Восставшая из пепла - Танит Ли

Я почувствовала тошноту, когда сказала это, тошноту и тоску, и уже стыдилась. Но я знала, что требовалось сделать.

Миг спустя он улыбнулся.

— Почетно, богиня, увидеть наедине то, на что никому другому нельзя смотреть.

Некоторые из них расхохотались, и принялись отпускать разного рода нелепые примитивные шуточки насчет полового акта.

Один нагнулся к Дараку и настойчиво попросил:

— Позволь и нескольким из нас пойти с тобой. Не доверяй этой суке.

Дарак поднялся и потянулся. Большие мускулы заиграли под бронзовой кожей.

— В день, когда Дарак побоится пойти с девчонкой в лес, можете подыскивать себе нового вожака.

Он подошел ко мне, взял меня за руку и вывел со двора, идя большими шагами так, что я спотыкалась и мне приходилось бежать, чтобы не отстать от него. Разбойники позади нас смеялись, все, кроме того, которого я пнула: тот стонал и плакал на земле.

Мы зашли на ужасную мертвую землю неподалеку от озера. Большие участки обгоревших деревьев, хрупких, но все еще стоящих; ночной ветер ломал их ветки и нес мелкую черную пудру нам в лицо. Только вода казалась чистой. Всходила луна, красная и смазанная с одного края, словно она подтаяла и стала ущербной.

В некотором смысле я была удивлена, что он не повалил меня на землю и не поимел, как только мы вошли в этот ужасный лес. Он был разгорячен, немного испуган, сам того не сознавая, сексуально возбужден, как чувствовала я. Он все еще держал меня за руку, и теперь я высвободила ее. — Здесь достаточно далеко для богини? — спросил он с язвительной вежливостью. Я гадала, не спросит ли он вслед за тем, так же ехидно и застенчиво, не расстелить ли ему для меня плащ?

— Нет, — сказала я, — чуть дальше. Есть место для всего, но это не то место.

Я шла теперь впереди, к берегу. Мне помнились большие острые камни, которые я видела там.

Шагая по пеплу вперед, по направлению к воде, я попросила его:

— Оглянись вокруг нас. Убедись что здесь никого нет.

— Посмотри ты, богиня, — предложил он. — Твои бессмертные глаза должны видеть получше моих.

И поэтому я посмотрела. А затем припала к земле, сделав ему знак сделать то же, вытягивая руку словно для того, чтобы опереться, и находя не глядя настолько идеальный камень, что я могла б намеренно подложить его здесь. Моя правая рука легла на крючок маски, и он смотрел, завороженный, наперекор себе: старое гнилое суеверие снова одолевало его. Дышал он учащенно, глядя мне в глаза, и моя левая рука метнулась вперед, и камень ударил его по лбу около виска. Удар должен был оказаться достаточно сильным, чтобы убить его, но наверное я сама была в таком же неустойчивом положении, в каком был он; кроме того он в последний миг понял и попытался броситься в сторону, и оказался очень проворен и силен. В любом случае мне было трудно убить Дарака: он значил для меня больше, чем мой гнев позволял мне понять.

Поэтому удар получился неудачным. Он оглушил его, а не убил, и он упал набок, и щетина на его широких скулах выглядела очень длинной. Я поднялась и побежала от него, как преследуемая кошка, спотыкаясь в темноте.

Но камень почему-то по-прежнему был у меня в руке. Похоже, я не могла выпустить его, и это замедляло мое бегство. Я не понимала толком, зачем я цепляюсь за него, но, думается, я знала, что он погонится за мной, и тогда мне опять понадобится защищаться. И, похоже, держа его, я так замедлила свой бег, что Дарак мог догнать меня, готовую в тот же миг, как он догонит, драться с ним.

Этот двойной импульс затуманил мне мозги, и хуже того, мой голод набросился на меня, словно зверь. С подгибающимися коленями, ощущая головокружение, я обнаружила наконец, что нахожусь неподалеку от края воды, направляясь обратно к вулкану. Поняв это, я остановилась, тяжело дыша, повернула в сторону и попыталась подняться по склону. К этому времени я должна была порядком удалиться от деревни. Но пепел, голая почва и сланцевая глина осыпались у меня под ногами, и я заскользила, извиваясь, вниз, кое-как цепляясь свободной рукой и создавая такой шум, что не услышала шагов позади меня, пока не стало чересчур поздно. А когда услышала, то обернулась, и там стоял он.

— Иди сюда, прах тебя побери!

Его голос рассек ночной ветер. Я потеряла опору под ногами, оставила с трудом завоеванную территорию и упала обратно, ободранная и запыхавшаяся, в нескольких футах от него. На лбу у него наливался, словно гневная звезда, кровоподтек, и глаза его почернели от ярости. Он пошатывался, все еще ошеломленный, но в общем и целом я не причинила ему большого вреда. Он обругал меня каким-то ругательством своих горцев, которое я поняла только в общем, а потом приблизился ко мне, и я была на ногах, сжимая в левой руке камень самым острым концом к нему. Он с миг постоял не двигаясь, немного кашляя от нашего пробега по шлаковой пыли; его рука тоже не была больше пустой. В ней поблескивал скверный на вид нож, тонкий, но прочный, с приваренными и торчащими из середины клинка колючими кусочками металла.

Мы кружили друг около друга, оба нервные, в растерянности, снова оба наполовину во власти друг у друга. А потом он вспомнил, что он ведь Дарак, и мужчина, и что я — всего лишь жалкая женщина — нечто такое, что надо победить, подавить и вернуть в вечное подчинение, не достойная его ножа, и он замахнулся другой рукой, ударив меня по ребрам и животу, и тут все оборвалось.

Я лежала под вертящимся черным небом, кружившем на вороньих крыльях, опускаясь все ниже и ниже, с камнем — в миллионе миль от моих рук, и руками — в миллионе миль от моего мозга.

Я достаточно помнила, чтобы закрыть глаза, когда он стянул с моего лица маску Той.

Время остановилось.

Я наконец открыла глаза, и, думается, до того я на несколько секунд потеряла сознание, потому что он сидел чуть в стороне, наполовину повернувшись ко мне спиной, а я не слышала, как он удалился от меня, и не почувствовала, как он уронил маску мне на грудь.

Он глубоко дышал. Я не видела чулком его лица, чтобы прочесть выражение на нем. Я повернула голову к камню, и он лежал теперь так близко от меня, что мне подумалось, будто он переместился сам собой. Затем он изменился, и стал ножом, который мне показал Карраказ, ножом, который всегда будет тут как тут для меня, чтобы я могла покончить с жизнью. И я знала, что могу велеть ему поразить меня, и он послушается; и смерть будет утешением. Но мои губы одеревенели, а рот забило пылью. Я не могла воззвать к нему.

Затем Дарак сказал:

— Эта деревня всегда бесила меня. Я помню только побои, которые получал здесь в детстве, но всегда приезжаю снова, чтобы получить новые удары по спине. Вот так я приехал к ним опять и попытался им помочь, а они призвали тебя и взывали к твоему имени. Пусть себе катятся тогда.