Газета Завтра 214 (53 1998) - Газета Завтра

После семи лет войн и революций в России была примерно такая же ситуация, которую мы наблюдаем и сегодня. Зверев Арсений Григорьевич, который проработал наркомом финансов с 1938 по 1961 год, рассказывает в своих воспоминаниях, что он, еще молодой парень, в 1921 году куда-то там ехал на поезде и сошел пообедать. Он пообедал, и обед этот состоял из стакана горячего чая, куска черного хлеба и шести изюминок, за которые пришлось заплатить шесть миллионов совзнаками.

И вот, приняв это ужасно расхристанное, раздолбанное, практически безденежное хозяйство, Григорий Сокольников, нарком финансов вначале РСФСР, а потом СССР,- провел с ноября 1922 по февраль 1924 года свою денежную реформу, и менее чем за полтора года сделал золотой червонец, причем десять советских золотых рублей равнялись одному золотому рублю “николаевскому”, или, вернее, виттевскому. То есть в стране восстановилось нормальное, эквивалентное золотое денежное обращение. И тогда те, кто ездил за границу, везли с собой наши червонцы, то есть червонцы котировались во всем мире и были, как это сегодня принято называть, свободно конвертируемой валютой. Потому что перед глазами был опыт реформы Витте, и Сокольников, будучи умным человеком, взял к себе на работу тех специалистов виттевского времени, которые, собственно, и готовили ту, 1897 года, реформу, которые делали ее своими руками, знали все ее тонкости, всю ее плоть, если можно так сказать. Кроме того, с 1921 года как раз хозяйство пошло на подъем, начался НЭП, крестьяне стали больше сеять, у них появился смысл производить больше продукции, возник платежеспособный спрос у основной массы населения, а на этом и промышленность начала подниматься.

К концу 20-х годов обстановка в мире начала серьезно изменяться, и отказ от НЭПа был обусловлен в первую очередь именно внешнеполитическими изменениями, требовавшими форсированного создания полного военно-промышленного комплекса. Правильный ли это был шаг или нет — судить не смею, но Победы без него достичь бы не удалось.

Следующая реформа, 1947 года, планировалась во время войны. Зверев вспоминает, что в самом конце 1943 года, поздно ночью у него дома раздался телефонный звонок. Снял трубку — звонил Сталин, который тогда только что вернулся с конференции в Тегеране, а там было ясно решено, что раньше или позже, но Германии — капут. Сталин, само собой, был в приподнятом настроении. Извинился за поздний звонок и спросил, не задумывался ли Зверев о послевоенной денежной реформе? У Зверева просто челюсть отвисла — он ожидал любого вопроса, но не этого. Только что Киев отбили у немцев, до бывшей границы еще идти и идти, а у него спрашивают о послевоенной денежной реформе! Но, конечно, ответил, что задумывался. Сталин дальше спрашивает: “А делились ли с кем-нибудь своими соображениями?” Надо сказать, что болтунов Сталин не любил, и Зверев поэтому ответил, что нет, ни с кем не делился. “А со мной можете поделиться?”- продолжает Сталин. И вот сорок минут пришлось Звереву экспромтом беседовать на эту тему по телефону, а через некоторое, очень короткое, время Сталин вызвал его к себе уже с конкретными предложениями и планом. Реформу эту планировали на 1946 год, но был страшный неурожай, засуха, голод во многих районах страны. Разве можно было реформу в таких условиях проводить? Нет, она оказалась бы совершенно бессмысленной, как нынешняя,- и ее отложили на следующий год, когда собрали нормальный урожай, промышленное производство пошло вверх. Вот тогда, с 16 декабря 1947 года, перешли на новые рубли. В чем там был смысл? Две проблемы решалось. Во-первых, за время войны больше выпустили денег, чем нужно было для товарооборота в нормальных, мирных условиях, а поскольку цены были фиксированными и большая часть продукции распреде- лялась по карточкам, то значительная часть денежных знаков осела у спекулянтов. А во-вторых, немцы на оккупированных территориях пустили в обращение много фальшивых советских рублей, которые печатали в Чехии, Польше, Франции. На эти фальшивые выпуски они кормили свою армию, местную полицию, платили зарплату и все такое, то есть советский рубль имел хождение на оккупированных территориях наряду с рейхсмарками, которых было мало. Эти гитлеровские фальшивки тоже необходимо было изъять из оборота. Благодаря реформе, все проблемы были решены: старые рубли менялись на новые в соотношении 10 к 1, рубли на сберкнижках — 2-3 к 1, зарплаты остались старыми, их не уменьшали, зато отменили карточную систему, ввели свободную торговлю, а цены изменили: какие-то снизили, особенно на продукты первой необходимости (хлеб, муку, масло, сахар), какие-то — повысили (на одежду, обувь, мебель), а большинство оставили без изменений. И каждый год начали проводить снижение цен, то есть издержки обращения уменьшались. Хрущев эту практику прекратил, последним годом снижения цен оказался 1954-й.

В результате при Сталине у нас не было ни одного года с дефицитным бюджетом, а золотой запас страны к 1953-му году составил более 2500 тонн в слитках, не считая других активов Гохрана. Входить в мировую валютную систему на долларовой основе Сталин отказался и правильно сделал — иначе бы не только мы, но и Европа с Японией до конца века работали на дядю Сэма. А так — американцы были вынуждены осуществлять свою экспансию в гораздо более мягкой форме и других масштабах. С ней до поры до времени мирились но, как только произошел распад СССР — сразу начались кризисы мировой финансовой системы, построенной на долларовой основе. Хрущевская же реформа, в целом, оказалась излишней, Зверев активно выступал против нее, что и стоило ему министерского поста. Однако при Сталине в экономике был создан такой запас прочности, что и прежние деньги могли ходить в обращении те же самые 30 лет, что ходили купюры образца 1961 года.

Но эксперименты Никиты Сергеевича в экономике стоили рублю очень дорого — прежде всего потому, что было потеряно время для технологического прорыва, и мы оказались вынужденными закупать не только зерно, но и технологические линии, технологические процессы у западных стран, т.е. включаться в мировой рынок на их условиях.

К концу 80-х годов эта технологическая зависимость вылилась в зависимость экономическую и политическую. Единственным реальным условием для эффективной денежной реформы в нашей стране может стать рост ее экономики, рост промышленного и сельскохозяйственного производства. Но наши горе-“реформаторы”, полностью следуя в фарватере политики МВФ и Всемирного Банка, не будут рассматриваться нынешними финансовыми магнатами как равноправные партнеры. Они не смогут настоять на изменении целей этой политики, которая, похоже, направлена на полный крах России.

Вилен ПЕРЛАМУТРОВ,

член-корреспондент

Российской Академии Наук

Зоил ГДЕ БРАТ ТВОЙ?

1 г. при патр. Пимене, став официальной позицией современной Русской Православной Церкви.) Будто какие-то знаки указывали на сложный и превышающий рассудок замысел Господа о Церкви и человечестве.

Как бы то ни было, и у “зарубежников”, которые, кстати, оказавшись в чрезвычайно тяжелом положении, вспомнили о важности роли “катехона” (с этим связана и канонизация Николая II ), и у “сергиан” была своя экклесеологическая правда., а значит, и здесь можно найти “филадельфийские” элементы. Черты антихриста в лице большевиков бесспорны. Но и на либеральном Западе, куда вынуждены были отправиться белые эмигранты, степень апостасии была никак не меньшей (если не большей). Тем более что все вредоносное и наиболее отталкивающее в русском коммунизме есть прямое заимствование с Запада. На Западе антихрист верховодил самое малое тысячу лет, и проникновение его вглубь западного бытия, западной онтологии не могло не быть решающим. Если и судить большевиков, то никак не глазами “прогрессивного человечества”, которое и есть для православных очевидное скопище покорных и добровольных, высокомерных и агрессивных “слуг антихриста”. Да и с позиций романовского уклада окончательный суд вершить не стоит, если вспомнить, на каком фундаменте покоился сам этот уклад.

10. СТРАШНЫЙ СУД

Есть множество причин, по которым “Филадельфийский план” апокалиптического восстановления Церковного Единства, понятого только и исключительно в православном смысле, может показаться утопичным. Церковь сегодня не только как никогда раньше далека от возможности объединения, но и постоянно находится под угрозой дальнейшего дробления и прогрессирующего распада. Темные ереси, либеральные реформы, откровенная агрессия антихристового Запада обрушиваются на этот корабль Спасения с новой невиданной силой. Кажется, хватило бы сил сохранить то, что осталось, — куда там, грезить о Возрождении…Но это слишком человеческий подход. Он выдает прохладу веры.

Стоит только всерьез задуматься об огненной реальности Страшного Суда, о разверзшейся пасти ада и головокружительной вспышке Света Славы Господней, стоит только понять, к событию какого порядка и какого значения мы неумолимо приближаемся, как непреодолимое покажется несущественным, невозможное обратится легко исполнимым, твердое станет податливым и прозрачным.