в сетку. Ору на себя. Я отстаю от Багдатиса на очко.

Расслабься, Андре. Контролируй лишь то, что можешь контролировать.

Выигрываю следующее очко. Вновь поровну. Эйфория.

Я уступаю следующее очко. Удар слева в сетку. Багдатис выходит вперед. Отчаяние. Он выигрывает еще очко, выигрывает гейм на моей подаче. 0–1.

Мы идем к креслам. Слышу, как толпа скандирует мое имя. Я потягиваю коктейль Джила, жалею себя, чувствую себя старым. Смотрю на Багдатиса: интересно, выглядит ли он самоуверенным? Но он просит тренера размять ему ногу и запрашивает медицинский перерыв. У него свело левую ногу. Неужели он так играл при сведенной ноге?

Толпа, воспользовавшись перерывом, скандирует: «Андре, вперед! Андре, вперед!» Зрители пускают по трибунам волну, поднимают плакаты с моим именем.

«Спасибо за все, о чем мы помним, Андре!»

«Здесь — дом Андре!»

Но вот Багдатис готов. Его подача. Он вырвался вперед и, должно быть, полон энергии. Однако перерыв, похоже, сбил его с ритма. Я выигрываю его подачу.

Следующие шесть геймов мы оба стараемся держаться. Затем, при равном счете по четыре, на моей подаче играем гейм, растянувшийся, кажется, на неделю, один из самых тяжелых и утомительных геймов в моей карьере. Мы рычим, как звери, и бьемся, как гладиаторы: его удар справа, мой удар слева. Стадион затаил дыхание. Стих даже ветер, флаги бессильно обвисли на шестах. При счете 30–40 Багдатис проводит быстрый удар справа, который заставляет меня бежать через корт, и я едва успеваю подставить ракетку. Перебрасываю мяч через сетку, вскрикнув, как в агонии, — и тут он наносит еще один мощный удар, посылая мяч под мой удар слева. Стремглав несусь в противоположный угол — о, моя спина! — как раз успевая взять мяч. Но я, похоже, повредил позвоночник. Позвонки будто утратили способность гнуться, и каждый нерв кричит от боли. Прощай, кортизон! Багдатис посылает выигрышный мяч в пустой корт, а я, провожая его взглядом, понимаю: все лучшее, что мог сделать сегодня вечером, я уже сделал. С этого момента мои возможности до обидного ограничены, и все, что еще смогу, будет лишь за счет будущего — здоровья и способности двигаться.

Я смотрю через сетку на Багдатиса, пытаясь понять, заметил ли он мой приступ боли. Он прихрамывает. Нет, он корчится в судороге. Он упал на корт, схватившись за ногу. Его боль куда сильнее моей. Справиться с врожденными проблемами позвоночника куда проще, чем с неожиданной судорогой. Пока соперник корчится на земле, я понимаю: мне нужно лишь устоять на ногах и постараться отбивать этот чертов мяч — совсем недолго, пока судороги сделают свое дело.

Я забываю о хитрых приемах, об игровой стратегии. Шепчу себе: «Думай об основном. Игра с непрекращающейся болью основана на инстинктах и реакции. Это больше не теннис, это поединок двух воль. Ни ударов, ни ложных выпадов, ни работы ног. Только обмен ударами».

Поднявшись на нога, Багдатис тоже перестал думать о стратегии, перестал думать вовсе и поэтому сделался еще более опасен. Я больше не могу предугадать его действия. Боль сводит его с ума, а безумцы непредсказуемы, особенно на корте. При равном счете я проигрываю свою первую подачу, затем, со второй, подаю ему смачный, мощный мяч на скорости больше 110 километров в час. Он отбивает. Преимущество у Багдатиса.

У меня внутри все опускается. Этот парень не может двигаться и при этом способен отбить мою подачу?

Я вновь оказываюсь в одном жалком, ничтожном шаге от счета 4–5, при котором противник выйдет на финальную подачу матча. Я закрываю глаза и вновь проигрываю первую подачу. Подаю во второй раз — осторожно, неуверенно, лишь бы разыграть это очко, — и тут у Багдатиса почему-то срывается несложный удар справа. Опять поровну.

Когда разум и тело балансируют на грани полного истощения, даже самая маленькая удача кажется официальным извинением от губернатора. Однако я чуть было не проморгал это извинение, упустив первую подачу. Подаю второй раз — и мяч едва не уходит в аут. Еще один подарок. Больше у Агасси.

Я в одном очке от счета 5–4 в мою пользу. Багдатис морщится, собирается с силами, он не сдастся. Выигрывает очко. Вновь поровну.

Обещаю себе: если опять вырвусь вперед, во что бы то ни стало сохраню преимущество.

Сейчас Багдатиса не просто мучают судороги. Он не держится на ногах, в ожидании моей подачи согнулся почти до земли. Я не могу поверить, что он еще в состоянии стоять на корте и, более того, — демонстрировать такую игру. У этого парня в достатке не только волос, но и мужества. Я сочувствую ему и в то же время приказываю себе не питать к противнику жалости. Подаю, он отбивает, пытаюсь ударить в корт — мяч уходит далеко за линию. Аут. Я в шоке, действительно, в шоке. Больше у Багдатиса.

Тем не менее он не сумел воспользоваться преимуществом. При следующем розыгрыше ударил справа, и мяч упал примерно в метре за задней линией. Поровну. В четвертый раз.

Мы долго обмениваемся ударами, и, в конце концов, я сильно бью в заднюю линию, под правую руку соперника. Он пропускает удар. Снова больше у Агасси. Я обещал себе, что не упущу подобную возможность, если она представится, и — вот она. Но Багдатис не позволил мне сдержать обещание. Он быстро выиграл следующее очко. Поровну в пятый раз.

Обмен ударами длится неправдоподобно долго. Каждый мяч, который он отбивает со стоном, каким-то чудом попадает в линию. Каждый мяч, который я отбиваю с криком, все-таки перелетает через сетку. Удар слева, удар справа, трюковый удар, ныряющий удар — затем Багдатис бьет по мячу, который попадает точно в заднюю линию и коварно отскакивает в сторону. Я бью по нему на взлете; мяч падает в шести метрах от моего соперника — и от задней линии. Больше у Багдатиса.