«Мир приключений» 1975 (№22) - Кир Булычев

— Бедная, бедная… Изверги… Ну, берегитесь, берегитесь…

В блокгауз вбежал лейтенант Репенко. Бойцы повернулись к нему, пропустив через бойницы в укрытие немного света, и поразились его виду. Куда делась его безукоризненная аккуратность в одежде, служившая всегда примером для других? Китель, разодранный на спине, видимо, пролетевшим осколком, был весь в грязи, сапоги — в желтой комкастой глине. Обычно гладко причесанные, а теперь спутанные и пыльные волосы прилипли к мокрому исцарапанному лбу. Сначала Петрову показалось, что начальник заставы страшно перепуган и растерян, но он увидел его глаза. Всегда светло-голубые и спокойные, смотревшие благожелательно, они теперь неузнаваемо изменились. Посинели, потемнели, загорелись гневом, нет, не гневом, а бешенством, как при отчаянной схватке с диким зверем.

— Ну, как тут? Что тут?.. — крикнул он, переводя дыхание и вытирая лоб грязным рукавом.

— Все в порядке, товарищ лейтенант! Бойцы к бою готовы! — выпрямился перед ним заместитель политрука, потом нагнулся и полным тревоги голосом спросил: — Что там, впереди-то?

— Эх, Вася, друг… — прошептал Репенко, прикрыв на мгновение глаза ладонью. — Был на берегу… Плохи дела. Мало нас… Фашисты атакуют Михалевскую заставу и Выгаданку. На юге через реку пошли танки. А у нас одни пулеметы…

Петрову захотелось сказать лейтенанту что-то значительное, нужное и ему, и всем этим людям, притихшим в полутемном блокгаузе, захотелось и самому услышать свой голос, свои слова, серьезные и весомые.

— Ничего! И с пулеметами можно держаться. Будем держаться… По-моему, надо выдвинуться на берег Буга, товарищ лейтенант.

— Да! Там брод, и надо его взять на мушку…

— Именно, товарищ лейтенант! После артподготовки немцы полезут на нас. А мы их встретим хорошенько…

И обоим стало легче оттого, что они обсуждали условия боя, ближайшие задачи — словом, начали заниматься будничным военным делом, к какому уж не один год готовились.

— Вот об этом я и пришел тебе сказать, — вздохнул лейтенант. — Наблюдатели сообщают, что у леска, на сопредельной стороне, фашистская пехота готовится к переправе. Там по нашему плану должен быть расчет политрука Колодезного. Но тот во Львове…

— Понимаю, товарищ лейтенант.

— Бери свой пулеметный расчет и занимай оборону на мысу, у брода.

— Есть занять оборону на мысу! Не пустим немцев через брод! — воскликнул Петров. — Прощайте, товарищ лейтенант! Не подведу! В случае чего… — Он на секунду запнулся: — В случае чего, напишите моим в Малоярославец…

— Отставить такие разговоры, товарищ замполитрука! — строго прервал его Репенко, пронзительно взглянув в лицо Василию. — Сам… сам напишешь домой после боя. Ну, до свидания, друг! Держись как можно дольше. Бей их беспощадно! Мы поддержим с фланга…

Понимая, какое трудное, крайне опасное поручение он дает своему лучшему пулеметчику, начальник погранзаставы крепко пожал ему руку и пристально всмотрелся в круглое, совсем еще мальчишеское лицо, в котором было так много жизни, нерастраченной нежности и доброты. Только небольшие, серые, с легким прищуром глаза глядели по-взрослому прямо, строго и горели гневным огнем.

— Бывайте здоровы, товарищ лейтенант. Не подведу! — еще раз повторил заместитель политрука и, лихо повернувшись, позвал звонким голосом пулеметчиков своего расчета: — Маршевой! Буйниченко! Термос с водой, патронов побольше и айда за мной!

Лейтенант Репенко пригнулся к бойнице и стал наблюдать за пулеметчиками. Сначала по ходу сообщения, потом по пыльной, приникшей к земле сухой траве, они волокли станковый пулемет к нужному месту. Прячась в кустарнике, пробиваясь сквозь колючий бурьян, трое людей поднимались все выше и выше на зеленый прибужский холм. Река делала крутой изгиб, выгибаясь лукой, и здесь вдавался в эту излучину высокий обрывистый мыс. С этого холма, как бы грудью нависшего с двадцатиметровой высоты над Бугом, можно было увидеть уходившие к горизонту поля, бедные деревеньки, какой-то польский городок. Видны были уже колонны вражеской пехоты и танков, медленно ползущие вдали, грузовики, подводы и артиллерийские батареи, которые продолжали вести огонь по нашей стороне. Отсюда на многие сотни метров отлично просматривалась тихая, немного обмелевшая за лето не особенно широкая река.

Наконец Петров с товарищами добрались до самой высокой точки мыса. Здесь уже давно был вырыт довольно глубокий и удобный окоп, вокруг заросли бурьяном овражки и ямы, оставшиеся тут еще со времен первой мировой войны.

— Прибыли! — крикнул Петров, спрыгивая в окоп. — Здесь и будет наша первая огневая позиция. А ну-ка, друзья, отройте еще пару окопчиков вон там, в стороне.

— Есть, товарищ замполитрука, отрыть два окопа! — отозвался Буйниченко, помогая установить на бруствере пулемет.

С лопатками в руках бойцы расползлись в разные стороны, а Василий стал хозяйским глазом осматривать весь мыс. “Почему мы не построили здесь настоящих укреплений? — подумал он. — Такое выгодное место. В четырнадцатом году тут были траншеи. Вон их сколько кругом. Да, плохо мы готовились встретить врага на границе…”

Может быть, и не совсем так думал пограничник, лежа в окопчике на прибужском мысу. Но скорей всего, именно такие мысли должны были появиться в голове любого человека, который оказался бы здесь в первые полчаса нападения гитлеровских войск на нашу страну. Сердцу истинного патриота всегда бесконечно близки и до боли дороги и счастливые минуты в жизни Отечества, и горькие моменты в его судьбе.

И поразительней всего, что человек, гражданин, большую-то часть происходивших ошибок отнесет на свой счет, станет винить прежде всего себя, своих друзей, близких и прямо скажет самому себе: мы виноваты, мы недоглядели, мы не научились…

Осмотревшись, Василий устроил поудобней свой пулемет и взялся за рукоятки.

Розовым заревом пылала заря на востоке. На фоне ее ясно выделялись зловещие столбы дыма и кроваво-красные языки пламени: то горели соломенные крыши домов в Цуцневе. А в безоблачной синеве на разные голоса выли, свистели, шипели тяжелые снаряды.

В стороне, километрах в двух от мыса, стояли немецкие батареи. Из длинных орудийных стволов то и дело вылетали снопы пламени. Клочья бесцветного тумана, будто живые, плавали между кустами и приникали к самой воде, словно спасаясь от гибели.

И вот тут, совсем близко, Петров увидел фашистов. Танков и автомашин на этом участке не было, они пошли севернее. Сотни гитлеровских солдат в приплюснутых касках цепями выбегали справа из леса и тащили за собой вспухшие тела надувных резиновых лодок. Они уже пытались переправиться на левом фланге, но река там была шире, глубже, берег крут с обеих сторон да и станковый пулемет сержанта Скорлупкина серьезно мешал им. Теперь они сосредоточивались здесь, почти напротив мыса, где было наиболее удобно переправиться. Дорога спускалась прямо к воде, к обмелевшему от июньской жары броду.