Молотов. Полудержавный властелин - Феликс Чуев

Он мне: «Великобритания — вот об этом надо разговаривать». Я ему: «И об этом поговорим. Что вы хотите? Что вы предлагаете?» — «Давайте мы мир разделим. Вам надо на юг, к теплым морям пробиться».

Потом был у нас обед. Я у него обедал. Гиммлер, Геббельс, Геринг были, только не было Гесса. Я у Гесса тоже был в кабинете с визитом. В Центральном комитете партии. Гесс очень скромно себя внешне держал. Скромный такой кабинет, больничный. В геринговском, наоборот, были развешаны большие картины, гобелены… Обед был у Гитлера со всей кают-компанией. Держались просто.

Он мне снова: «Вот есть хорошие страны…» А я: «А вот есть договоренность через Риббентропа в 1939 году, что вы не будете в Финляндии держать войска, а вы там держите войска, когда это кончится? Вы и в Румынии не должны держать войска, там должны быть только румынские, а вы там держите свои войска, на нашей границе. Как это так? Это противоречит нашему соглашению». — «Это мелочь. Давайте о большом вопросе договариваться».

Мы с ним так и не договорились, потому что я ему свое говорю: «Это не ответ. Я вам поставил вопрос, а вы не даете никакого ясного ответа, а я прошу дать ясный ответ». На этом мы должны были их испытать, хотят ли они действительно с нами улучшить отношения, или это сразу наткнется на пустоту, на пустые разговоры. Выяснилось, что они ничего не хотят нам уступать. Толкать толкали, но все-таки они имели дело не просто с чудаками — это он (Гитлер) тоже понимал. Мы, со своей стороны, должны были прощупать его более глубоко, насколько с ним можно серьезно разговаривать. Договорились выполнять — не выполняют. Видим, что не хотят выполнять. Мы должны были сделать выводы, и они, конечно, сделали вывод.

— Да, победили самое большое чудовище, которое вырастил империализм, — говорит Шота Иванович.

— И еще конкретнее — Англия и Франция, — добавляет Молотов[6].

16.11.1973

— Был ли смысл для немцев встречаться с вами в 1940 году?

— Они нас хотели втянуть и одурачить насчет того, чтобы мы выступили вместе с Германией против Англии. Гитлеру желательно было узнать, можно ли нас втянуть в авантюру. Они остаются гитлеровцами, фашистами, а мы им помогаем. Вот удастся ли нас в это втянуть?

Я ему: «А как вы насчет того, что нас непосредственно касается, вы согласны выполнить то, что вы обязаны выполнить?»

И выяснилось, конечно, что он хотел втянуть нас в авантюру, но, с другой стороны, и я не сумел у него добиться уступок по части Финляндии и Румынии.

08.03.1974

— Во время переговоров с Гитлером мы сидели за столом. Для экспертов был стол, для переводчика стол. Гитлеру переводил Хильгер. В Одессе родился, мать русская. Его сын потом погиб у нас под Москвой. Хильгер был против войны с нами. Боялся. Прекрасно знал русский язык, по выговору не отличишь от русского.

Шуленбург по-русски немного понимал, но говорил плохо. Он ехал с нами из Москвы, сопровождал. Забыл свой мундир, поезд уже ушел, и он на машине догнал нас где-то за Москвой. Почетный караул стоял по всей железной дороге от самой границы до Берлина.

Первая беседа — в основном говорил Гитлер. А я подталкивал. Вопросы ставил, выяснял кое-что. Он подробно говорил то, что считал нужным. А я слушал. А потом уже мне пришлось говорить — на второй беседе.

В дипломатии не надо начинать обязательно с того, чтобы выругаться и обложить матом, — можно без этого обойтись. Но что-то надо выяснить: какие планы, какие намерения, какие настроения. Об этом приходится думать. Со мной Гитлер был очень корректный.

12.05.1976

— Талейран учил: «Дипломатия для того и существует, чтоб уметь говорить, и молчать, и слушать». Послать к ядрене бабушке дипломат не может.

24.07.1975

— После того как я приезжал в ноябре 1940 года в Берлин, я заменил посла в Германии. Он был не на месте. Это тоже было мое назначение. Я же назначил, но неудачно. Я только еще осваивался с делами, а всех надо было менять, старых, и, конечно, были допущены некоторые ошибки. Он был неплохой товарищ, но очень слабый, неудачный. Фамилия? Вроде Шварков. Шкварцев. Он был преподавателем, немножко знал немецкий язык. Несколько месяцев поработал. Я в 1939-м пришел в МИД, и мне пришлось строго очень менять почти всю головку.

И я оставался Предсовнаркома.

А в Германии послом стал Деканозов. Сталин дал его кандидатуру. Он, видимо, армянин, а выдавал себя за грузина. Ему еще Сталин доказывал: «Вы не грузин!»

Работник неплохой, человек честный.

31.07.1972

— Спрашиваю у Гесса: «Есть ли у вас программа партии?» Знаю, что нет. Как это — партия без программы?

«Есть ли у вас устав партии?» Я знаю, что у них нет устава партии. Но я все-таки решил его немножко пощупать. Он был первым замом Гитлера по партии, секретарем партии. Борман его заместителем был.

Я дальше подкалываю: «А есть ли конституция?» Тоже нет. Но какая высокая степень организации!

— А вы знаете, что Гесс был педерастом? — говорит Шота Иванович.

— Не знаю, не интересовался, но знаю, что там не он один был таким.

16.06.1977

— Собственно говоря, а что такое нападение Гитлера? Это не классовая борьба? Вот это и есть. А то, что может произойти атомная война, это что, не классовая борьба? Кроме классовой борьбы, тут ничего другого нет. Вопрос очень серьезный. А не то, что вот все — мирное существование, мирное существование, но ведь это на какое-то время мы держимся, и при Сталине мы держались до какого-то момента, а потом они могут поставить и ребром вопрос: либо отходи от таких-то позиций, либо война. Пока они от этого не отказались.

07.07.1976

Проводы стоили того…

— Сталин был крупнейший тактик. Гитлер ведь подписал с нами договор о ненападении без согласования с Японией! Сталин вынудил его это сделать. Япония после этого сильно обиделась на Германию, и из их союза ничего толком не получилось. Большое значение имели переговоры с японским министром иностранных дел Мацуокой. В завершение его визита Сталин сделал один жест, на который весь мир обратил внимание: сам приехал на вокзал проводить японского министра. Этого не ожидал никто, потому что Сталин никогда никого не встречал и не провожал. Японцы, да и немцы, были потрясены. Поезд задержали на час. Мы со Сталиным крепко напоили Мацуоку и чуть ли не внесли его в вагон. Эти проводы стоили того, что Япония не стала с нами воевать. Мацуока у себя потом поплатился за этот визит к нам…

А в 1945 году я объявил войну японцам. Вызвал в Кремль посла и вручил ему ноту.

— И как японцы восприняли?

— Как восприняли? С восторгом.

— Показывали по телевидению, как вы со Сталиным в 1941 году принимали Мацуоку. Сталин пьет шампанское и на него смотрит. А вы стоите с бокалом и улыбаетесь. Мацуока Сталина под руку взял…

— Тот уже выпил много. Журналисты заставили. Дело идет к войне. Это в моем кабинете. Народу много было…

29.04.1982

— Говорят, вы с Мацуокой пели «Шумел камыш…», когда его провожали в 1941 году?

— Было, было дело… Да, он еле стоял на ногах на вокзале…

Но и меня грузины напоили в 1925 году. Серго придумал. Он был тоже в компании. Проезжали по одной деревне. Они телегу поперек поставили — нет проезда. Это было все организовано — выпивка, закуска, и народу собралось порядочно. Несколько машин, местные. Накачивали, пили, пили, давай рог — две бутылки в одном роге, ну нельзя же такие вещи! Я его выпил и не рад уже, не могу держаться…

Приехали в Сухум. Только приехали, у них уже приготовлена там закуска, выпивка, гармонь, что-то еще. Я говорю: «Я пойду наверх, надо мне выспаться». А они приглашают. Я: «Только через мой труп». Кончилось тем, что они согласились. Только я выспался — опять у них выпивка, закуска, это пение, тосты…

Грузия… Там я, так сказать, немножко пострадал. Один вечер совсем полужив был.

01.01.1979, 09.03.1979

Хотели оттянуть войну

— Во всех исторических книгах говорится, что Сталиным был допущен просчет в определении срока начала войны.

— В какой-то мере так можно говорить только в том смысле, если добавить: а непросчета не могло быть, — отвечает Молотов. — Как можно узнать, когда нападет противник? Мы знали, что с ним придется иметь дело, но в какой день и даже месяц…

— Известно, что было четырнадцать сроков.

— Нас упрекают, что не обратили внимания на разведку. Предупреждали, да. Но если бы мы пошли за разведкой, дали малейший повод, он бы раньше напал.

Мы знали, что война не за горами, что мы слабей Германии, что нам придется отступать. Весь вопрос был в том, докуда нам придется отступать — до Смоленска или до Москвы, это перед войной мы обсуждали.