Человек из тоннеля - Эдуард Ростовцев

- Нельзя ли поподробнее?

- Я уже восвояси направлялся. Настроение, естественно, не из лучших было: и даму сердца увели, и зуб вышибли. Но на управление машиной это никоим образом не сказалось: я и в бессознательном состоянии правил движения не нарушу. В общем, развернулся на "петле" и уже в обратном направлении мимо ресторана следую. А тут, откуда ни возьмись, этот болван поперек встречного движения разворачивается - мне наперерез. Хорошо, что я среагировал - выскочил на обочину, чуть было с обрыва не загремел. Скажете - мгновение. Так вот, после этого мгновения у меня виски седеть начали.

- В котором часу это произошло? - поинтересовался Валентин.

- Около одиннадцати.

- Что за машина была?

- "Лада" последней модели.

- Номер?

- Номерные знаки были заляпаны грязью. Цвет машины салатный.

- Сколько человек в ней находилось?

- Кажется, двое. Откровенно говоря, я не стал объясняться с этими кретинами - был уже сыт объяснениями по горло.

- Только поэтому не стали объясняться?

- В основном. Но если совсем начистоту, то признаюсь: выпил перед этим. После перепалки зашел в бар, принял сто граммов для успокоения нервной системы. Ну, а в таком состоянии затевать скандал нельзя.

- Значит, сразу уехали?

- Только вырулил обратно на асфальт, газанул, чтобы поскорее убраться с этого клятого Холма!

- А салатная "Лада"?

- Ее застопорили таксисты, чьи машины тоже едва не пострадали...

Это была та самая ниточка, в реальность которой Валентин тотчас же поверил. Но куда и к кому она приведет, он еще не мог знать...

5

"Санитарка Зоя - полная крашеная блондинка лет тридцати пяти с нарисованными карандашом бровями, считает меня подозрительной личностью. Дважды я заставал ее копающейся в моей тумбочке, в которой, кроме дорожного несессера, подаренного мне Василием Романовичем, да нескольких квадратиков оставшегося после ужинов печенья, ничего нет. По словам Кирилла Самсоновича, с которым Зоя как-то поделилась своими мыслями, она подозревает, что я - либо скрывающийся от уплаты алиментов многоженец, либо бежавший из-под следствия мошенник. Но в любом случае убеждена, что я - симулянт. В какой-то мере ее можно понять: рассуждаю я здраво, моя нынешняя память не страдает изъянами, веду себя спокойно, без особой нужды не беспокою медперсонал. А вот тем не менее... Ко всему, ее, видимо, настораживают частые визиты опекающего меня со стороны официальных властей майора милиции Валентина Георгиевича Ляшенко, с которым у меня установились хорошие отношения. Валентин Георгиевич - умница, наблюдательный человек. Он обратил внимание на подозрительность Зои и, как я догадываюсь, объяснился с ней по этому поводу. Но это ничего не изменило, за исключением того, что теперь Зоя считает меня еще и ябедой. Не возьму в толк, почему она невзлюбила меня - ничего плохого я ей не сделал...

Вчера я забрел в больничный гараж и все свое прогулочное время проторчал в боксах, помогая водителям в ремонте автомобилей - оказывается, я неплохо разбираюсь в этом. Познакомился с милейшим человеком заведующим гаражом Николаем Федосеевичем. Понаблюдав за моими усилиями по подгонке клапанов старого уазовского двигателя, Николай Федосеевич сказал, что у меня, как минимум, третий слесарный разряд, и тут же предложил, коли у меня нет других планов, после выписки из больницы поработать в гараже. Я согласился - сколько себя помню, меня всегда тянуло к автомобилям.

...Моя память выделывает довольно странные кренделя: порой я вспоминаю из школьного курса то, о чем нормальный взрослый человек вправе не помнить, а вместе с тем не узнаю иные предметы, вещи, которые известны даже детям. Незадолго до Лилечкиного отпуска, мы гуляли по парку. Ее заинтересовал растущий на газоне папоротник. Неожиданно для себя я прочитал ей целую лекцию о папоротниках и их распространении в мезозойскую эру. Лилечка была потрясена моей эрудицией и тут же предложила игру на узнавание деревьев, птиц - благо в парке имеется достаточное разнообразие тех и других. К ее удовольствию, я узнал акацию, лиственницу, орех, плакучую иву, а из птиц - ласточку, синицу. Но вместе с тем не смог отличить сосну от ели, не узнал в вороне ворону, удивился красногрудому снегирю...

Я помню детство. Разумеется, не все, но достаточно, чтобы иметь о нем представление, школьные годы примерно до восьмого класса, книги, которые прочитал тогда. Правда, не все: случается прочитать чуть ли не до конца ту или иную приглянувшуюся мне книжку и лишь затем начинаю осознавать, что уже читал ее когда-то. С именами собственными и того хуже - до сих пор не могу вспомнить свою настоящую фамилию... На левом плече и предплечье у меня шрам, расходящийся у локтевого сгиба. Шрам неглубок и едва заметен. Судя по всему, я был ранен много лет назад. Один из врачей высказал предположение, что рану мне нанесли в драке, и, видимо, ножом. Но я что-то не помню такого.

- Ты счастливый человек, Миша, - как-то сказал Кирилл Самсонович, вместе со своим прошлым ты позабыл свои обиды, промахи, неудачи. Тебя не тяготит груз постылых связей, перегоревших чувств, неоплаченных долгов...

Возможно, он прав, но не во всем. Прошлое и память о нем не равнозначны - это я уже знаю наверняка. Можно позабыть, где и кем ты работал, но если твои руки обучены ремеслу, они не забудут его. Вчера в гараже я разобрал задний мост ЗИЛа, хотя поначалу не мог сообразить, с чего начать. А вот руки сообразили сами. А сегодня утром, едва проснулся, казалось бы ни с того ни с сего вспомнил ремонтные мастерские большого автохозяйства, себя - подростка-пэтэушника в перепачканном машинным маслом комбинезоне, горбоносого мастера Савельича, который за что-то отчитывал меня. Воспоминание было ярким, но отрывочным, как на рекламном киноролике. Попытка прокрутить ленту памяти дальше ни к чему не привела, если не считать разболевшейся головы.

- Не мучай себя, - говорит Кирилл Самсонович. - Это должно прийти само собой.

Василий Романович тоже советует не перенапрягать мозг. Но, по-моему, он не верит в возможность моего полного выздоровления. Сомневается и в том, что я был слесарем.

- Посмотрите на свои руки, вслушайтесь в свою речь. Это руки и речь интеллигента. Если вы работали слесарем, то недолго. Потом, очевидно, где-то учились, приобрели другую профессию, с которой была связана ваша дальнейшая жизнь. Когда вам снова придет охота будить память, постарайтесь припомнить что-нибудь из этого периода.

Совет разумный, но кажется невыполнимым: парнишка-пэтэушник - предел моих нынешних возможностей. Однако я, сегодняшний, уже не тот парнишка, и Василий Романович прав: что-то, несомненно, было приобретено, а что-то утрачено за эти канувшие в забвение годы.

- Не переживай, - успокаивает меня Кирилл Самсонович. - Злодеем за это время ты не стал, иначе бы милиция уже вычислила твою первую фамилию. И о своей интеллигентной профессии не горюй: то не профессия, если ее одним ударом вышибить смогли; благодари Бога и больничного завгара за то, что они рабочую профессию тебе не дали позабыть. С ней ты всегда на кусок хлеба с маслом и кружку пива заработаешь, да еще на отпуск сможешь отложить. А там время покажет...

Мне выдали пособие - двести рублей, на которые я купил темно-серый костюм и туфли. Вернее, сказать, эти вещи мне купили, потому что в универмаг со мной поехали завгар Николай Федосеевич и его жена. Николай Федосеевич выбрал фасон, его жена цвет, я при этом только присутствовал. Но я не в претензии к консультантам: костюм словно сшит на меня и цвет нравится. И хотя я надевал его всего дважды, когда купил и на следующий день, когда фотографировался, меня уже тешит сознание, что отныне я в любой момент могу сбросить порядком осточертевшую больничную пижаму и облачиться в свой костюм и подаренную Николаем Федосеевичем кремовую рубашку. Хотя, к сожалению, перспектива выписки из больницы еще весьма неопределенна - что-то не устраивает врачей в моей психике.

Озабочен и майор Валентин Георгиевич, который навещает меня. Он признался, что мое необычное положение поставило в тупик людей, ведающих выдачей паспортов - они не знают, как удостоверить мою личность. Скорее всего, мне выдадут временное удостоверение.

Временное, так временное - меня это, как говорит Зоя, абсолютно не колышет. А вот просьба Валентина Георгиевича дать согласие на показ моей фотографии по телевидению, смутила меня. Сколько помню себя, в знаменитости меня не тянуло, а тут еще такие обстоятельства. Но он уговорил.

Я не видел этой передачи, был на процедурах, но многие видели. Зоя утверждает, что на фотографии у меня самодовольный и глуповатый вид. Больные из соседних палат при моем появлении теперь как-то разом умолкают, многозначительно переглядываются. Василий Романович стал по-особому вежлив со мной. И только Кирилл Самсонович делает вид, будто ничего из ряда вон выходящего не произошло. Даже пошутил, что на фотографии я похож на молодого ученого, успешно защитившего диссертацию. Но мне кажется, что у человека, только что защитившего диссертацию, еще нет оснований для самодовольства - а вдруг ВАК не утвердит?