Кому вершить суд - Владимир Буданин

— Большой человек, могучий ум погибает, — сказал он.

— Чахотка…

— Чахотка чахоткой, — возразил Андрей. — С ней он, должно быть, еще бы пожил и успел бы талант свой обнаружить. А ссылка его убьет.

Вечером они вместе отправились к одному из знакомых на «чай». В просторной квартире студента-юриста собрался весь цвет столичных студенческих землячеств. Петр привык уже к их пламенным речам народнического толка, напыщенным и весьма расплывчатым. Он обыкновенно не вступал в полемику, но произносил страстные внутренние монологи, разбивающие в пух и прах изощренных петербургских ораторов.

На сей раз он не совладал с собой. Витийствовал румянощекий филолог Яша Гуревич, член Совета студенческих землячеств. Петр не помнил ни одного собрания, на котором Гуревич не разразился бы многословной речью. Вот и сейчас он не унимался:

— Лишь люди, не понимающие мужика русского, могут проводить параллель между Европой и Россией. Сознания русского мужика никогда не коснется дух капиталистического расчета, и страна наша не станет походить на благополучную цивилизованную Европу. Россия — особенный феномен в мире, и исторический путь в грядущее у нее особенный!

— Позвольте спросить, — Петр встал. — Вы, что же, в самом деле полагаете, что Россия, раскинувшаяся на половине Европы и половине Азии, связанная со всем миром торговлей, промышленностью, судоходством, искусством, наконец, может оградить себя от других стран непреодолимой пропастью? Вы способны вообразить грядущую Россию, допустим, Россию двадцатого века, не знающей великих ученых и поэтов Европы? В России не помнят Гете и Байрона, Дарвина и Маркса!.. Что же, по-вашему, грядущая Россия потеряет память, оглохнет и ослепнет?

Он говорил ожесточенно и зло и, пожалуй, впервые обнаружил в себе склонность к язвительности в полемике. С не меньшим удивлением ощутил он почти паническую тишину в столовой. Публика слушала его без сочувствия, но с очевидным интересом. Лишь один человек кроме Андрея смотрел на него без неприязни. Студент-технолог с тонким, по-девичьи нежным лицом и огромными светлыми глазами сидел по другую сторону стола, и взгляд его был полон восхищения. Андрей познакомил Петра с ним, когда они только пришли. У него была трудная польская фамилия — Кржижановский.

Едва Петр умолк, почти все общество дружно набросилось на него, посыпались упреки в неуважении к заслуженным людям и к традициям землячества. Особенно негодовала какая-то курсистка, миловидная, с ярким румянцем и падающими на лоб светлыми кудряшками. У нее был пронзительный высокий голос, и она забивала всех прочих. Петра поддержали лишь Андрей Гурьев и Кржижановский.

Они и ушли оттуда втроем. У Петра еще оставались деньги от последнего материного перевода, и он, чувствуя себя Крезом, взял извозчика. Сначала отвезли домой Глеба Кржижановского.

— Давайте, — предложил Андрей, — съездим к моему знакомому.

— Нет уж, поезжайте сами, — хмуро возразил Петр. — Я денег дам. А мне о ночлеге побеспокоиться надо.

— Да не тревожьтесь вы. На худой конец, еще раз хозяйку уговорим — у меня переночуете. Но я надеюсь, что как раз мой знакомый и поможет выйти из затруднения. Он у нас добрый ангел.

Поехали на Морскую. Андрей остановил извозчика у дома с сияющими электричеством окнами. За стеклянной парадной дверью величественно застыла монументальная фигура швейцара. Он открыл дверь перед поздними визитерами и что-то проворчал.

— Добрый вечер, Кузьмич, — весело поздоровался Андрей как со старым знакомым и справился: — Арон дома?

— Дома, дома, — недружелюбно пробасил швейцар. — Вы, господа, глядишь, и за полночь скоро людей беспокоить станете. Чего в такой час?

— Дела, Кузьмич, дела.

По плавной мраморной лестнице они поднялись на второй этаж и попали в широкий светлый коридор. По стенам его шеренгами выстроились одинаковые дубовые двери с блестящими медными ручками. Шагая рядом, Андрей объяснял Петру, несколько подавленному великолепием дома, кто из многочисленной родни купца первой гильдии Бесчинского занимает ту или иную комнату.

Они подошли к последней в коридоре двери. Андрей постучался. Из-за двери донесся мальчишеский голос:

— Входите, пожалуйста.

Странное это помещение было обставлено высоченными библиотечными шкафами и походило на книгохранилище. Между шкафами потерялись оттоманка и крохотный, в сравнении с прочими вещами, письменный стол с лампой под зеленым стеклянным абажуром.

Из-за стола выбежал хозяин этой книжной берлоги, рыжий толстяк в наброшенной поверх шелковой белой сорочки студенческой тужурке. У него были такие огненные волосы, такие яркие веснушки и такие красные губы, что казалось, будто под его кожей не гаснет пламя. Лицо толстяка расплылось в улыбке.

— Ах, Андрюха, какой же ты молодец! Клянусь честью, я уже и не надеялся тебя увидеть. А ты ведь обещал, дьявол.

— Обещания, Ароша, я всегда выполняю. Тебе это известно. На сей раз ничего нельзя было поделать. «Чаевничали» очень длинно. До тебя Глеба домой свезли. А на «чае» засиделись, потому что вот Петр, — он кивком указал на Красикова, — наших «оракулов» приводил в чувство. Знакомься, это и есть Петр Красиков.

— Вы хорошо сделали, что пришли! — Арон с такой поспешностью схватил Петра за руку, словно опасался, что спустя мгновение у него уже не будет этой возможности. Тотчас повернулся к Андрею: — А не я ли говорил, что не к «оракулам», а к нам теперь будет приставать молодежь? То-то! Нас будет становиться больше день ото дня. Так что пора приниматься за настоящее дело. Отдадим землячество «оракулам», пусть витийствуют. А мы вот чем займемся. — Он взял со стола какую-то книгу. — Вот вещь! «О коллективизме» Жюля Геда. Надо ознакомить с ней рабочих. Это будет полезнее, чем на «чаях» речами самих себя пугать. Вы со мной согласны? — повернулся он к Петру.

— Я еще не подумал, — улыбнулся Красиков. Толстогубый конопатый парень ему все больше нравился.

— Слышишь, Андрюха! — Арон захохотал. — Он еще не подумал. Вот как надо! Не то что я: на ум пришло — и ляпнул. А он вот… — Арон спохватился: — Да, комнату вам подыскали. Утром сведу. Комната подходящая — удобная и недорогая. Задаток внесен.

Для Петра это было полной неожиданностью.

— А вы не желаете одну ночь у меня провести? — Арон не дал ему опомниться. — Принимаете мое приглашение? Согласны? Вот и превосходно.

Он оказался немыслимо разговорчивым человеком. Сначала Петра даже озадачила его болтливость. Однако чем дольше он слушал Арона, тем с большим интересом присматривался к нему. Сын купца первой гильдии определенно не случайно оказался в обществе тех, кто ставил своей целью революционную борьбу. В его рассуждениях ощущалось не только понимание смысла их движения, но и осознанная готовность принять неминуемые в предстоящей борьбе лишения.