Красный ошейник - Жан-Кристоф Руфен

Когда пес напился, следователь уселся на скамейку – тут же, возле фонтанчика, в тени. Он гадал, вернется ли Вильгельм на площадь и примется ли снова лаять. Но тот, против ожидания, встал перед скамейкой, вперившись взглядом в Лантье.

Вблизи пес выглядел плачевно. Он в самом деле напоминал бывалого вояку. Несколько шрамов на спине и боках свидетельствовали о том, что он был ранен – пулями или осколками снарядов. Раны, похоже, никто не лечил, так что шкура зажила сикось-накось, образовав уплотнения, темные бляшки и рубцы. Задняя лапа была искалечена, и когда Вильгельм сидел, ему приходилось отставлять ее чуть в сторону, чтобы не завалиться на бок. Лантье протянул руку, пес подошел поближе и позволил погладить себя. Голова у него оказалась шишковатая, будто на нее надета покореженная каска. На морде с правой стороны светло-розовая, лишенная шерсти кожа, результат сильного ожога. Но на побитой морде сверкали трогательные глаза. Пока Лантье гладил пса, тот не шелохнулся. Чувствовалась выучка: застыть на месте и держаться как можно тише, прежде чем поднять тревогу. Но его глаза сами по себе излучали все то, что другие собаки выражают с помощью хвоста, лап, поскуливая или катаясь по земле.

Лантье наблюдал за тем, как старая псина хмурит брови, слегка склоняя голову набок, таращит глаза, чтобы выразить удовольствие, или щурится, притворяясь, что ей грустно, чтобы сообщить человеческому существу о своих намерениях и желаниях. Эта мимика вместе с выразительным подергиванием холки позволяла Вильгельму проявить всю гамму чувств. Так он демонстрировал свои эмоции, но главное, отвечал на чувства других.

Сидя на скамье и шалея от жары, Лантье ощущал нахлынувшую на него огромную усталость. Четыре года, отданные боям за Родину, и еще два – охране порядка и власти, вынесению приговоров бедным парням, истощили его. Только что он тосковал по армейской жизни, а теперь скорее сожалел о той пустоте, которую она оставила в нем. Годится ли он еще на что-то…

Пес, верно, почуял его уныние. Подлез к Лантье и положил морду на его колено. Дышал он совсем редко. С болезненным хрипом.

Лантье продолжал его гладить. Рука нежно скользила по шее пса, чесала его за ушами, и тот от радости встряхивал головой.

У Лантье тоже был пес. Когда-то давно. Звали его Корган. Юг помнил, как подолгу гладил его на крыльце родительского дома в Перше. Это была породистая, холеная и упитанная собака, черно-белый английский пойнтер. Он питал к хозяину такую же привязанность, и Югу Лантье летом того года, когда ему исполнилось тринадцать, представился случай ее оценить.

В ту пору теплое время года семейство Лантье проводило в своем имении на берегу реки Юин, а к октябрю возвращалось в Париж. Только отцу нельзя было так надолго отлучаться из столицы. Он занимал крупный пост в банке на улице Лафит, поэтому в начале августа заступал на работу, а Юг вместе с матерью и двумя младшими сестрами оставался в имении.

Семья испытывала финансовые трудности, и в недалеком будущем родителям пришлось продать это унаследованное от дядюшки имение. А пока что от штата прислуги оставалась кухарка и старик-управляющий, ездивший за покупками на двуколке.

Однажды осенью к ним забрались воры. Когда стемнело, они попросту перебрались через каменную ограду, местами почти обрушившуюся. Это была банда из трех человек, они грабили в открытую, не боялись никого и ничего и никогда подолгу не задерживались на одном месте. Руководил ими высокий светловолосый детина со всклокоченной бородой.

Они ворвались в столовую, когда семья ужинала. Главарь окриками загнал мать и сестер Юга в угол, а его подельники привели кухарку и старика-управляющего и толкнули их туда же. Третий бандит связал всех бельевой веревкой и заставил улечься на пол возле фортепиано. Юг избежал общей участи, так как в момент вторжения играл у себя в комнате на втором этаже. Затаившись, он наблюдал за происходящим с верхней площадки, подглядывая между столбиками балюстрады.

Дальше события развернулись самым жестоким и отвратительным образом. Воры взломали дверцы шкафов, опустошили несколько бутылок вина, угостившись всем, что нашлось в буфете. Двое из них, поссорившись, швыряли друг другу в голову безделушки и картины. Для мальчика это было невиданное зрелище. В несколько мгновений мирный уют дома был уничтожен, сменившись разгулом первобытных страстей и слепой яростью. Юг ждал, когда же закончится этот кошмар.

Позже, уже совсем ночью, один из мародеров, отупевший от кутежа не так сильно, как прочие, сообразил, что в их распоряжении оказались четыре женщины и, стало быть, можно поразвлечься. Сестренкам Юга было всего десять и одиннадцать лет, но бандит в такие детали не вдавался. Он с гоготом сунулся за фортепиано, оглядел лежавших на полу и за ноги вытянул одну из девочек на середину гостиной. Это оказалась Соланж, старшая, одетая в голубое платье. Оно было ей великовато и взрослило ее. Пьяный грабитель велел девочке встать и указал на нее собутыльникам, развалившимся в креслах. Несчастная была насмерть перепугана. Юг увидел ее лицо, вытаращенные от ужаса глаза. Поначалу он собирался выскочить из своего убежища, чтобы прийти к сестре на помощь. Но это означало бы, что одной жертвой будет больше, а во власти банды и так было уже пятеро. Мальчик зажмурился в ожидании развязки.

Пронзительный вопль заставил его открыть глаза. Соланж, с которой грабитель сорвал платье, отчаянно крикнула. Бандит, пораженный, отступил на шаг. В этот миг что-то стремительно пронеслось по комнате и набросился на него. Это был Корган. Бандит грохнулся навзничь, отбиваясь с хриплым воем. Пес сперва вцепился ему в горло, а потом, когда тот упал на пол, принялся за его физиономию. Грабители в оцепенении взирали на эту сцену, но вскоре, опомнившись, вскочили. Пес, оторвавшись от первой жертвы, завывавшей от нестерпимой боли, повернулся к ним.

Воспользовавшись замешательством бандитов, Юг, пригибаясь за перилами, спустился по лестнице. Оказавшись на первом этаже, он открыл стеклянную дверь, выходившую в сад, и пустился бегом напрямик. Деревня была всего в километре от дома, сразу за лесом. Юг разбудил сельского сторожа, и тот поднял тревогу. Вскоре десяток вооруженных мужчин добрались до имения. Они схватили негодяев, которые укладывали на двуколку съестные припасы и вино.

Каторжные работы этим типам были обеспечены. Но Корган был мертв.

Лантье никогда не забывал пса, пожертвовавшего жизнью, но думал о нем нечасто. Дело Морлака воскресило его воспоминания. И теперь, размышляя об истории с ограблением, он осознал, что эта драма оказала воздействие на всю его жизнь. Он вступил в армию, чтобы защищать закон, противостоять варварству. Он стал военным, чтобы служить людям. Конечно, это было ошибочное решение. Война незамедлительно дала ему понять, что все обстоит как раз наоборот: это закон питается человеческими жизнями, он их пожирает и ломает. Но в глубине души Лантье сохранил тягу к своему призванию. А зародилось оно благодаря самопожертвованию собаки.

Вероятно, он задремал. На самом деле он сократил свою сиесту в гостинице, чтобы пораньше отправиться в тюрьму. И вот, извольте, заснул, сидя на скамейке и поглаживая собаку.

Голова Вильгельма по-прежнему лежала на коленях Лантье. Пес смотрел на него, забавно скосив глаза. Лантье тихонько сдвинул ногу и отстранил пса. Потом встал, потянулся и, одернув форму, направился к тюрьме. Солнце уже сместилось, и площадь почти целиком оказалась в тени. Переступив порог тюрьмы, Лантье услышал, что издали вновь доносится лай.

V

Похоже, нынче заключенным полагался банный день. Морлак был чист и свежевыбрит, волосы причесаны, от него пахло марсельским мылом. Встреча с собакой привела Лантье в хорошее расположение духа. Войдя в камеру, он сел на обычное место и открыл папку.

– На чем мы остановились? Ах да! Салоники.

– Вы действительно хотите, чтобы я вам все это рассказывал?

– Не все. Самое существенное.

– Ладно, мы, значит, прибыли на фронт.

– И что представлял собой фронт в тех краях?

Морлак заостренной палочкой выковыривал грязь из-под ногтя. Чистота взывала к чистоте, и он решил как следует привести себя в порядок.

– Долины меж довольно пологих гор. Траншей как таковых не было, не то что в Пикардии или на Сомме – лицом к лицу. Здесь вражеские позиции располагались довольно далеко. Все расползлись по воронкам и часто перебирались с места на место. Артиллерия била вслепую.

– Небось было грязно?

– Да нет, не слишком. Летом жарища, зимой леденящий холод. Невообразимые перепады температуры. Самое тяжелое было то, что мы торчали на передовой безвылазно. В Восточной армии недоставало людей. Поэтому сменить нас было некому. Скучища, неделя за неделей без перемен.

– Что вы делали?

– Ну, я читал.

– А другие тоже?

– Не то чтобы…

Лантье решил задать те вопросы, которые не смог четко сформулировать вчера, когда он увидел, что заключенный читает Виктора Гюго.