Такое короткое лето - Станислав Васильевич Вторушин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Костя чиркнул зажигалкой, прикурил сигарету и замолчал. Потом подошел к окну, несколько раз глубоко затянулся, выпустил дым в форточку. При этом все время нервно крутил зажигалку, зажатую между большим и средним пальцами.
— Ну, а с сестрой как получилось? — спросил я.
— А что с сестрой? — Костя снова затянулся сигаретой и положил зажигалку в карман. — После того, как из Чечни вывели нашу дивизию, все ее оружие оставили Дудаеву. Тут и началось. За русскими стали гоняться, как за дикими животными. Убивали повсюду и без разбору. Захватывали их квартиры, имущество, скот. У сестры с зятем были «Жигули». Из-за них их и убили. Казбек не из Асиновской. У него там жили родственники. Они и дали наводку. Мы после этого перебрались в Буденовск, но чеченцев запустили и туда. Что они там натворили, вы знаете. Казбек тоже был в Буденовске, его показывали по телевидению. Если бы не этот вонючка Черномырдин, который выдал им индульгенцию и предоставил охрану, когда они уходили из Буденовска, их бы на этой дороге положили всех до одного вместе с правозащитниками.
Я слушал Костю и думал, сколько зла принесли на русскую землю люди, называющие себя демократами. Ведь и Хрущев, возвращая чеченцев на Кавказ, действовал от имени демократии. И Горбачев с Ельциным заклинали нас ей же. А что получилось? Вражда народов и разорение величайшей страны. Чеченцам теперь за столетие не вернуть того уважения, которое питали к ним другие народы. Страшно, что не верят не только чеченцам, но и всем кавказцам. Хотя из кавказцев я знаю только поэтов Косту Хетагурова и Расула Гамзатова.
— А что бы ты сделал с ним, если бы поймал? — спросила Татьяна. Она раскачивалась на стуле, положив ногу на ногу и сцепив пальцы на колене. — Убил бы?
— Мы бы с Витьком отвезли его в Буденовск. Там бы его прямо на площади разорвали на куски родственники тех, кого он убивал.
— Хороший у нас сегодня получился междусобойчик, — сказал Гена, оглядывая стол. После всего случившегося ему явно захотелось выпить.
Все замолчали, думая каждый о своем. Тишина, возникшая в такой большой компании, казалась неестественной. И вдруг Маша, откинув голову и полуприкрыв глаза, тихо запела:
Хазбулат удалой, бедна сакля твоя.
Золотою казной я осыплю тебя.
Дам коня, дам седло. Дам винтовку свою,
А за это за все ты отдай мне жену.
Ее густой грудной голос разорвал тишину и поднял и без того висевшее в комнате напряжение до предела. Костя дернулся всем телом и, резко рубанув рукой воздух, сказал:
— Перестань! Еще не хватало нам про хазбулатов.
— А чего мы скисли, как на поминках, — сказала Маша. — Все равно этот чеченец сдохнет под каким-нибудь забором. Не хотите эту песню, давайте другую. Она кашлянула и запела:
Калина красная, калина вызрела,
Я у залеточки характер вызнала.
Характер вызнала, характер ой какой.
Я не уважила, а он ушел к другой.
У нее был чудный голос. В нем отражалась душа и звучала печаль. Пение подхватила сначала Татьяна, затем остальные девчонки.
А он ушел к другой, а мне не верится.
Я подошла к нему удостовериться.
Девчонки пели негромко, но с таким чувством, что скребло по сердцу. Напевные русские песни всегда задевают душу.
— Эх, балалайку бы, — тихо произнес Гена и посмотрел на Татьяну. Я знал, что он хорошо играет на балалайке, но ее в общежитии не нашлось.
— А хотите, я прочитаю стихи? — сказал Гена, когда песня закончилась и девушки замолкли. — О медсестре.
— Свои, что ли? — спросила Татьяна.
— Нет. Одного художника. Он живет в Барнауле. Пишет прекрасные картины и хорошие стихи.
— Если о медсестре, то давай, — согласилась Татьяна.
Гена сосредоточенно помолчал и, кашлянув в кулак, начал читать.
Гремел военных маршей гром
Сквозь стон гитарного романса,
Сквозь кокаиновый излом
И угасанье декаданса.
Она без боли бросит свет,
Сменив уют семьи дворянской
На офицерский лазарет
В окопном омуте германской.
Потом беда пошла по кругу.
Азартно, будто игроки,
Рубили весело друг друга
Вчерашние фронтовики.
Она в нетопленных вагонах
Молилась и таскала впрок
На станциях и перегонах
Для полумертвых кипяток.
Мы не сорвемся, не согнемся.
Клинками выбив в три строки
Три слова «Мы еще вернемся!»
Молились тихо казаки.
Страна ждала и воевала
И вместе с нею налегке
Она ждала и вышивала
Багровый крестик на платке.
И крест, расшитый русской кровью,
Светился от войны к войне
В сырых окопах Приднестровья
И в обезумевшей Чечне.
И шли солдаты, чуть сутулясь,
И улыбались ей в глаза —
«Мы обещали, мы вернулись».
Крест и поклон на образа.
— Да, — сказала Маша, — где только нашему брату не довелось побывать. И в медсанбатах, и в полевых госпиталях. И все выносили.
— И детей еще рожаем, — подхватила Татьяна.
— Милые вы мои, — расчувствовался Гена, притянул Татьяну за шею и поцеловал в щеку. Мне показалось, что у него даже увлажнились глаза.
На лестничной площадке хлопнули двери лифта и в комнату вошел Виктор в сопровождении Ольги и Валеры. Татьяна сорвалась со стула, кинулась к нему и спросила:
— Ну как?
Виктор качнул забинтованной рукой, висевшей на перевязи, и сказал чуть улыбнувшись:
— Жить буду.
— Правильно сделали, что поехали, — сказал Валера. — У него порезана вена. Слава Богу, что все обошлось.
Татьяна обхватила Виктора рукой за шею, прижалась щекой к его груди и заплакала:
— Когда ты зашел сюда весь в крови, мне стало так страшно, Витенька. — Она поднялась на цыпочках, поцеловала его в щеку. — Садись, пожалуйста.
— Есть у вас водка? — неожиданно спросил Валера и тоже шагнул к столу. — После всего, что случилось, нужно выпить.
Ольга кинулась на кухню и тут же вернулась с двумя бутылками водки. Татьяна открыла одну, стуча горлышком о край стакана налила Валере и Виктору. Валера поднес стакан к губам, понюхал, сморщился и,
