Затяжной прыжок (Стихи и песни) - Александр Розенбаум

Третьи сутки идем. Солнце палубу греет. Не поход боевой, а шикарный круиз. И расслабился транспорт, навалился на леер, Что с гражданских возьмешь? Только я не турист. Я-то знаю, чего тишина эта стоит, я готов каждый миг опознать их дозор. Аппараты на "товсь!", я - корабль конвоя, Я-то знаю, что значит подставить свой борт.

Ну, накаркал: "Полундра!", Выдал пеленг акустик. Чуть правее по курсу шум винтов взрезал ночь. Веселее, ребята, не давай волю грусти, Ждал я этой минуты и смогу вам помочь! Мы догоним ее. Но зачем? Что такое? Почему "стоп машина", и я в дрейфе лежу? Почему я не воле?.. Почему я в конвое?.. Почему сам себе я не принадлежу...

Громом сотен стволов салютует нам база, Обознались, наверно, я ведь шел, как овца. В море я за врагм не погнался ни разу И в жестоком сраженьи не стоял до конца. Кто спасет мою честь? Кто их кровью умоет? Командир, я прошу, загляни мне в глаза. И сказал он в ответ: "Ты - корабль конвоя. Мы дошли, значит, этим ты все доказал!"

* * *

Я часто просыпаюсь в тишине От свиста пуль и визга бомб фугасных. Мне кажется, я снова на войне, И кто - кого - пока еще не ясно.

Прижат к земле и ждет команды взвод, Вернее, то, что от него осталось. Назад нельзя, и мы пойдем вперед, И все, что было, повтоорим сначала.

Истошно воют в небе "мессера", Пытаясь в хвост зайти четверке "илов". И, тридцать лет в ночи крича "ура!", Мой гоос рвется в грохоте разрывов.

- 52

И очередью полоснув окоп, Зажав в зубах нательный медный крестик, Мы прыгаем на головы врагов, На шеи этих белокурых бестий.

Прости, родная речь, мне мой язык Сейчас не до изящности словесной. В "Дубовый крест" плюю с зубами крик Моих детей, и мату в горле тесно.

Две пули в грудь... и я уже убит. Огонь в глазах, о господи, как больно! Явитесь же все те, кто нас простит, Все те, кто с нашей смертью обездолен!

Я часто просыпаюсь в тишине...

* * *

Баллада безмолвия

В то утро, когда на Земле моей ветер засвищет, Вздымая с нее кучи пепла, Пустыми глазницами в небо уткнувшись, Моря ослепнут...

И лед полюсов превратится в пар, Расцвеченный пламенем сотен вулканов, Красивым, как грудь королевских пингвинов, Которые в вечность канут...

И рухнут, расколовшись, горы

На некогда цветущие ладони

Так весело звеневших здесь ложбин.

А где-то в далеком созвездьи, на синей планете На берег волна клетку вынесет грудью... И жизнь родится в том ласковом свете, В то утро, когда нас уже не будет...

* * *

Мы вернемся

Не спешите нас хоронить Мы вернемся в свою страну. Но кого нам сейчас винить В том, что мы третий год в плену, В том, сто мы здесь бедуем зря Вдалеке от ржаных полей? Мы нужны еще матерям, Что на Родине ждут детей.

- 53

Мчатся годы, и дед мой стар, Не забыл он и не простил. Он не знает, где Пешавар, А я знаю, где Саласпилс. Здесь пустыня, а там был лес, Между ними полсотни лет. Только где ж ты, Красный Крест? Как и не было, так и нет.

Не спешите оплакать тех, Кто не найден в ущельях гор, Средь глухих глинобитных стен, Где в глазах рябит от врагов. Не спешите нас хоронить Мы вернемся в свою страну. Но кого нам сейчас винить В том, что мы третий год в плену?

* * *

Дорога длиною в жизнь

За рекой, где мой дом, соловьи заливаются звонко, Зеленеют луга, и деревья на той стороне. Двадцать первой весны жаркий день мне втречать на бетонке, И колонна опять поползет через горы по ней.

На кабинах машин нарисованы звездочки краской. Каждый час, каждый миг этой трассы обычной весом, Измеряем ее нашей кровью солдатскою красной Да количеством мин, разорвавшихся под колесом.

Бензина под завязку,

Проверена запаска

и техталон.

Теперь одна дорога

У нас с тобой, Серега,

держи фасон.

Дать, ротный, поспеши нам

Команду "по машинам!".

Трамблер не заискрится,

Черт ладана боится,

А хочешь жить

бояться не резон.

Вот "афганец" задул. Пыль с песком вперемешку глотаем, До "зеленки" чуть-чуть, ну а там - то ли да, то ли нет. А на той стороне мам в школу сестру провожает, И бабауля моя поливает цветы на окне.

Под рукой теплый руль, а педали и ствол под ногами, И под боком страна, мне плюющая пулей в лицо. Затопить бы ее, эту землю сухую, слезами Тех, кто здесь потерял своих братьев, мужей и отцов.

* * *

- 54

Монолог пилота "черного тюльпана"

В Афганистане, В "черном тюльпане", С водкой в стакане

мы молча плывем над землей. Скорбная птица Через границу, К русским зарницам

несет ребятишек домой. В "черном тюльпане" Те, кто с заданий Едут на Родину милую

в землю залечь, В отпуск бессрочный. Рваные клочья... Им никогда, никогда

не обнять теплых плеч.

Когда в оазисы Джелалабада

Свалившись на плечо, "тюльпан" наш падал,

Мы проклинали все свою работу,

Опять "бача" подвел потерей роту.

В Шинданде, Кандагаре и Баграме

Опять на душу класть тяжелый камень,

Опять нести на Родину героев,

Которым в двадцать лет могилы роют.

Но надо добраться, Надо собраться. Если сломаться,

то можно нарваться и т+ут. Горы стреляют, "Стингер" взлетает, Если нарваться,

то парни второй раз умрут.

И мы идем совсем не так, как дома,

Где нет войны и все давно знакомо.

Где трупы видят раз в году пилоты,

Где с облаков не вавят вертолеты.

И мы идем, от гнева стиснув зубы,

Сухие водкой смачивая губы.

Идут из Пакистана караваны,

И значит, есть работа для "тюльпана".

В Афганистане, В "черном тюльпане", С водкой в стакане

мы молча плывем над землей. Скорбная птица Через границу, К русским зарницам

несет наших братьев домой.

- 55

Когда в оазисы Джелалабада

Свалившись на плечо, "тюльпан" наш падал,

Мы проклинали все свою работу,

Опять пацан подвел потерей роту.

В Шинданде, Кандагаре и Баграме

Опять на душу класть тяжелый камень,

Опять нести на Родину героев,

Которым в двадцать лет могилы роют.

* * *

Когда я вернусь, накуплю сыну кучу игрушек, Но лишь автомат на прилавке забуду и танк. Я очень устал от войны на камнях Гиндукуша, Приснился бы дом... Да все вижу ночами Саланг.

Когда я вернусь, если только, конечно, сумею, Пойдем, погуляем, - сынишка мой будет так рад. Но только не там... Я один посижу на аллее Кладбищенской, той, у которой ребята лежат.

Когда я вернусь, за столом среди шума и гама, Средь радостных лиц и залитых вином скатертей, Увижу, наверно, зеленые флаги Ислама, Сожженный кишлак... и убитых афганских детей.

Когда я вернусь, мы с женою наластимся вволю, Потом закурю, и нахлынет щемящая грусть... За что ж ты, страна, наградила нас этою долей?.. Когда я вернусь... Если только, конечно, вернусь...

* * *

"Обложили меня, обложили..."

В. Высоцкий

Жарких костров развеселый треск, Руки тяжелые над огнем. Оцепенел и пригнулся лес, Стаю волков обложили в нем.

Серые мечутся меж берез, Прячут детей, зарывают в снег, И в ошалевших глазах вопрос: "Что же ты делаешь, Человек?"

Вот и все.

Наступит смертный час,

Тот жуткий час, когда вся жизнь - сплошная боль.

Снег несет,

О, если бон их спас!

Но этот день не станет другой судьбой.

- 56

Кружит матерый, здесь главный - он, Чует: вот-вот, и начнут стрелять. Но на флажки не пойти - закон, Лучше под пули, учила мать.

Лучше под пули, ощерив пасть, Молча. За горло. С разбегу. В грудь. Лапами. Сильно. Подмять. Упасть. Может, и вырвется кто-нибудь.

Кто-нибудь...

Все уже страшный круг,

Давным-давно на спуск жадно палец лег.

Кто-нибудь...

Пусть это будет друг,

Он допоет, когда мой голос уснет.

Цепи смыкаются. Крики. Смех. Запах железа. Собачий лай. Волка - не лебедя, лебедь - грех. Волк - он разбойник, его - стреляй.

След, словно пеленг, он на ветру, И, заглянув в поднебесья синь, Холода грудью вожак глотнув, Прыгнул - как проклял - что было сил.

Ветра свист,

Опять им повезло,

Ударил гром, и палевый бок в крови.

Жизнь, прости...

Прости людей за зло,

Дай время нам себя научить любви.

* * *

Первый, второй

У подножия гор Перегрелся мотор Вхолостую по небу бьют лопасти. У подножия гор Начался этот спор: Взять мотор на измор или лоб спасти... Морлод был и горяч, И не знал неудач Летчик класса Валерия Чкалова, И, конечно, он знал, Что высок перевал, Тем почетней был пьедестал этих скал Не такие орешки раскалывал.

- 57

А он сомнений не ведал

И верил в звезду, под которой рожден.

- Мы поймаем победу...

Он в риск был с пеленок влюблен.

Рядом тоже был хва Лет пятнадцать подряд Он летал на парад в город Тушино. Полста лет за спиной, Но сейчас он второй, А раз так, он обязан послушаться. Надо, если велят. Провалилась земля, Перегрузки ударили в голову. А он больше не мог, Сжалось сердце в комок: Полста лет - потолок, Полста лет - это срок. Сердце - кремень, но мягче, чем олово.

А первый страха не ведал

И верил в звезду, под которой рожден.

Он поймает победу.

Он в риск был с пеленок влюблен.