Валенсия и Валентайн - Сьюзи Кроуз

– О… – говорит Анна, хотя это не столько междометие, сколько выдох.

Она все еще стоит у двери. Можно было бы развернуться и пойти домой, но тогда мать снова погнала бы ее сюда.

Она оказалась в ловушке между двумя женщинами.

Не то чтобы ей не нравилась миссис Валентайн – она ей очень нравится. Анна немного жалеет старушку и даже испытывает несколько покровительственное чувство – что смешно и нелепо, ведь они познакомились всего пять минут назад, – ей просто не нравятся разговоры о смерти. Она не знает, что сказать человеку, который говорит о смерти, тем более о собственной смерти, да еще так, будто это произойдет прямо здесь и сейчас, без других свидетелей.

Миссис Валентайн жестом приглашает Анну следовать за ней, и она идет, чувствуя себя неловко, как бывает всегда, когда вторгаешься в чужое личное пространство, тем более в пространство человека, которого тебя вынудили представить в гробу. Миссис Валентайн ведет ее на кухню, где на запачканном маленьком столике их ждут две чашки черного кофе и тарелка с печеньем «Орео».

– Садись, дорогая, ты пьешь кофе?

Анна пьет кофе, но пьет его со всевозможными вкусовыми добавками, сливками и сахаром. То есть такой кофе, который лишен вкуса кофе. Кофе нравится ей настолько, насколько это возможно, чтобы сказать, что ей нравится кофе. Она думает о своей матери, заставляет себя улыбнуться и берет стопку карточек с сиденья одного из стульев, чтобы сесть.

– С удовольствием.

Анна смотрит на карточки – с одной из них ей улыбается другая пожилая леди.

– Мои друзья, – как ни в чем не бывало говорит миссис Валентайн и, забрав карточки у Анны, бросает на холодильник.

Глава 5

– Привет, мам. – Валенсия стояла посреди своей кухни, зажав телефонную трубку между плечом и ухом, обматывая, разматывая и снова обматывая шнур вокруг руки. На коже от шнура оставались маленькие белые вмятины.

– Валенсия? Ты в порядке?

– Да, а что?

– Дорогая, сейчас пять утра.

– Знаю. – Валенсия обратила внимание не на то, что сказала мать, а на то, как она это сказала. Похоже, она была чем-то расстроена.

Я знала. Еще минуту назад Валенсия крепко спала, но что-то пробудило ее, и, очнувшись, она обнаружила сидящую у нее на груди, как бродячая кошка, тревогу. И эта самая тревога смотрела на нее, словно ожидая чего-то и давя своим весом. Что-то где-то было не так. Валенсия машинально позвонила матери, чтобы убедиться, что у нее все в порядке, что она не грустит и не попала в беду, но теперь услышала страх в голосе матери и поняла, что была права и беспокойство не было беспричинным.

Это чувство так редко указывало на реальные проблемы, но Валенсия знала, что если проигнорирует его, то упустит тот единственный раз, когда оно действительно будет что-то значить.

– Ты в порядке, мам? Что случилось? С папой все в порядке?

– Ничего не случилось, милая. Я в порядке. Нет, в самом деле. – Мать определенно была расстроена, но старалась говорить спокойно. Слишком старалась, как будто что-то скрывала. – Я просто… спала.

Валенсия перестала играть с телефонным шнуром. Конечно. Пять утра. Она сразу переключилась в режим чрезвычайной ситуации, где такие вещи, как время и сон, не имели значения и едва ли даже существовали.

– Да, разумеется, мне так жаль. Не хотела тебя будить. Извини, мам.

– Нет, нет, не извиняйся. Я рада тебя слышать, Валенсия. Мне всегда приятно слышать тебя, Валенсия. – Мать говорила так, словно продвигалась мелкими шажочками по трескающемуся льду, уговаривая Валенсию последовать за ней в безопасное место. Снова и снова повторяя ее имя, повторяя одни и те же фразы, как будто пытаясь загипнотизировать ее. – Мне всегда приятно тебя слышать… – Даже тишина между предложениями гудела, наполняясь знакомой смесью беспокойства и настойчивости. – Валенсия, я знаю, тебе не нравится, когда я спрашиваю…

– Ох, мама…

– Милая, мне просто нужно знать…

– Мама. Я в порядке.

– Ты еще принимаешь свое лекарство? Ты ходишь к Луизе?

Вертя телефонный шнур, как скакалку, Валенсия несколько раз ударила им о край стола.

– Это совсем другое. Я в порядке. Просто было это чувство… мне показалось… – Мать Валенсии знала, что она имеет в виду, когда говорит «это чувство». Эту фразу они использовали в разговорах между собой много лет, с того времени как Валенсия была ребенком. – Я только хотела проверить, как ты. Если у тебя все хорошо, возвращайся в постель.

Линия молчала.

– Вообще-то есть кое-что, о чем я все равно собиралась тебе сказать. Ну и раз уж ты здесь… – Мать сделала паузу, ожидая разрешения.

Валенсия напряглась.

– Ты только что сказала, что все в порядке.

– Я сказала, что у нас с твоим отцом все в порядке. Но… У твоей бабушки не все хорошо, Валенсия.

Каждый разговор Валенсии со своей матерью рано или поздно неизбежно натыкался на этот ухаб, после чего направление движения резко менялось в привычную сторону. У ее бабушки уже давно не все было хорошо со здоровьем; временами казалось, что она постоянно хворает и застряла на состоянии «умирающая».

– Я знаю, мама. – Но мать говорила ей это не потому, что она этого не знала; она говорила это, потому что хотела придать вес своей обычной просьбе.

– Ты так давно ее не видела. Для нее это значило бы так много…

– Я знаю. – Валенсия хотела поскорее закончить разговор. Ее мать должна была бы это знать.

– Она, конечно, хотела бы увидеть тебя до… до того, как она… ну, ты знаешь… у нее действительно не все так хорошо.

– Да, я тоже хотела бы ее увидеть. Я много работаю, и мне трудно выкроить время для посещения. Я посмотрю, что можно сделать. Извини, мне пора. Я уже опаздываю. – Валенсия всегда говорила так, когда хотела закончить разговор, независимо от времени дня.

– Валенсия…

– Люблю тебя, мама. – Валенсия повесила трубку на стену и села за стол. Она была худшей дочерью и худшей внучкой на свете.

Она потянулась за лежавшим на столе желтым блокнотом с отрывными листками. Такие блокноты были у нее везде – в машине, в сумочке, у кровати, на кофейном столике. Идея принадлежала Луизе и была одной из самых удачных.

– Вам нравится писать? – спросила она при первой их встрече.

– Да, – машинально ответила Валенсия, хотя не написала ни строчки после окончания средней школы. Ей просто хотелось угодить Луизе.

– Хорошо. Мы с вами будем вести такую штуку, которая называется дневник когнитивно-поведенческой терапии. ДКПТ! – Луиза рассмеялась, и Валенсия рассмеялась тоже. Потому что ей хотелось сделать Луизе приятное.

Идея ДКТП, со смешком объяснила Луиза, как будто в самом сочетании букв было что забавное, состояла в том, чтобы научить мозг пациента обращать внимание на самого себя, показать