Есть что скрывать - Джордж Элизабет

– Иди. Я тут сама справлюсь. Вечером все равно придет Грир. Попрошу ее принести какой-нибудь китайской еды.

– Я и так почти не бываю дома.

– Вовсе нет. Ты должен заботиться о себе, Марк. Ты не сможешь заботиться о нас, если махнешь рукой на себя.

– Ну да, кто бы говорил…

– Я в полном порядке.

А вот это неправда. Они оба знали, как давно она не в порядке.

– Ладно… может, часик. Всего час, – сказал он.

– Не меньше двух, – возразила Пит.

Дебора Сент-Джеймс подтащила стул к сооружению, совмещавшему функции разделочной доски и стола, в центре кухни в подвале дома и стала медленно просматривать первую порцию портретов, сделанных в «Доме орхидей», чтобы выбрать те, которые лучше всего отображали характеры персонажей. Время от времени она записывала номер в блокнот, а также отмечала на длинной распечатке, над которой работала последние несколько дней. За ее спиной отец гремел посудой, готовя завтрак, а на рабочей поверхности рядом с плитой телевизор передавал утренние новости. «Интересно, – лениво подумала Дебора, – почему слово «новости» в приложении к телевизору обычно означает, что случилось что-то плохое?» На кухне появился ее муж в сопровождении Аляски, их большого серого кота. В углу в своей корзине дремала Пич – готовилась клянчить бекон, – но, почувствовав присутствие кота, подняла голову и прищурилась.

– Даже не думай, – предупредил таксу Саймон, когда Аляска плавно – как умеют только кошки – продефилировал мимо ее корзины, помахивая хвостом, словно это был флаг на параде спортсменов-олимпийцев.

Пич зарычала.

– Он ее провоцирует, Саймон, – сказала Дебора. – Сам посмотри.

– Сиди на месте, – приказал он собаке. Потом поднял кота с пола и переместил к двери в сад. Аляска выскользнул в отверстие с клапаном, запрыгнул на внешний подоконник и с мрачным видом стал смотреть на кухню.

– Эй вы, как готовить яйца? – спросил Джозеф Коттер.

– Мне сварить, – ответила отцу Дебора.

– Боюсь, у меня уже нет времени, – сказал Саймон.

– Что значит «нет времени»? – удивился Коттер. – В такой ранний час? Еще и половины седьмого нет. И мы не занимались твоей ногой.

Дебора посмотрела на отца. С нерегулярным питанием Саймона он еще мог примириться, но не с пропуском сеанса массажа для восстановления атрофированных мышц его поврежденной ноги.

– Сегодня не получится.

– Куда это ты в такую рань?

– В Миддл-Темпл. Встреча. Мне жаль.

Коттер хмыкнул. Саймон подошел к Деборе и посмотрел на фотографию, которую она изучала.

– Прекрасный снимок.

– Ты мой муж и обязан считать его прекрасным, – ответила она.

«…не вернулась домой на северо-востоке Лондона, и есть опасения…»

Дебора и Саймон повернулись. Коттер пультом включил звук телевизора, на экране которого появилась фотография хорошенькой девушки-мулатки – почти ребенка – с золотыми сережками-гвоздиками в ушах и волосами в мелких кудряшках. Школьная форма и проказливая улыбка. Внизу экрана бежала строка: Болуватифе Акин – пропала – Болуватифе Акин – пропала.

– Что это, папа? – спросила Дебора.

Коттер отмахнулся от нее, а диктор тем временем продолжил: «…не вернулась из культурного центра йоруба, где посещала курсы по вязанию. Она – дочь барристера Чарльза Акина и доктора Обри Гамильтон, анестезиолога, тесно сотрудничающего с «Врачами без границ». Их дочь – друзья и родные называют ее Болу – последний раз видели на входе в станцию метро «Гантс-Хилл» в компании двух подростков, мальчика и девочки. Система видеонаблюдения зафиксировала их на станции метро и второй раз, в поезде, направлявшемся на запад. Они не доехали до станции «Илинг-Бродвей», и в данное время полиция просматривает записи с видеокамер всех предыдущих станций. Можно поставить кадры, которая есть в нашем распоряжении?..»

На экране телевизора появилась запись системы видеонаблюдения со станции «Гантс-Хилл». Как всегда, очень зернистая. И, как всегда, узнать людей мог только тот, кто хорошо их знал. За ней последовали еще одни кадры такого же плохого качества, на которых три человека – по всей видимости, те же самые – стояли рядом в вагоне поезда. Девочка между двумя подростками. Не похоже, чтобы ее вели силой, но качество фильма не позволяло сделать однозначный вывод.

Диктор заключил свое сообщение просьбой: «Всех, кто обладает информацией о местонахождении Болу Акин, просим позвонить в полицию Большого Лондона по номеру, который появится на экране. Ее родители – мистер Чарльз Акин и доктор Обри Гамильтон – надеются, что она вернется целой и невредимой».

На экране появилась пара – черный мужчина и белая женщина; они стояли на пороге дома, по всей видимости своего. Женщина держала рамку с фотографией девочки, одетой в красный джемпер и полосатую летнюю юбку. Мужчина одной рукой обнимал жену. На их лицах отражались страх и волнение.

«Пожалуйста, не причиняйте ей вреда, – сказала Обри Гамильтон. – Она наш единственный ребенок. Она молода и невинна. Мы сделаем все, чтобы ее вернуть. Пожалуйста, свяжитесь с полицией. Все, кто хоть что-нибудь знает, пожалуйста, позвоните в полицию».

Затем камера переключилась на двух постоянных комментаторов программы, восседавших на ярко-синем диване. Коттер выключил звук.

– Никогда тебе не говорил, – он обращался к Деборе, – но каждый раз, когда ты уходила в школу… Я волновался, что с тобой может что-то случиться, что-то в этом роде.

– А что со мной вообще могло случиться? – ответила Дебора. – Ты провожал меня в школу, а в конце дня – из школы. Если кто-то хотел добраться до меня, ему пришлось бы стукнуть тебя по голове клюшкой для поло.

– Не вижу ничего смешного, девочка. А потом ты поехала в школу фотографии в Америке, хотя могла остаться здесь, в Лондоне. Знаешь, как я тревожился? Ты поехала в страну, где, чуть что, хватаются за пистолет. Могло случиться все что угодно. Поэтому я волновался – как и девяносто процентов остальных родителей.

Дебора не спросила, что это за оставшиеся десять процентов, и не упомянула о том, что вряд ли ей когда-нибудь придется иметь дело с родительской тревогой, как бы она ни желала такой возможности.

– А теперь появились торговля детьми и извращенцы на улицах, – продолжил Коттер. – Если хочешь знать мое мнение, это уродливый мир, и он становится все уродливее.

– На этой необыкновенно оптимистичной ноте, – вставил Саймон, – я удаляюсь. – Он поцеловал Дебору в лоб и повернулся к двери.

Она схватила его за руку.

– Береги себя, пожалуйста.

Он поцеловал ее в губы.

– У тебя вкус шоколада.

– Папа уже сходил в булочную. Французская булочка с шоколадом. Ты же знаешь, что раз в неделю она мне просто необходима. За нее я могу убить.

– Будем надеяться, что до этого никогда не дойдет. – Саймон снова поцеловал ее и направился к двери в сад.

– Палтус на ужин? – крикнул Коттер ему вслед.

– Можно накрыть стол в саду, под деревом, – прибавила Дебора.

– Пич, вне всякого сомнения, будет очень довольна, – ответил Саймон.

Он вышел, и они слушали его шаги на ступеньках. Пройдя через сад, Саймон выйдет в калитку, чтобы добраться до гаража на Лордшип-плейс. Там стояла любовь его жизни: старинный «Эм-джи Ти-Ди Миджет»[2], переделанный под ручное управление.

– Хорошо бы ему избавиться от этой машины, – сказал Коттер.

– С чего бы это? – удивилась Дебора, снова рассматривавшая портреты.

– Безопасность, – пояснил ее отец. – Еще одна авария ему ни к чему. Хватит и первой. И мне не нравится, когда он пропускает массаж.

– Гм… Знаешь, если это самое серьезное из твоих переживаний, то тебя можно назвать счастливым человеком.

– А как насчет тебя, девочка?

Дебора задумалась, склонив голову набок.

– Полагаю, я сама кузнец своего счастья.

Отец поставил перед ней яйца, бекон и тост. Пич выбралась из своей корзинки и подошла, энергично виляя хвостом.