Источниковедение новой и новейшей истории - Светлана Рафалюк

Но историческая наука у нас не исчезла. Продолжают создаваться и выходить в свет настоящие научные исторические труды. Чтобы не утверждали новейшие иррационалисты и релятивисты, наука всегда была и остается верным отражением объективной реальности. Любой ученый до тех пор остается ученым, пока он занимается поисками истины, которая может быть объективной и только объективной. Целенаправленными поисками объективной истины занимаются и историки. Исто-риология является подлинной, строгой наукой, обладающей разработанными методами установления исторических фактов и в определенной степени также и методами их истолкования (интерпретации). <…> Убедиться в этом дает возможность работа, к которой написана данная вступительная статья. Она создана в 1897 г. двумя крупнейшими французскими историками – Шарлем Ланглуа и Шарлем Сеньобосом. <…> И хотя «Введение в изучение истории» написано более ста лет тому назад и за прошедшее время появилось множество различного рода руководств по методике и методологии исторического познания, эта работа до сих пор не потеряла своего значения.

В вышедшем в России учебном пособии по источниковедению (Источниковедение. – М., 2000), озаглавленной «Теория. Метод. История» (автор – доктор исторических наук, профессор О. М. Медушевская) книге Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобо-са уделено немало страниц. «Эта небольшая, изящная, чуть ироническая книжка, – пишет О. М. Медушевская, – казалось бы, должна была бы быть давно забыта, как многие другие. Но этого не произошло, а это значит, что она верно выразила свое время». Последнее утверждение далеко не точно. Книга Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобоса не забыта вовсе не потому, что верно выразила свою эпоху. В ней содержится непреходящее знание, которое никогда не потеряет свою ценность.

Непреходящее значение «Введения в изучение истории» во многом связано с тем, что в нем нашел адекватное воплощение опыт работы многих поколений историков. <…> Авторы начинают с утверждения: «История пишется по документам. Документы – это следы, оставленные мыслями и действиями некогда живших людей». В том же смысле, что и слово «документ», используется в книге словосочетание «исторический источник» и слово «источник». Первую задачу историков авторы видят в поисках и сборе письменных источников. Они называют этот вид деятельности эвристикой. Когда документы оказываются в распоряжении специалистов, начинается деятельность, которую Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобос называют внешней критикой источников, или подготовительной их критикой. Существуют два вида внешней (подготовительной) критики: 1) восстановительная критика и 2) критика происхождения. Изложение методов критики исторических источников авторы предваряют рассказом о вспомогательных научных дисциплинах, без которых невозможно выполнить эту работу. <…> После завершения внешней (подготовительной) критики документа начинается внутренняя критика источника. Авторы подразделяют ее на 1) положительную и 2) отрицательную. Положительную критику они называют также критикой истолкования (интерпретации), или герменевтикой. Истолкование делится авторами на 1) истолкование буквального смысла и 2) истолкование действительного смысла. Истолкование буквального смысла – задача лингвистики, или филологии, которая выступает здесь в роли одной из вспомогательных исторических наук. <…> Положительная критика, или критика истолкования, имеет дело исключительно с внутренней умственной работой автора исторического документа и знакомит только с его мыслями, но не с историческими фактами. Когда установлена подлинность документа и правильно истолкован его текст, то возникает иллюзия, что мы теперь знаем, как все происходило в действительности. Но свидетельства о тех или иных внешних явлениях общественной жизни, содержащиеся в безусловно подлинном документе, могут быть как истинными, так и ложными. Факты нельзя просто заимствовать из документа. Их нужно оттуда извлечь. Это задача отрицательной внутренней критики источника. Она распадается на 1) критику достоверности, долженствующую выяснить, не лгал ли намеренно автор документа, и 2) критику точности, задача которой определить, не ошибался ли он. <…> Самый важный метод установления достоверности исторических фактов состоит в установлении согласия между ними.

Как указывают Ланглуа и Сеньобос, в результате внутренней и внешней критики источников в распоряжение историка поступает большее или меньшее количество фактов. Но эти факты разрознены, изолированы друг от друга. Перед историком – неупорядоченная груда фактов. Их нужно привести в порядок, систематизировать, или, как формулируют данную задачу сами авторы, «сгруппировать эти факты в научное целое». <…> Главная проблема, которая встает перед историками, заключается в том, как понять, как интерпретировать факты (не источники, как это делается в ходе их критики, а именно факты), т. е. как их объединить, поставить в связь, произвести синтез, то есть «распределить факты так, чтобы объять их во всей совокупности и исследовать отношения между ними, т. е. сделать общие заключения». <…>

Как уже отмечалось, О. М. Медушевская выступила с утверждением, что труд Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобоса не забыт только потому, что в нем нашло верное выражение свое время. И далее она всеми силами старается доказать, что к нашему времени подход к истории названных авторов совершенно устарел. Их методология, как уверяет она, «вскоре пришла в противоречие с реальностью», их требования к историческому исследованию «стали совершенно неэффективны». <…>

О. М. Медушевская считает работу Ланглуа и Сеньобоса самым ярким выражением позитивистской методологии, или, как она нередко выражается, «позитивистской парадигмы». В этом она совершенно не оригинальна: она повторяет то, что давно уже утверждается и в зарубежной, и в нашей литературе.

Позитивизм Ланглуа и Сеньобоса О. М. Медушевская видит в уважении к фактам, в стремлении к точности, в отказе от априорных схем и произвольных интерпретаций фактов, в широком использовании приемов формальной логики, прежде всего, методов индукции. Позитивисты действительно провозглашали внимание к фактам, придавали большое значение индукции, предостерегали от создания чисто умозрительных схем. Но в этом нет ничего специфически позитивистского. <…> У Ланглуа и Сеньобоса нет ни малейших сомнений ни в объективном существовании природы, физического мира, исследуемого естественными науками, ни в объективности в прошедшем прошлого человечества, изучаемого исторической наукой. Науку, включая историческую, они понимали как отражение объективной действительности. Историческое познание они рассматривали как процесс все более точного воспроизведения ушедшей в прошлое, исчезнувшей к настоящему времени объективной реальности. Иначе говоря, Ланглуа и Сеньобос были материалистами. Правда, этот их материализм был во многом стихийным, неосознанным, но это не меняет сущности их мировоззрения. Нет никаких оснований, как делает это, следуя за Р. Дж. Коллигвудом, О. М. Медушевская, приписывать им презрение к философии вообще, философии истории в частности.

Р. Дж. Коллингвуд и другие представители идеалистической философии абсолютизировали творческую активность мышления исследователя. К такой точке зрения, по существу, склоняется и О. М. Медушевская. «История, – пишет она, – получила статус такой науки, которая сама создает свой объект или (что то же самое, поскольку речь идет о реальности прошлого) его образ». <…> Важнейший порок «позитивистской парадигмы» истории, представленной работой Ланглуа и Сень-обоса, О. М. Медушевская видит в приверженности ее сторонников «европоцентристской картине мира». Последнюю же нужно заменить принципиально иной – «глобальной». <…>

Европоцентризм Ланглуа и Сеньобоса О. М. Медушевская, ссылаясь на основателей школы «Анналов», видит в том, что они в своей книге рассматривают лишь письменные источники, игнорируя все остальные, <…> в том, что они предъявляют слишком жесткие требования к внешней и внутренней критике источников. Все это годилось, пока исследовалась одна лишь история Западной Европы. Когда же появились «множественные модели всемирной истории», все эти методы «стали совершенно неэффективными». Эту мысль О. М. Меду-шевская повторяет снова и снова: «В решении новых исследовательских задач, – пишет она, – добротный профессионализм европоцентристской модели исторической науки оказался неэффективным». Материала в распоряжении науки оказалось так много, что жесткая проверка достоверности фактов практически стала невозможной. Одновременно утверждается, что с переходом на глобальный уровень обнаружилось отсутствие достаточной источниковой базы, нарастающее количество пробелов в имеющихся фактических данных. Поэтому возникла необходимость в выявлении принципиально новых способов познания, могущих восполнить нехватку фактов. В результате историкам было предложено преодолевать «пробелы в источниках с помощью интуитивного постижения не поддающейся рациональному объяснению реальности». Историк должен действовать по примеру средневекового алхимика, который мог в своих поисках рассчитывать не на рациональную обработку фактов, а «только на интуитивное постижение, на гениальную догадку, на возможности своего интеллекта». Конечно, если историк не познает, а создает прошлое, то лучшего совета дать ему невозможно. Но все же в науке принято проверять истинность тех или иных построений. О. М. Медушевская, вслед за Коллингвудом, приходит к выводу, что высшим судьей в этом вопросе может быть только создатель данной конструкции. Если он решит, что она верна, значит она действительно правильна. «Новая методология» предоставляет историку право не слишком утруждать себя, а то и вообще не заниматься критикой исторических источников и тем самым установлением достоверности исторических фактов. Далее, историк получает право истолковывать факты, как ему взбредет в голову, ссылаясь на свою интуицию и не прибегая к помощи рассуждений. И, наконец, историку дается право отказываться от проверки своих построений и ссылаться в доказательство своей правоты на свое собственное мнение как на высший суд. Вот то, что противопоставляет О. М. Ме-душевская «устаревшей», «заскорузлой», «потерявшей всякую эффективность» «позитивистской, европоцентристской парадигме», получившей свое наиболее адекватное выражение в книге Ланглуа и Сеньобоса. <…>