Великий князь всея Святой земли - Андрей Синельников

– Стекался к ним народ измученный, в доброго бога поверивший: и крестиане – огнепоклонники, и ариане, и арийцы – солнцепоклонники, да многие те, кто вообще в богов не веровал, но, увидев знамение божье, верой в сына его казненного проникся неистово. В миру же, ходил рассказ, что после смерти вознесся Иисус к отцу своему на небо, потому как тела его в могиле было не найдено. А еще известно, что в таинственный Бергород, что, по-вашему, означает Медведьград привезли в это время из Мира Ликийского мощи Чудотворца, Николаем нареченного.

– Так скажи отче, – прервал плавную речь Нестора, Андрей, – к какому Гробу Господню ездил отец, если вознесся пророк, и нет его в гробу. И еще скажи, если на Соборах над куполами видим мы ту звезду волшебную и виде звезды и креста, и солнца угасшего – месяца, то почему так чтим только крест один.

– Чтим мы крест потому, что последним он в небе пылал. А отец твой ездил в Святую Землю, у него и спросишь, чем и как он там Господу нашему служил. Но вот, что еще я тебя скажу. Некие «архонты» – князья небесные, создали семь сил, пятой из них является Саваоф с обличьем дракона. Господа нашего иногда именем этим называют в церквах ваших. Все семь сил получили надел. Первая – благо, вторая – провидение, третья – божественность, четвертая – господство, пятая (ваш Саваоф) – царство, шестая – ревность, седьмая – мудрость. А еще, говорят мудрецы, были у Адама два сына: первый Элохим с медвежьей мордой, а второй Яхве с ангельским лицом. Первого он поставил над водой и землей, отсюда и право «Земли и воды», а второго над огнем и ветром. Это рассказал нам любимый ученик Иисуса – Иоанн в книге своей. В наших землях потомков первого звали эллины – славящие Элохима, а потомков второго звали иудеями – славящими Яхве. Я открыл тебе эту тайну, воспитанник мой, что бы ты понял, что имен у Бога может быть множество, но все равно он один, он твои альфа и омега, как говорят на моей Родине, он все – от аз до ять, говоря твоим языком. И когда пришел пророк Иисус, в проповедях своих сказал он, что перед лицом Всемогущего несть ни эллина, ни иудея, что жить надо одной семьей, и в том сила и слабость наша, в том, Правда, Кривду побеждающая, в том Закон Богом даденный.

– Но ведь, книжники не признали Иисуса Царем царей и казнили его. А его последователей разогнали по миру, – отважился перебить княжич, – Как же получилось, что Вера его теперь во всех землях главная, и все ей служат, и Соборы ее стоят во всех городах, и слуги ее службы служат при всех правителях, может только за малым исключением в землях дальних и диких. Да и там уже волхвы и маги склоняют непокорные головы, кто сам, а кто под мечами дружинников.

– Ну что ж верный вопрос и правильный, – насупил брови Нестор, – Несть пророка в своем отечестве, и не лечит лекарь в родной стороне. Когда ушли апостолы: Иосиф со святым Граалем в земли лесные, Андрей к вам сюда на север, а ессеи в пустыни дикие, то спохватился народ и правители, по какой Вере жить, какие законы на земле блюсти, и затопила весь мир усобица. Брат на брата идет, сын на родителя. Вспомнили все, как били челом три волхва-царя младенцу невинному, под звездой Вифлеемской рожденному, и послали опять послов в земли дикие, на поклон к его ученикам. Призвали их перед очи свои и просили крестить народы и роды их, да и местные волхвы не противились.

– Почему же местные волхвы поклоняться новому Богу удумали, если сами они другим богам молитвы и клятвы давали, костры возжигали в своих капищах?

– Потому, что Вера эта была правильной, и для всех единой и символом ее был Божий знак в небесах выписанный. Огневой крест с полумесяцем, и колдовская звезда, – Нестор хитро прищурился, – А более того, потому, что надо было всех в один кулак сплотить. Прекратить рознь между родичами, чтоб у всех, кто у власти стоит, один бог, одна вера, один обряд и кара одна. Но я тебе этого не говорил и ты от меня не слышал.

– Во как жизнь выкручивает, – изумился Андрей, – Надо тем, кто у кормила, так и Вера меняется.

– Не вера глупец меняется, а верования. Как нужно для того, что бы власть укрепить, немирных помирить, строптивых застращать, смердов и дружинников в покорность привести, меж соседями раздор убрать, так любые верования хороши, которые это с собой несут. А Вера – это дело твое и твоей души, ты ее на лобное место не выпячивай. Обряд соблюдай, посты и традиции блюди, то, что всем знакомо и любо чти, а веру свою сам холь и лелей.

– Это что ж так на два лица и жить?

– А Род, Верховный Бог ваш, Янус Ромейский… да и многие другие живут так, и ничего, никакой хулы не имут.

– Ладно, понял, – задумчиво сказал Андрей, – Но мне то в какую сторону путь держать, кому выю гнуть.

– Это ты сам решать будешь, я тебе не указ. Пути свои с Богом согласовывай, не со мной, – Нестор помягчел и даже его губы искривило подобие улыбки, – Дам я тебе в провожатые, али в сотоварищи, дружка твоего старинного Микулицу, с коим ты еще без порток бегал. Он ныне крепко учен, и книжником слывет, а по мне, так чернокнижником. Но то между нас разговор. Не смотри, что он годами с тобой одинаков, он по учености многих не только здесь, но и в Святой Земле за пояс заткнет. Кроме всего, знает он книги странные, к учению запрещенные, и стремится еще больше знать. Он тебе дельный совет, когда нужда придет, даст. Ты ему верь, он черного дела за пазухой не держит. А главное любит он тебя, как брата кровного.

– Микулицу я и сам за брата кровного держу, может даже сверх того, – улыбнулся впервые за весь разговор княжич, – Так что, это не обуза, а подарок мне. Спаси тя Бог за это, батюшка.

Нестор встал, показывая, что разговор окончен. Перекрестил Андрея широким двуперстным крестом и мягко сказал:

– Нагнись, экая оглобля вымахала.

Княжич пригнулся, и черноризец повесил ему на грудь образок Богоматери.

– На дорогу тебе и на будущее, оберегет тебя спасительница.

– Богоматерь – это Богородица?

Нестор уловил двойной смысл в вопросе крестника и коротко ответил:

– Богоматерь – это Дева Пречистая, Божья мать. Она тебе заступница. Ступай. Микулица уже в людской заждался, а вам еще по буеракам до городка скакать, – он еще раз перекрестил ему лоб и поцеловал троекратно, – Жду тебя, возвращайся…крестник, – голос его дрогнул Андрей перекрестился на образа, вышел из Собора. К нему подскакал Микулица, ведя в поводу княжеского жеребца. Он был в светском, такого Андрей еще не видел, потому, как чернокнижник всегда ходил в монашеской рясе, с тех пор, как сменил детскую рубаху на порты.

– Ладный парень, – отметил он про себя, разглядывая разворот плеч инока и пудовые кулаки, лежащие на луке седла.

Кивнув ему, он вскочил в седло, резко поднял коня на дыбы и, гикнув, бросил его в проем ворот. Сзади раздался звон копыт по булыжному двору.

– И всадник, хоть куда, – опять отметил Андрей, – Да что это я, брата, что ли названного плохо знаю. Домой, на сегодня все.

– Домой! – крикнул он, не оборачиваясь, и хлестнул коня.

Человек не может заставить себя свернуть с пути, на котором он до сих пор неизменно преуспевал.

Можно, думается мне, полагать истинным, что судьба распоряжается половиной наших поступков, но управлять другой половиной или около того она предоставляет нам самим.

Наступил последний день, отпущенный князем Юрием на сборы и проводы.

К утренней трапезе за столом Андрея собрались ближние, палатные отроки, будущая малая дружина, и Микулица с Малком. Дядьки Данилы за столом не было, он готовил коней и платье для поездки к князю. Андрей обвел столы взглядом, сидевшие за ними други были как на подбор, с такими не боязно хоть в сечу, хоть к царским дворам со сватовством. Дружинники были одного с ним возраста, знакомые с пеленок, с ними он носы на салазках разбивал, катаясь с крутых гор на берегу Нерли, с ними грамоту учил, с ними осваивал науку воинскую. Отобрались лучшие, ладные и оборотистые, кому хоть в огонь, хоть в воду, хоть медные трубы слушать все в охотку, все не в напряг.

Малк и Микулица затерялись среди них, как братья кровные, потому как, и по возрасту, и по обличию, и по платью, мало, чем отличались от дружинников. И еще роднило всех то, что по Правде все они были изгоями, не по роду и по рождению, по судьбе. Все были четвертыми сыновьями в роду или детьми вдов. А посему, полагался им в жизни этой: конь, доспех да покрут, то есть служба Отечеству. Ни двора, ни кола, ни добра им было не положено, кроме того, что на меч да на кончик собственного копья возьмут. Поэтому не было у них сомнения – то ли с княжичем в чужие, незнакомые земли идти, долю пытать, то ли на теплой печи отлеживаться. Может там им Судьба Макошь дорогу добрую укажет, может там их счастье ждет такое, что и в родной стороне не стыд показать и побахвалится будет.

Это еще только утренняя трапеза, днем они с родичами попрощаются, поплачутся, а вечером княжеский пир, проводы, на большом дворе в тереме. Там на площади накрывают столы, и бочонки выкатывают с медами да взварами, режут быков, да баранов, пекут пироги. Главный пир там, вечером, а сегодня с утра последние наставления, последняя приглядка княжича к тем, кто с ним в дорогу пойдет, на кого ему в пути опираться, и с кем ему совет держать, а придется, не дай Бог, и в бою спина к спине стоять. Андрей опять поднял взгляд от блюда с бараниной.