Потерянное прошлое - Уоррен Мерфи

– Только червяку нравится жить под камнем, – продолжал Чиун.

– У меня нет времени с тобой спорить, папочка. Мне пора.

– Куда? Зачем? Убрать соперника, претендующего на трон и тем самым вписать новую страницу в славную историю Синанджу? Как мне отразить в моем труде все те глупости, которые ты совершаешь? Написать, что ты доставляешь посылки? Или что ты наблюдаешь за работой механизмов, как раб, прикованный к колодезному вороту? Какое новое оскорбление для искусства Синанджу нас ждет?

– Я должен обеспечить правдивые показания свидетеля.

Чиун свернул свой свиток и завинтил крышку чернильницы.

– Вы все сумасшедшие. Все. Если императору Смиту нужно, чтобы судья принял то или иное решение, почему он просто не купит судью, как это делается во всех цивилизованных странах?

Римо уже упаковал все, что ему было нужно в дорогу. Все – то есть пачку наличных денег, которые он сунул себе в карман.

– Именно против этого мы и боремся, – заметил он.

– Почему? – не понял Чиун.

– Все дело в конституции, папочка, и у меня сейчас нет времени все это объяснять.

Чиун пожал плечами и спрятал свои длинные тонкие пальцы под кимоно. Он никогда не сможет объяснить это в истории Синанджу. Вот перед вами клочок бумаги, и он свят для Смита и для Римо. Сам факт существования того, что они называют своей организацией, нарушает то, что написано на этом клочке бумаги, и все же организация была создана для того, чтобы этот клочок бумаги охранять. А следовательно, все должны хранить тайну о том, что они делают. От белых много чего можно ожидать, но это совсем непонятно. Римо утверждает, что у Смита нет планов стать императором или, как они здесь говорят, президентом. Но если у него нет таких планов, то каковы его истинные планы? Уж во всяком случае – не защита священного клочка бумаги. Ведь она даже не украшена никакими драгоценностями. Он видел ее однажды – она была в стеклянном ящике.

– Это она? – спросил тогда Чиун, разглядывая простой кусок старого пергамента.

– Это она, папочка, – подтвердил Римо с гордостью.

– За нее погибло много людей.

– А кто их всех убил?

– Тоже очень многие. В основном – люди, желающие уничтожить Америку.

– Ты хочешь казать, что если этот клочок бумаги сгорит, то Америка перестанет существовать? Значит, это магия. Магический клочок бумаги, который хранит Америку.

– Да. В некотором роде. В определенном смысле, да, – ответил Римо.

Чиун помнил, какой счастливый вид был у Римо, когда он произносил эти слова. В самом деле счастливый. И он не лгал. Римо никогда не лгал. Пугающая характеристика для человека – вроде как неспособность мигать, но тем не менее эта черта была присуща Римо.

И стоял тогда Чиун перед стеклянным ящиком в доме, построенном белыми, и слушал, как Римо со счастливым видом рассказывает ему сказку о клочке бумаги и утверждает, что написанные на нем слова управляют Америкой.

Но нигде в бумаге не было никаких упоминаний ни о королях, ни об императорах. Нигде. Все, о чем говорилось в бумаге, касалось того, что правители не имеют права делать по отношению к своим подданным. Римо прочитал примерно с полстраницы о правах граждан, и Чиун извинился и попросил его прервать чтение. Если бы Римо сказал еще хоть полслова в том же духе, Чиуна бы вырвало.

И на служение всему этому вздору и было теперь направлено грозное могущество Синанджу. Именно такие мысли пришли в голову Чиуну, глядевшему вослед счастливому и довольному Римо, покидающему квартиру.

Глава третья

Дженнаро Друмола по прозвищу Барабан весил четыреста тридцать фунтов. Когда он смеялся, живот его оставался неподвижен, а стены комнаты тряслись.

Не так уж сладко жилось ему в маленьком деревянном домике. Но так распорядился генеральный прокурор США, желавший, чтобы Друмола жил именно там, подальше от центра Лос-Анджелеса или какого-либо другого города. Прокурор хотел сделать так, чтобы никто из друзей Друмолы до него, Друмолы, не добрался. Вокруг, по всему лесу, были расставлены посты из лучших сотрудников военного ведомства. Под землей была установлена цепь электронных датчиков, которые должны были сработать, если кто-то проникнет сквозь людской заслон. А над всем этим постоянно кружил патрульный самолет. Своими показаниями Дженнаро Друмола один мог подорвать всю систему транспортировки наркотиков в Калифорнии.

Барабан был более чем готов оказать правительству эту услугу. У него было стойкое отвращение к газовым камерам, а правительство сообщило, что он может жить, пусть даже и в тюрьме, если он поможет правительству в процессе над теми людьми, на которых он когда-то работал.

– Вы хотите сказать, я должен нарушить свой обет молчания? – спросил Барабан.

– Господин Друмола, у нас есть железобетонные доказательства того, что вы прикончили трех человек за деньги. Вы когда-нибудь видели человека, сидящего в газовой камере? Знаете, что это за смерть?

– А вы, знаете, какой смертью умирают люди, дающие показания против мафии?

– Мы поместим вас в лагере, находящемся под охраной армии. Над лагерем будут курсировать самолеты. Ваши друзья не достанут вас там, куда мы вас поместим.

– А кормить меня будут хорошо?

– Как короля, господин Друмола. Вот какой вам предстоит сделать выбор: умереть от удушья в газовой камере или питаться по-королевски.

– Вы ставите вопрос так, что мне легко принять решение, – заметил Барабан. – И все-таки сначала вам надо добиться осуждения.

– У нас есть видеозапись того, как вы сидите верхом на миниатюрной старой даме. И знаете, что видно на этой пленке? Две крохотные ручки и две крохотные ножки, а поверх этого – вы. И видно, как эти ножки дрыгаются, мистер Друмола. А потом видно, как ножки больше уже не дрыгаются.

– А, эта зараза! Сука. За ней был долг.

– За ней был долг в три тысячи долларов, хотя заняла она всего двести, мистер Друмола. Суд не очень благосклонно посмотрит на ваши мотивы. У присяжных аллергия на ростовщичество.

– А как вы раздобыли запись?

– Какие-то ребятки засняли все это на любительскую видеокамеру с телеобъективом. Качество отличное. Может быть, друзья вас убьют, но что касается нас, то тут нет этого “может быть”. И никакой защитник вас не спасет, когда присяжные увидят эту запись.

И вот таким образом Дженнаро Друмола начал рассказывать следователю о том, кто и что делал в Калифорнии и где находились трупы. Показания Друмолы заняли триста страниц. И они были настолько полными, что если бы он только появился в суде и подтвердил истинность всего того, что он рассказал следователю, то рухнула бы вся подпольная система от Орегона до Тихуаны.

А потом однажды Барабан посмотрел на лежащие на столе толстые пачки бумаги с его собственными показаниями и спросил:

– Что это?

– Это твой билет на выход из газовой камеры, Барабан, – пояснил стороживший его часовой, упорно не желавший называть заключенного мистером Друмолой.

– Да? Из какой газовой камеры?

– Из газовой камеры повышенной мощности, которую построят специально для тебя, если ты забудешь дать показания.

– Эй, нет! Я дам показания. Что вы хотите от меня услышать? О чем я должен дать показания?

– Лично я ничего от тебя не хочу. Я тут просто работаю, – ответил часовой. – Но вот следователь хочет, чтобы ты много о чем рассказал.

– Конечно, – с готовностью отозвался Барабан. – А о чем?

Когда следователь услышал о том, что в поведении мистера Друмолы произошел такой резкий поворот, он лично явился к нему на дом и пообещал Дженнаро Барабану, что лично проследит за тем, чтобы того усадили в газовую камеру – пусть даже это будет последним, ч то он успеет сделать на этой земле.

– О чем вы? – не понял Друмола.

– Вы умрете, Друмола.

– За что?

– Во-первых, за убийство.

– Кого я убил?

– Маленькую старушку, и это убийство записано на видеопленку.

– Какую видеопленку?

Следователь пробкой вылетел из хижины. Делу пришел конец. Как-то, каким-то образом кто-то достал предателя, и теперь у следствия были толстенные тома свидетельских показаний, но не было свидетеля, который мог дать показания в суде.

Следователь не знал, что за этим делом пристально следят другие люди и что когда он написал рапорт о внезапно произошедшей перемене в поведении свидетеля, этот рапорт автоматически попал в мощную компьютерную систему, о которой следователь не имел ни малейшего понятия. Он не знал, что есть особая организация, специализирующаяся, среди прочего, именно в этой области: как сделать так, чтобы система правосудия в США оставалась действительно системой правосудия.

Римо прибыл на место и без труда прошел сквозь строй часовых, когда тела их сообщили ему, что сознание находится где-то далеко. Это не самый сложный фокус – определить момент, когда внимание человека рассеивается. Тело просто кричит об этом. Человек на мгновение напрягается, потом снова расслабляется. И сознание на мгновение отключается.