Тогда и сейчaс - Оли Дункан

– А как же они тебя понимали? – любопытствует он.

Я ответила, что многие не понимали, но зато мы песни пели, русские и греческие, да и экскурсия была только одна – в Кремль. Правда, один говорил, как истинный американец.

– Это Янис Паранахайтис, – повышает голос Кузьмич и снимает телефонную трубку. – Отдел Греции? Повышенное внимание к группе под номером… Что? Что-что? Улетели? – он вешает трубку, и я слышу горькое: – Улетел, как Оруцкий, сукин сын!

– А кто такой Оруцкий, Иван Кузьмич? – спрашиваю я.

– Оруцкий – польский лётчик, дезертир. Он в начале Второй мировой войны улетел на военном самолёте в Англию и не вернулся! В один конец! Понимаешь? – Иван Кузьмич смотрит мечтательно вдаль… – Что дарили?

Я выкладываю из сумки на стол маленький пакетик пастилы. Иван Кузьмич брезгливо смотрит на неё. Тогда я подвигаю ногой под столом пластиковый пакет из «Берёзки». Бутылки в нём мелодично звякнули.

– Это дело надо прекратить! Ты смотри у меня! – Резко зазвонил телефон. Иван Кузьмич орёт не своим голосом: – Что, что? Что я перепутал? Кто в «Пассаже» скандал устроил? Я вас спрашиваю, почему она у иностранцев платки скупала? Аааа, так она им платки продавала? Это меняет дело! – И мне на прощанье: – Иди, работай, Лагутина, и смотри у меня!

Работаем, работаем. Ещё год, я весёлая, жду чего-то красивого, необычного. Дождалась…

– Лагутина, на последний этаж!

Это уже команда. Лечу через пролёты. Что сейчас будет… Слышу:

– Ты опять с иностранцем сидела!

– Это ж русский, Александр Монташев, Иван Кузьмич, а я уже свободна.

Иван Кузьмич с ужасом на меня смотрит.

– Монташев – парижанин, родом из семьи Монташевых. Эти сволочи в революцию туда убежали. Тот ещё тип: распространяет запрещённую литературу! Что предлагал?

– Пока ничего, он уже в возрасте, ему трудно.

Слышу гнусное хихиканье:

– Я знаю. А запрещённую литературу? Признавайся! Я спрашиваю: какую? – Иван Кузьмич перечисляет: – Бунин, Ахматова, Цветаева, Набоков. Манда… Мандальштам… Он говорил, что с русским человеком дело иметь НЕЛЬЗЯ.

– Это говорил Бунин, Иван Кузьмич, – отвечаю я ему.

– А то, что Россия – страна воров и проституток? – при этом зыркнул на меня так, что я чуть со стула не упала. Не теряя достоинства, отвечаю:

– Это тоже говорил Бунин, – хотя надо бы проверить.

А вот с книгами в стране – беда! Я уже который месяц подряд своему сыночку Мише одну и ту же сказку читаю. И если так будет продолжаться, то его образование закончится на «Золотом ключике».

– У меня тоже внучка есть, – надевая очки, жалобно вздыхает кэгэбэшник.

Через неделю я ему припёрла пакет, в котором лежали его любимый «Камю» и детская книжка с красивой обложкой. Иван Кузьмич берёт книжку в руки и с восхищением произносит:

– «Золушка»! Ну надо же!

Я свободна! И у меня в сумочке Набоков. Ну надо же! В Интуристе после минутного опоздания надо было писать объяснительные, а уже после нескольких нарушений грозило увольнение с работы. Прибегаю, тяжело дыша… Иван Кузьмич стоит с секундомером:

– Лагутина, ко мне! Будешь писать объяснение за 24 марта!

Я, ничего не понимая, показываю на часы:

– Ровно девять, а на дворе июль.

– Отчет за 24 марта! – объясняет он мне строго. – Ты опять с иностранцем сидела! Я только что об этом узнал.

– Так это ж были мои туристы из Великобритании, – отвечаю я. – Супруга отлучилась в туалет, а он «там со мной ничего не делал».

Иван Кузьмич, скорчив недовольную физиономию, велел пройти в комнату переводчиц. Видимо, ему мой ответ явно не понравился. Вслед слышу:

– У тебя вечно всё не так, как надо! Ещё раз… и я сам за тебя возьмусь!

«Снова тучи надо мною собралися в тишине…» – Александр Сергеевич Пушкин.

Скажу вам по секрету, что могу быть отвязной! Вхожу в кабинет и говорю: «Это дело надо прекратить!» Сажусь и пишу: «Работала с американским туристом. Мужчина возраста сорока двух лет, обходительный в манерах, красиво одет, предлагал интим. Прошу меня уволить в связи с тем, что опорочила честь и достоинство советского человека». А потом, отложив ручку с бумагой, добавила вслух: «Я кончаю!» Вышла и плотно закрыла за собой дверь. Всё! Прощайте, Иван Кузьмич! Я полетела.

Через год въехала в новую кооперативную квартиру. С телефонами тогда было туго: из-за старого телефонного узла все квартиры в доме, кроме моей, были без телефонов. Сейчас такое даже трудно себе представить, но это факт, и ничего с этим не поделаешь. Сосед слева на нашей лестничной клетке, Рыбалко, – какой-то номенклатурный работник. Его жена Стелла – красивая еврейка-косметолог. Он со мной принципиально не здоровается, давая понять, что не так живу. Стелла в таких случаях сильно краснеет за мужа. Однажды даже рассказала, что не общается с сестрой, потому что муж не разрешает. Её сестра была замужем за африканцем – профессором математики и просто хорошим человеком. Раз в неделю Рыбалко заходил ко мне за сигаретами. Сама я не курила, но пачка «Мальборо» всегда была в доме. Рыбалко звонил в дверь и надменно спрашивал сигареты. Я вынимала из пачки три штуки и протягивала ему. И вот однажды сосед заходит за сигаретами. Когда он вошёл, зазвонил телефон. Гудки были длинными и громкими, с короткими интервалами, точь-в-точь как звонки из Смольного. Рыбалко бледнеет и застывает с сигаретами в руках. Мы смотрим друг на друга. После затянувшейся паузы я говорю:

– Вам, может, добавить? Мне не жалко.

Рыбалко попятился со словами:

– Большое спасибо, всё хорошо, я бросаю курить.

Больше он ко мне не заходил, а я, встречая его в лифте, ехидно спрашивала: «Вы что, правда, бросили курить?» Сосед смущённо отвечал: «Бросаю».

Я выпиваю и вздыхаю по жизни золотой, которая пришла и ушла, как пенистый морской прибой. Ну вот, я снова собралась замуж. Со «швейцаром» не сложилось: его, видно, Иван Кузьмич проклял. Утром несмело подхожу к отцу, который брился в ванной.

– Папа, – робко обратилась я к нему, – видишь ли, я выхожу замуж.

Отец, не прекращая своего занятия, интересуется:

– И как же зовут этого несчастного?

– Тони, – отвечаю я. Реакция родителя для меня была абсолютно неожиданной. Отец резко поворачивается с недобритой щекой и удивлённо спрашивает:

– Тоня? А зачем ей это надо?

Но уже на следующий день он серьёзно мне сказал: «Попроси у своего английского разведчика для меня костюм «Адидас». Когда меня посадят, я буду ходить в нём на следственные допросы». Так выглядело его благословение на мой брак. Говорят, что за границу не выпускали, а отец объездил весь мир, был в круизах, привозил нам подарки и радовался, как ребёнок. Удивительно, но все вещи и даже обувь точно подходили по размеру.

– Папа, – спрашивала я, – как ты так угадываешь?

Отец гордо отвечал:

– Я же протезист!

– А где ты взял так много валюты? Вам же выдали буквально копейки.

– А я там кое-что загнал, хотя со мной и ходил комитетчик.

– И как тебе удалось осуществить свой сложный замысел?

– Я ему сказал: «Вася, выбирай себе, что ты только хочешь», и контакт был налажен.

Я прекрасно помню его последний круиз в Японию. Январь, мы все ждём весточки. Мобильных телефонов тогда не было, об Интернете и говорить нечего, Фейсбук даже не фантастика. Отец на неделю пропал. И вдруг долгожданная телеграмма: «Попали в шторм, скучаю, отец». Мы рады – папочка жив! Скорей, скорей! Надо сообщить маме: «Наш папа попал в шторм, мама, всё хорошо!» Не отрываясь от чтения журнала, мама ехидно сказала: «В какой шторм он попал, мне хорошо известно. Он постоянно туда попадает. Вы, может быть, думаете, что меня это волнует? Нет, я ем шоколад и бью себя о жопу». Вот и поговорили. Зато чуть позже, когда вернулся отец, вся семья собралась вместе, рассматривая подарки. Я была довольна шёлковыми кофточками и кожаными брюками, мама улыбалась, тоже что-то примеряя, про шторм ни слова!

Я вспоминаю… Помню, однажды я пришла домой поздно ночью. Мама была в отъезде. Растрёпанный отец бегал по квартире в халате и нервно что-то выкрикивал. Из того, что я услышала, было ясно: он был в ужасе. «Я уже и не знал, где тебя искать, – кричал отец. – Где ты была? Что всё это значит?» Через двадцать минут в квартиру вошёл брат, и всё повторилось. Мы ничего не понимали, абсолютно ничего! Отец явно заболел. Позже мама пояснила, что наш папа к такой ночи не был подготовлен. «Всё очень просто, – улыбаясь, сказала она, – каждый вечер около одиннадцати часов папа задавал мне один и тот же вопрос: где дети? Я отвечала, что вы спите. Но в тот вечер в квартире папа находился один. Вот почему была такая нехорошая реакция». После этой дикой ночи папа не разговаривал с нами месяц, а когда проходил мимо, называл нас «детьми Ванюшина». Мы его жалели, но всё равно возвращались с прогулки домой поздно, а мама в спальне продолжала спокойно отвечать, что дети давно спят.

Я вспоминаю… «У тебя есть родители или ты сирота?» – задаёт мне вопрос жених. Пришло время знакомить его с родителями. Ужин состоялся в ресторане Дома кино. Мама кокетливо улыбалась и говорила папе, что ей на свадьбу необходим норковый палантин, как у Галины Вишневской. «Ничего не будет, – угрюмо отвечал отец. – Ты что, разве не видишь, что за столами сидят одни комитетчики? Я их бюджет хорошо знаю. Бутылка минералки и чашечка кофе». Однако поужинали мы спокойно, и нам никто не помешал. Интересно, там Володя был? Или занимался другими делами? На свадьбе мама была в норковом палантине. Хорошо подвыпивший папа подошёл вплотную к жениху и спросил: «Говоришь по-русски? А зачем моя дочь тебе нужна? У вас что, там своих нет?» Его увели. В ресторане сидели те же мальчики со скромным бюджетом. Правда, некоторые стояли, заведя руки за спину. Отец внёс предложение купить им бутерброды. Его опять увели. Гостей провожали те же комитетчики, поднимая одну руку, как бы прощаясь навсегда.