Фараоны, Гитлер и колхозы - Евгений Стариков

К сожалению, наша жизнь «добрых перемен в обращении с землёй» не вызвала. А ведь если бы мы учли американский опыт, запустелые ныне сельские районы России выглядели бы как райские уголки. Но при колхозной системе такое невозможно в принципе. И вовсе не ошибка тут, а неизбежность: все эти полевые тропы, ручьи, ряды деревьев и кустарников, чересполосица, пруды и озерца — все это живое, пёстрое разнообразие органической жизни несовместимо с нежитью «фабрик зерна». Только частный собственник мог обустроить свою землю так любовно и уютно, как описано в приведённом отрывке. Сделать это «из центра» — извините, бред. За доказательствами далеко ходить не надо: нынешняя кампания по «подъёму российского Нечерноземья» показала, что централизованные капиталовложения оказались в лучшем случае бесполезны, а во многих случаях — попросту вредны. Бюрократическая система в принципе не может управлять многообразно-мозаичным, сложным, самоорганизующимся объектом. И не должна управлять. Он («объект»), став субъектом, сам собой великолепно управится. Колхозно-совхозная система совместима лишь с гигантскими, ровными, как стол, однообразными пространствами земли, «полями до горизонта», засеянными однородными культурами и подвергающимися однообразно-механической обработке массами техники. Одним словом, идеальный объект управления, технократическая идиллия. Как выразился один автор, «чтоб голая земля, а посреди — стол с телефоном».

5

Насколько я могу судить, исходя из своего весьма краткого опыта на поприще публицистики, по законам жанра на этой гневно-пафосной ноте можно было бы и закончить. Но думаю, что не только у меня, но и у читателя останется чувство недосказанности: автор в ёрнической манере провёл множество нехороших исторических параллелей, позволив себе кое-где даже интеллектуальное хулиганство, походя «отчитал» Игоря Клямкина (которого как публициста на самом деле очень любит), ну, а дальше что? «К чему весь этот шум, что, сударь, вам угодно?» Что вы всем этим хотели сказать — что у нас на дворе «азиатский» способ производства? Как вы сами-то ответите на этот сакраментальный вопрос: «Как нам себя называть?» И что же мы, черт подери, все-таки построили?

Над этим вопросом автор бьётся очень давно. Сначала задумал написать тоненькую брошюру. Но вот пошёл уже четвёртый год работы, «брошюра» разрослась до многих сотен страниц, а конца все не видно. Это я к тому, что вопрос настолько серьёзен, а ответ на него настолько сложен, что, пытаясь уместить его на нескольких страницах этой статьи, автор серьёзно рискует своей научной репутацией: развернуть полностью аргументацию он все равно не сможет; многие ответы неизбежно окажутся упрощенно-примитивизированными, а следовательно, уязвимыми для критики. Но, как говорится, «конец — делу венец»: для завершённости данного публицистического опуса рискну изложить читателю свои выводы. А поскольку речь идёт о вещах очень сложных, мне придётся сменить язык изложения, сделав его предельно сжатым, сухим и «концептуальным».

Итак, в тезисной форме:

Редистрибуция человеческого труда возможна в трёх формах, представляющих собой последовательные стадии развития: перераспределение, во-первых, непосредственного живого труда, во-вторых, труда, овеществлённого в потребительных стоимостях, в-третьих, труда, овеществлённого в денежной форме стоимости. Чем более вещный характер приобретает редистрибуция, тем меньше доля внеэкономического и выше доля экономического принуждения. При феодализме, например, этим трём ступеням соответствуют барщина (и неотрывная от неё крепостная зависимость, близкая к рабству), натуральный оброк и денежный оброк, переходящий в арендную плату. Ясно, что последний, денежный, вид редистрибуции (так называемый квазитоварный сектор) является свидетельством разложения редистрибутивных отношений при переходе к рынку. В качестве подчиненного квазитоварный сектор присутствует и в экономике современных стран Запада (входящие в состав госсектора базисные и инфраструктурные отрасли, а также военное производство, работающее на казну; сюда же относятся системы налогообложения и социальной благотворительности).

Классический «азиатский» способ производства базируется на сочетании первых двух форм редистрибуции. На них же базируется и классический западноевропейский феодализм. Его переход к третьей форме знаменует собой уже качественно новый этап развития, которому в политической сфере соответствует абсолютизм, чисто внешне очень похожий на азиатскую деспотию, но по своему социально-экономическому содержанию не имеющий с ней ничего общего: от абсолютизма — прямой выход к классическому капитализму эпохи «Laissez faire».

«Азиатский» способ производства — разновесная система, близкая к гомео- стазу. Внутренние движущие силы развития незначительны, а сам тип развития по форме напоминает предельно сжатую спираль. Лишь однажды в истории произошла социальная мутация, обеспечившая прорыв из «азиатского» застоя к принципиально иному типу общества — так называемое «греческое чудо», положившее начало западноевропейской модели развития с последовательной сменой формаций. Основные компоненты этой модели: рынок, полная и безусловная частная собственность, гражданское общество, верховенство закона по отношению к государственной власти, демократия, неотчуждаемые права личности. Основные компоненты «азиатского» способа производства: редистрибуция, государственная — собственность, поглощение общества государством, не ограниченная никакими законами власть деспота, «поголовное рабство» — иерархическая пирамида, в которой нет субъектов собственности и права, каждый ею элемент является объектом по отношению к вышестоящему (Монтескье: «…В этом государстве всякий тиран в то же самое время и раб»), и лишь на вершине пирамиды — субъект в единственном числе.

Если «азиатский» способ производства в целом экономически опирается на сочетание государственной барщины с государственным оброком, то на одной из ранних стадий этого способа производства происходит как бы исторический зигзаг — обозначается особая тупиковая ветвь развития, когда всецело доминирует именно государственная барщина. Эту ветвь я бы назвал древним «казарменным коммунизмом».

В его рамках максимально возможная часть «платежей» государству осуществляется в форме живого труда. Присваивается уже не овеществлённый в продукте труд, а сама личность производителя. Он уже не организатор собственного производства, его труд — под жёстким контролем надсмотрщика, всякая автономия личности уничтожена. Не может быть и речи о каких-то рудиментах собственности, а тем более об эволюции ею в сторону полной частной. Личное накопление невозможно — невозможен и товарообмен. Путь к рынку заблокирован намертво, поэтому вся система — это исторический тупик. Древний «казарменный коммунизм» — это грандиозные общественные работы, трудовые армии, тотальная регуляция всего и вся. жизнь по плану — короче говоря, полное подавление человеческой свободы. Поле Личной Автономии «ужимается» до размеров геометрической точки.

Взорвать пирамидальную структуру бюрократической деспотии изнутри практически невозможно — ни одна из них не погибла в результате народного восстания. Но в то же время эта жёстко фиксированная неподвижная структура необычайно хрупка — малейший толчок извне, и она рушится, как карточный домик. Можно сказать, что древний «казарменный коммунизм» — это предельная, наиболее «чистая» форма «азиатского» способа производства, связанная с доведённой до логического абсурда редистрибуцией живого труда. В своей же более широко распространённой разновидности «азиатский» способ производства — это своеобразная «вялотекущая форма казарменности», при которой основы государственного подавления личности и общества сохранены, но, дабы избежать «казарменного коллапса», государственная барщина в значительной степени заменена государственным натуральным оброком. Но ведь и мы совсем недавно, приняв «Закон о собственности», отпустили своих «оброчных холопов» — арендаторов, кооператоров и проч. «на заработки», причём принципами азиатских деспотов отнюдь не поступились: над отпущенным на оброк псевдособственником остался занесённым государственный кнут — в любой момент все может быть отобрано, конфисковано, раскулачено с целью исключить «отчуждение работника от средств производства и эксплуатацию человека человеком».

Да, мы построили «казарменный коммунизм», основные параметры которого аналогичны древнему «казарменному коммунизму». Но я не настолько глуп, чтобы настаивать на полном совпадении. К счастью, полного возврата к уже пройденным этапам развития быть не может и встречающиеся в истории «рецидивы архаики» не в состоянии, даже пролив реки крови, вырваться из общего контекста современной эпохи и осуществить стопроцентный реакционный откат. Так что современный «казарменный коммунизм» и «казарменный коммунизм» древний— не одно и то же. Но, с другой стороны, у нашего общества гораздо больше общего с древнеегипетским, нежели с современным западным. Образно говоря, мы заимствовали у фараонов несущую конструкцию древневосточного общества и, оставив неизменной, навесили на неё разные современные аксессуары в виде индустриальных средств производства, новейших способов манипуляции общественным сознанием и т. п.