Крещение Руси – благословение или проклятие? - Михаил Сарбучев

Полная и безоговорочная капитуляция Перуна

Я держу в руках уникальную книгу. Черный, лаконичный переплет, золото, тоже с достоинством, без всяких там «излишеств». Чем-то похоже на протестантскую Библию. Это так называемая «Велесова книга», или «Дощечки Изенбека». И меня переполняет чувство гордости. Гордости за профессионалов. Какой же титанический труд проделан группой филологов, историков, этнографов! Страшно даже подумать, каких высот могли бы мы достичь, если бы над наследием предков работало пусть не 12, но хотя бы один толковый институт! Создан настоящий шедевр, сопоставимый по значению со «Словом о полку Игореве». Он не был особо замечен специалистами, потому, видимо, что задача была подать его не как литературное произведение, а как некое очередное «свидетельство существования бога». И от этого оно сильно проиграло. Лучше бы его «открыли» как простую археологическую находку, чем как очередное доказательство (от противного) древности крещения и «святости» Руси.

Если посмотреть в глаза только фактам, без надрыва и заламывания рук, что мы увидим? Мы увидим, что в обоих случаях («Велесова книга»; «Слово о полку Игореве») у нас имеется копия, а не оригинал. Оригинал исчез, один – в пожаре 1812 года, другой – в пожаре войн XX века 1919–1941 годов. В обоих случаях причина, казалось бы, более чем уважительная. Правда, странно, что «подлинный» текст «Слова…» – едва ли не единственный документ из весьма внушительной библиотеки Мусина-Пушкина, который «погиб в московском пожаре», странно, что дощечки с текстом о славянских богах исчезли тотчас после их удачного копирования в относительно благополучной Европе, а не, скажем, во время бегства из Совдепии… Но не будем придираться. Заметим лишь, что мы не имеем артефакта в обоих случаях. И в обоих случаях у нас есть очень качественная копия – тоже в одном-единственном экземпляре, так что точность этой копии просто не с чем сравнивать. И есть у обоих этих текстов существенные «огрехи», выдающие их «литературность». Надо сказать, что у «Велесовой книги» их больше. Ну, хотя бы в силу того, что сам текст несравнимо больше по размеру. Что же меня заставляет видеть в этих текстах «новодел»? Еще раз повторюсь, слово «новодел» здесь не оценочное. Мы имеем в обоих случаях превосходный художественный текст по тематике Древней Руси. Подлинный он или нет, для построения политических доктрин никакого значения не имеет.

До нас практически не дошли свидетельства о тех веках со стороны язычников. Это и неудивительно. На протяжении сотен лет все книжное дело находилось в руках христиан. Они имели неограниченные возможности для правок и фальсификаций. Огромный пласт литературы XII–XIV веков просто исчез, сгорел, испарился. И это не могло не вызывать недоумения у исследователей. Нам традиционно вещают, что это и есть следствие владычества «монгольских татар», первое, что они делали, говорят, врывались в библиотеки и сжигали книги. Зачем так поступали кочевники, никогда в жизни не имевшие дело с рукописным словом, а стало быть, незнакомые с его силой, – у историков ответов нет. Просто некультурные хамы! Но, по меньшей мере, странно, что эти хамы свои действия совершали как-то выборочно. Вместе с тем в истории России были не менее кровавые и не менее «урожайные» на книгосожжение периоды – так называемое Смутное время и так называемый Раскол. Но мы снова поторопились. Обратимся пока что к тексту, который можно было бы наконец назвать «симметричным ответом» язычников, – «Велесовой книги».

Все прекрасно стилизовано, проработано, выписано, но мозги древнего человека и мозги человека нового времени слишком уж отличаются! Слишком уж заметен последующий «бэкграунд» девяти веков. И никакими кокаиновыми экзерсисами и медитациями этого не преодолеть. Сама постановка вопроса для IX века не актуальна. Зато как актуальна для века XIX–XX!!! « Наши отцы единственный раз носили хомуты и никогда не назывались иначе, как «язычники», когда терпели вавилонское рабство » [27] . Слово «язычники» выдает позднюю редакцию. Впервые оно встречается в Библии и, стало быть, среди людей «добиблейских» хождения иметь не могло, тем более не могло оно иметь хождения с отрицательной коннотацией. (Здесь же воспринимается как явно уничижительное и оскорбительное.) «Да нѣкiй плодъ имѣю и въ васъ, ѩкоже и въ прочихъ ѩзыцѣхъ». « Чтобы иметь некий плод и у вас, как и у прочих народов» (Рим. 1.13). Таким образом, «ѩзыцi» – это просто «чужеземцы» либо люди иной веры. В этом значении, как ни странно, слово употреблялось вплоть до XIX века. «Стоп, шабаш! Языцы сдались. Каждый стал России раб!» (Козьма Прутков). «И назовет меня всяк, сущий в ней язык – и гордый внук славян, и финн, и ныне дикий тунгус…» (Александр Пушкин). Или ср. пропагандистское клише, созданное к 100-летию событий 1812 года – «Нашествие двунадесяти язык» (Армия двадцати наций). Отрицательную коннотацию слово приобретает только в церковных текстах, где это синоним слову «варвар», «грешник». Получается, авторы «Велесовой книги» были как минимум хорошо знакомы с «контрпропагандой» против себя, причем на многие сотни лет вперед, успели «обидеться» на нее и решили «поспорить» с ней.

Олжас Сулейменов в книге «АЗ и Я» приводит любопытную этимологию: «В дохристианской Руси функцию обобщающего имени кочевников несли слова – языги, язычники – т. е. степняки (от древнетюркского йазык – степь, равнина)». Здесь, пожалуй, также наблюдается влияние последующего «опыта», когда степняками были назначены исключительно «тюрки» (об этом подробнее в «Никакого «ига» не было»…)

Но параллели можно найти и в других языках. Примером могут служить древнеисландский и современный исландский языки. Слово heiðni имеет в них значение «язычество» в принятом на сегодняшний день значении (ранний политеизм). Известный исследователь Стеблин-Каменский в своем словаре [28] прямо пишет, что образовано это слово от существительного heiðr. В свою очередь, heiðr обычно переводится как «вересковая пустошь», «плоскогорье» [29] , [30] . То есть язычники снова оказываются связанными с открытыми пространствами. Еще более примечателен перевод слова heiðr, который дает сам Стеблин-Каменский, – «пустошь» и… «степь».

На первый взгляд подобный перевод может вызвать удивление, поскольку древним исландцам само понятие «степь», казалось бы, не должно быть известно. Но вот строки из «Саги об Инглингах»: «Страна в Азии к востоку от Танаквисля называется Страной Асов, или Жилищем Асов, а столица страны называлась Асгард. Правителем там был тот, кто звался Одином» (Круг Земной, Сага об Инглингах, 2). В другом месте саги, чуть раньше, ее автор, Снорри Стурлусон (он же был автором Младшей Эдды), пишет, что правильное название реки Танаквисль – Танаис, а впадает она в Черное море. Вспомним, что Танаисом в античные времена назывался Дон. Таким образом, если верить Стурлусону, прародиной инглингов были окрестности Дона, и уж там-то в наличии степи сомневаться не приходится. Иными словами, можно предположить, что исходно слово «язычник» (языкъ) характеризовало прежде всего связь с открытыми пространствами за пределами поселений, кочевой образ жизни и отчасти этническую, а скорее, «географическую» принадлежность. Нет смысла лишний раз напоминать о значении Дона для русичей, а шире славян вообще. «Тогда Игорь взглянул на светлое солнце и увидел, что от него тьмою все его воины прикрыты. И сказал Игорь дружине своей: «Братья и дружина! Ведь лучше быть убитым в бою, чем полоненным. Сядем же, братья, на своих борзых коней, чтобы нам взглянуть на синий Дон!» Разожгло князю ум, желание, и страсть ему знамение заступила изведать Дона великого. «Хочу, – сказал он, – копье преломить о край поля Половецкого с вами, русичи, хочу голову свою сложить или испить шеломом Дона!» («Слово о полку Игореве»).

В более поздние, христианские времена появилось новое смысловое значение – нехристиане, которого не могло быть раньше по определению за неимением христианства на Руси. При этом, вполне возможно, что указание на кочевой образ жизни, в качестве дополнительного смысла, сохранялось. Очень уж много «народов» (языкъ) было в окрестностях Южной Руси.

Если верить традиционным источникам, то именно в эпоху Владимирова крещения появилось противопоставление «христианин»/«язычник» в значении «земледелец»/«кочевник». Считается, что слово «крестьянин» происходит от др.-русск. крьстьѩнинъ «христианин; человек», ст.-слав. крьстиѩнинъ, греч. χριστιανός (Супр.), болг. кръстянин «христианин», сербохорв. кршħанин, словенск. krščȃn, чешск. křеst᾽аn «христианин», польск. chrześcijanin, в.-луж. křesćijan, н.-луж. kśesćijan. Заимств. из лат. Christianus «христианин» (ср. поганый); менее вероятно, судя по ударению, посредничество д.-в.-н. christjâni «христианский, христианин» или прямое заимствование из др.-греч. χριστιανός (которое якобы сблизилось с крьстъ) [31] . Эта точка зрения активно поддерживается и церковными исследователями, поскольку косвенно подчеркивает «размах» христианизации Руси. Однако здесь имеет место некоторая натяжка. Есть основания полагать, что слово «крестьянин» куда древнее, чем Рим и Византия. (Как назывались пахари ДО рождества Христова? Ведь наверняка как-то назывались! Не может такое древнее понятие, как «земледелец», иметь столь позднее поименование!) Если мы обратимся к санскриту, а его влияние на индоевропейские языки (все примеры, приведенные выше – индоевропейские) более чем очевидно, то мы получим: