Ночной смотрящий - Олег Дивов

Утята были очень милые, светленькие, доверчивые, забавные. Может, и не этот ястреб убил их. Тем не менее Андрей снес ему голову выстрелом в упор и никогда не жалел о содеянном. Много позже, через годы, он понял – ему в принципе несимпатичны животные-убийцы. Тигры и львы не будили в Лузгине никаких восторженных чувств. Леопарды с гепардами оставляли его равнодушным. Волки раздражали. Фольклорная лисичка-сестричка при ближайшем рассмотрении оказалась довольно противной тварью. Лузгину по жизни нравились еноты и барсуки. Впервые увидев скунса, он вспомнил, что на Западе можно купить это чудо природы с ампутированной железой, и всерьез задумался, не подкопить ли деньжат. Еще Лузгин мог часами смотреть на кенгуру, а над капибарой просто медитировал.

Изо всех хищников он почему-то уважал одних крокодилов.

– Андрюха…

– А? – Лузгин от неожиданности дернулся и тут же мысленно себя обругал. Надо же так далеко унестись на крыльях воспоминаний – чтоб их переломало… И где, на охоте! Хотя какая это охота – пародия одна.

– У тебя часы не светятся? – спросил Витя.

– Не-а.

– Ладно, справимся, – Витя накрылся курткой. Чиркнула спичка. – Полпервого. Долго ждем. Пора бы уже. Давно пора. Это нас кто-то сглазил, бля буду. На-ка…

Лузгин протянул руку и получил в ладонь что-то шершавое.

– Корочка сухая, – объяснил Витя. – Пожуй.

«Народное средство от сглаза на охоте», – вспомнил Лузгин и послушно сунул корочку в рот. Откровенно говоря, он был не против сглаза. Ему совсем не хотелось, едва выбравшись на волю, угодить в центр непонятных событий. Лузгин резонно предполагал, что он, с его журналистским удостоверением и репутацией «городского», то есть человека ушлого и пронырливого, окажется крайним в любой истории, какая тут приключится. Его непременно о чем-то попросят. И попробуй откажи. Да он и не собирался отказывать, не мог, только вот планы на лето у него были – ну совсем другие. Мечталось найти вокруг тишь, гладь, божью благодать…

На другом конце села истошно заорала скотина.

– Ах, сучара… – выдохнул в сердцах Витя.

Вторя скотине, дико взвизгнула женщина.

Когда Лузгин в последний раз так бегал, он и вспомнить не мог. Не факт, что ему вообще случалось носиться подобным образом, сломя голову. Мужики шпарили по улице, бухая сапожищами, и сквозь запаленное дыхание там и сям прорывался отборный мат. Против ожиданий, никто не оступился, не влетел в забор и не выпалил случайно. Лучи фонарей хаотично вырывали из темноты куски пространства. В домах загорались огни, на Крестах кто-то уже колошматил железом по железу, внося в происходящее дополнительный элемент сумятицы. Вокруг надрывались уцелевшие собаки, а далеко, в самом конце улицы, дурным голосом ревела корова, блеяли овцы, тарахтели куры, и все это многоголосие накрывал женский визг.

«Орет баба – значит, живая», – подумал Лузгин.

Ополчение проскочило Кресты. «Рельсой» в Зашишевье служил лемех от старого плуга, и сейчас какой-то парнишка, от силы лет десяти, упоенно лупил по нему монтировкой.

– Домой пошел, мать твою ети! – рявкнул Витя, и ребенка как ветром сдуло.

Лузгин почувствовал, что отстает от толпы, и прибавил ходу. Странно было в свои тридцать с небольшим догонять пенсионеров, траченных крестьянской работой и крепко проспиртованных, однако же… Зато не страшно за их спинами. Похоже, Лузгин всерьез заразился общим настроением и уже немного опасался неведомого зверя.

Впереди бухнул выстрел, потом еще один.

– От-ста-вить! – проорал Муромский.

К прочей живности в придачу заголосила кошка. Вероятно, поймала картечину не самым жизненно важным местом.

Пострадавший дом был третий с краю, последний жилой на улице. С заднего двора кто-то опять выпалил, и сквозь шумовую завесу Лузгин отчетливо расслышал характерный звук, который не спутаешь ни с чем – тресь! – это пуля вошла в живое дерево.

Лузгин перешел на шаг. Все было ясно. Теперь умнее отдышаться, а подробности ночного происшествия ему через несколько минут детально разъяснят. И вообще, развитие событий на ближайшие полчаса-час он мог предсказать со стопроцентной точностью.

Вот за домом матерятся, кто-то клянется «убить суку», рвется в погоню и других подбивает. А вот вмешался Сеня и объяснил – так нельзя. А теперь вступил Муромский и сказал, что этого не допустит. Ага, зверь уволок овцу! Действительно не стоит за ним гнаться сейчас, время упущено, вот если бы сразу, тогда еще да, а теперь уж нет, увольте… Лузгин обогнул дом.

– Андрей, сюда иди, – сказал Муромский. – Я тебе обещал следы – вот, ознакомься.

Муромский повел фонарем, Лузгин пригляделся и сказал вполне искренне:

– Ой, мама… Зуб даю, это не Чубайс.

Чем значительно разрядил обстановку.

Скотный двор был бревенчатый, с прочными воротами, единственное слабое место – откидное застекленное окошко, через которое на улицу вышвыривали навоз. Зверь подобрался к окну по навозной куче, выдавил стекло, запрыгнул внутрь, сцапал овцу и ушел с ней. Из оставшихся на дворе животных ни одно не пострадало вообще. От этой информации у Лузгина неприятно засосало под ложечкой. Он вернулся к следам, и во втором приближении отпечатки лап зверя понравились ему еще меньше. С первого взгляда они просто вызвали оторопь. А тут…

– Кто сказал – росомаха? – спросил Лузгин. – Дядь Сень, ты где? Проконсультируй меня, пожалуйста.

– У росомахи вот так, – показал Сеня. – И здесь вот так. Хотя это не росомаха никакая. И не мишка. И не волк.

– А кто?

– Зверь, – емко ответил Сеня.

Лузгин впечатал в засохший навоз свой туристский башмак сорок третьего размера.

– Я в этом, конечно, ничего не понимаю, но узковат след для животного, тебе не кажется? И длинноват.

– Оборотень, – подсказали сзади и хихикнули. Нервно.

– Значит, вот! – заявил Муромский. – Сил моих больше нет терпеть. Слушайте предложение. Сейчас все по домам, спать. Эта сволочь овцу сожрет и будет дрыхнуть до вечера. А мы с утра в лес. Отыщем гада, шкуру спустим и чучело набьем. Вопросы? Нет вопросов. Ну, тогда до завтра. Пойду, что ли, Пирата отвяжу.

– Схожу-ка я с тобой, – вызвался Витя.

– И я, – сказал Лузгин.

Они не спеша шли по улице, курили, и говорить не хотелось, один Муромский бухтел, обещая зверю страшные кары.

– Следы надо будет обязательно сфотографировать, – сказал Лузгин.

– Завтра щелкнешь самого зверя, – небрежно бросил Муромский. – Первая овца легко ему далась, поэтому он далеко от села не убежит. Зверье, оно всегда по пути наименьшего сопротивления идет. Оттачивает успешную технологию. За эту-то слабину мы нашего хитреца и возьмем.