Идущий вопреки (СИ) - Ра Дмитрий

Я попытался встать. Тело по началу слушалось, а потом с возмущением одарило меня болью. В глазах потемнело, и тьма снова позвала меня в свои объятия…

Я проснулся во второй раз. Запах углей и утренней росы пропал. Солнце светило высоко над головой. Громкий стрекот насекомых рассказывал мне о том, как лес, который не щадит время тех, кто забрался сюда из Срединного Пояса, дышит полной грудью.

Я попытался пошевелить конечностями. Тело все еще отдавалось болью, но, по крайней мере, уже слушалось. Закрыв глаза, я попытался нащупать сознание, но понял, что сейчас моё «телесное» сильно преобладает над разумом и бросил эту затею. Со стоном я сел и осмотрел себя. Весь в ссадинах, синяках и царапинах. Одним из эффектов настоя цветка Анаарта является игнорирование организмом боли от увечий. Палец опух и сейчас был в два раза шире, чем обычно. Обувь вся протертая и в нескольких местах прохудилась, плащ порван. Целы были только капюшон, да походная сумка.

Гул в голове мешал сосредоточиться. Я должен идти. Бандитская парочка, скорее всего, дойдет до таверны. Но как долго они меня будут ждать? Судя по времени, они еще в дороге и будут идти еще пять, максимум семь часов. Я точно не смогу в своём состоянии их нагнать за то же время, что мне понадобилось вчера ночью.

Я поднялся на ноги, которые с возмущением дали мне знать, что еще не хотят работать.

— Надо, — ответил я ногам вслух, — иначе никак. Никак…

Я шел быстрым шагом, преодолевая боль. Сильно упрощало дело то, что ступал я по проторенной тропе. Бандиты очень грубо крушили все препятствия на своем пути. Судя по всему, все мешающие им в дороге буреломы и кустарники были срезаны тупым и очень тяжелым орудием. Например, несуразным двуручным мечом. «Да сколько же сил в этом Тареке?», — про себя позавидовал я. Я всегда был жилистым и довольно ловким — спасибо крови альва. Но вот мускулатуры мне не доставало. В Академии некоторые силовые учения давались мне весьма непросто.

После трех часов быстрым шагом я замедлился. После еще двух — мне пришлось остановиться и отдышаться. Вскоре ноги начали стремительно слабеть. Я умудрился споткнуться о торчащий корень и, потеряв равновесие, свалился навзничь.

— Ч-черт! То же мне альв, — выругался я громче чем следует.

Я встал, подумал и… бесцеремонно уселся прямо на злосчастный корень. Достав из сумки маленькую деревянную фляжку, я сделал небольшой глоток. Горячительное теплом отозвалось во всем теле. Положив фляжку на свое место, я встал и с улыбкой во весь рот продолжил свой непростой путь.

Оставшуюся дорогу я старался больше накопить сил, чем потратить. Несколько раз я закрывал глаза и вслушивался в себя, но сосредоточиться никак не получалось. Мысли о том, что самое сложное еще впереди не давали очистить разум. Солнце заходило за горизонт, когда я вышел на полянку, где вдалеке уже виднелась, просевшая в одну сторону, таверна «Старый Дубок». Таверна, к которой я уже начал привыкать…

* * *

— Где ты был? Ну! — с ходу выпалила Шеня. Ее миловидные пухлые щеки стремительно менялись в цвете, — Почему я должна делать все одна? Ты забыл какой завтра день? Вон уже первые гости на пороге!

Кухарка была рассерженная, но все же предложила мне ломтик чёрствого хлеба с рыбьей икрой. Ее лицо было озабочено моим длительным отсутствием, но она не стала задавать лишних вопросов.

Я не забыл какой завтра день. День Памятства. Три крупнейших государства Известного Мира, открывают в столицах друг у друга грандиозные ярмарки. Яства, специи, шелка, амуниция, развлечения — все что душе угодно. Вот уже столетие Бескровной Войны короли раз в год кичатся друг перед другом своим благополучием. Каждая держава хочет показать, что у них дела обстоят лучше, чем у соседа за Разломом и, ради этого опустошают свою казну. Потому что, если у соседа лучше, значит ты слабее его, а если ты слабее, то Бескровная Война может стать резко Кровавой Войной. Срединный Пояс, где Время щадит всех и каждого, уже очень и очень давно страдает от перенаселенности. Ярмарки эти не окупают и половины своих инвестиций со стороны государств, но, при этом, привлекают торгашей всех мастей, чей товар более востребован. Огибать Разломы через Лес Полувременья для того, чтобы слишком дорогое продать бедным или ненужное — богатым: дело совсем неприбыльное. Меч везде останется мечом, и, неважно, владенская, строгаская или хашаарская гравировка на его эфесе. Тем не менее, это единственный день в году, когда таверна «Старый дубок» не выглядит заброшенной.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И именно к завтрашнему дню я должен успеть…

— У меня были дела, Шеня, — улыбнулся я кухарке самой широкой улыбкой, какой только мог; и с удовольствием откусил от бутерброда солидный кусок. Я очень сильно проголодался. Все тело ныло и саднило, но лицо я берег специально. Именно поэтому добрая Шеня не заметила ничего необычного, — Ты мне лучше скажи. Вон те два господина давно здесь сидят? Что-то они кислые какие-то…

— Да часа три уже сидят и пьют. Тихие они какие-то… Второй раз уже у нас. Помнишь, сидели крикливые такие пару дней назад? Видать не срослось у них приключение, — на последних словах Шеня язвительно хмыкнула. Она не любила таких гостей. Больно уж часто они доставляют проблем. Да и после таких типов обычно всегда очень грязно.

— Ясно… О-о! Неужели Борак им баранинки положил холодной? Я-то думал он кухарство свое фирменное на завтра готовил, — сделал я вид, что страшно удивился, — Эх, столько историй о нем слышал, а вот попробовать не довелось.

— Так они как пришли, так сразу серебряк сунули нам под нос, да забухтели, мол, чтобы не беспокоили их, да подходили и подливали эля только в чарку… — возмущенным шепотом сказала Шеня, — Вот Борак на радостях их и приголубил. Только вот потом бубнил себе под нос, что на завтра не останется ничего. Мяска то скряга закупил всего ничего. Мол, на карасях в прибыль выйдет. Ха!

— Значит, как только пришли… — задумался я и подсчитал в уме нехитрую арифметику. У меня час. Или два. В зависимости от надежности слов Шени, — Ладно, пойду подготовлюсь и сразу же обратно. Не смотри на меня так. Я быстро.

Кухарка покачала головой, развернулась и, схватив со стола поварёшку, направилась к чугунному казану с кашей. На полпути к выходу из кухни ноги мои остановились. Я попытался взять себя в руки. «Я должен…», — сжимая кулаки, нелепо пытался я оправдаться. Опухший палец сразу же стал болеть еще сильнее. «Должен», — я закрыл глаза. Шеня мешала горячую ячневую кашу с редкими кусочками мяса и тихо посвистывала незамысловатую колыбельную:

«Ля-ля-ля, та-та-та…

Зайки мои… сына ты мой и дочка моя…

Люблю-ка я вас… ля-ля-ля, та-та-та»

Она не поняла еще, что я не ушел и стою за ее спиной со сжатыми кулаками и закрытыми глазами. Я пытался ни о чем не думать. Я знал, как это делать всю свою жизнь. Тот, кто считает, что это тяжело — неосознанно строит себе стены. Не думать — это именно то, что нельзя считать сложным. Глубоко дышать? Зачем? Дыши как хочешь. Ведь концентрация на дыхании — это подсознательные мысли. Дыхание придет само. Глубокое, тихое… Мы втягиваем в себя воздух не задумываясь. Зачем же тогда думать об этом, когда твоя цель в противоположном? Представить воду или огонь? Зачем? Так ты в своём подсознании создаешь образы воды и огня, а ведь тебе нужно Безмолвие. Думаешь, что ты не думаешь? Ошибаешься! Ведь ты об этом уже думаешь…

— Прости… — Шеня не услышала моего шёпота.

Последний отголосок мысли слетел с языка, чему я не успел удивиться. Ведь в сознании мгновенно стало пусто…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Не оборачиваясь, Шеня пыталась спрятать от Борака большую, доверху наполненную кашей, тарелку. Добавка для молодого полуальва, в котором она иногда видела убитого клаахатами сына, ставшего статным и трудолюбивым мужчиной.

Я вышел из кухни в главный зал. Гнум и человек сидели в углу и о чем-то перешептывались. При должном старании я, наверное, бы услышал, о чем они говорят. Но сейчас мне это было уже неважно. Они здесь, и при любом раскладе сделают то, что мне надо. Борак рубил дрова на задах и еще не знал, что я вернулся. Мне к нему не надо. Сейчас только мои руки, ноги и язык выполняют указание Академии. И они не собирались напрягаться бессмысленно.