Реквием для хора с оркестром - Антон Твердов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Клетка медленно раскачивалась, отзываясь на малейшие движения Никиты. Ржавые цепи оглушительно скрипели. Держась руками за деревянные и, судя по всему, удивительно прочные прутья, Никита осторожно опустился на пол и вытер со лба ледяной пот.
— Что же это за дерево?.. — пробормотал он. — Ненормальное какое-то дерево… Не бывает таких деревьев… Сколько оно в высоту? Сто километров? Двести?
Никита снова приподнялся и, вытянув шею, просунул голову между прутьями — посмотрел вниз. Клетка опасно накренилась. Никита мгновенно вернулся в исходное положение, едва не лишившись ушей — от резкого движения клетка ухнула в сторону — и, распластался на холодном деревянном полу, уставясь в прыгающее синее рваное небо и обмирая от страха, он физически ощущал ужасную многокилометровую бездну, от которой был отделен всего несколькими сантиметрами досок. Когда ржавые цепи прекратили свои вопли, и на лицо Никите уже не сыпались бурые хлопья, и пол под ним перестал ходить ходуном, он осторожно приподнял голову и сел, обхватив колени руками.
«Что это такое? — думал он. — Все страшнее и страшнее… Ничего не понимаю… Должно же быть какое-то объяснение всему этому. Или нет? Должно, должно…»
— Должно, — вслух сказал он и вдруг замер, явственно услышал гаденькое хихиканье.
Никита вздрогнул, но вскакивать побоялся. Цепи-то толстые, да уж больно ржавые. Кто знает, если клетку раскачивать, то они могут порваться… А грохнуться с такой высоты. Не то что костей не соберешь… даже воспоминания о тебе не останется.
— Хотя, черт его знает, — пробормотал Никита. — Голову мне уже отрубали. Или не отрубали? Или мне все это привиделось? Камера, Гмырь, негр Макамба и этот клетчатый. Олег Сорвиголова. Он-то мне не привиделся… Или тоже привиделся… Ничего не понимаю…
— Ничего не понимает! — хихикнул гаденький голосок.
Никита снова вздрогнул.
— Кто тут? — позвал он.
— Кто тут? — немедленно передразнили его.
— Эй! — крикнул Никита и прислушался.
Ничего не было слышно, кроме посвистывания ветра и тонкого поскрипывания ржавых цепей.
«Ветер, кажется, поднимается, — механически подумал Никита. — Выдержат цепи, если ветер будет сильный? Клетка-то небось тяжелая…»
И вдруг новая мысль пришла ему в голову. Такая простая, что Никита даже не смог удержаться от смеха. Как же он раньше об этом не подумал.
— Да я же, кажется, просто-напросто с ума спятил! — проговорил он сквозь смех. — Только и всего. Когда Вадик засветил мне астролябией по башке, тут у меня шарики за ролики и заехали. Может быть, я до сих пор в отключке валяюсь и развлекаюсь тут всякими видениями. А где я сейчас на самом деле? В смысле в физическом плане? Наверное, в дурдоме. Врачи, наверное, вокруг меня… Может быть, я вообще в коме лежу, как овощ безмозглый.
Никита задумался. Смех его как-то быстро иссяк.
— Все-таки странно, — проговорил он медленно, — видения-то видениями, а ощущения вполне реальные. Как это мне голову отрубили? Никогда не забуду…
— Еще бы, — хмыкнул кто-то.
Никита замолчал.
— Голоса какие-то, — осторожно сказал он. — А когда голос есть, того, кто говорит, не видно, значит, я и вправду спятил. Как это так — голос есть, а говорящего нет.
— И говорящий есть, — услышал Никита. — И голос…
— Голос слышу, — озираясь, проговорил Никита, минуту помедлив, — а говорящего не вижу…
— А то, что ты не видишь, не значит, что меня нет, — ответил голос. — На Вал Ляю ты тоже не видишь, а он есть…
Никита понятия не имел ни о каком На Вал Ляю, но голос говорил вполне осмысленные вещи, поддерживал так сказать диалог. Никита еще раз огляделся по сторонам и, не заметив никого, ущипнул себя за бедро. И так и не понял — почувствовал он боль или нет. Потом снова прислушался — было тихо. Никита мотнул головой. Опять привиделось? То есть прислышилось?
— Эй! — позвал он, глядя в низкое рваное и какое-то очень чужое небо. — А кто такой этот На Вал Ляю?
Минуту не было ответа — Никита почти уже убедился в том, что его только что посетила очередная галлюцинация, теперь оборвавшаяся, как вдруг гаденький и тоненький голосок зазвучал снова:
— Ты что На Вал Ляю не знаешь?
— Нет, — снова вздрогнув, ответил Никита.
— Ну и дурак, — хихикнул голос.
И замолчал.
Никита подумал немного и внезапно понял, что совсем перестал бояться. Видимо, он уже настолько запутался и устал от постоянно меняющегося кошмара, в который попал, что давно перешагнул порог способности к удивлению или страху и теперь ждал развития событий с некоторым даже интересом.
— Сам дурак, — запоздало отозвался Никита. — И вообще, ты показался бы. А то так разговаривать неудобно.
Проговорив эти слова, Никита уставился на глухо нависшее над ним — словно драконье брюхо — чужое небо и стал ждать продолжения. Ждал он совсем недолго — примерно спустя минуту после того, как он произнес последнюю фразу, прямо у него над головой из пустого свистящего воздуха соткался маленький человечек со сморщенным младенческим личиком, украшенным, впрочем, массивными клыками. На безволосой головке человечка торчала пара совершенно козлиных рожек, а за спиной трепыхались серые, словно запыленные, крылья, очень похожие на гусиные, только немного побольше. В воздухе мгновенно распространился резкий запах серы и давно не чищенного птичника.
— Ну? — осведомился человечек тоненьким гаденьким голоском. — Так лучше?
Облизнув пересохшие губы, Никита поколебался, прежде чем ответить. Вообще-то разговаривать, не видя лица собеседника, не особенно приятно, но и смотреть на жутковатую мордочку рогатого младенца — тоже особенной радости Никите не доставляло.
— Да, — тем не менее сказал Никита. — Так лучше, пожалуй…
Человечек опустился чуть ниже, оглядел тесную клетку, в которой был заключен Никита, и присел на сплетение цепей, как будто сел на качели. Поерзал немного, устраиваясь поудобнее, потом удовлетворенно вздохнул.
Никита опасливо посмотрел на крылатого и отодвинулся слегка в сторону, чтобы не сидеть прямо под ним. Хоть человечек, на котором, кстати, не наблюдалось даже намека на какую-либо одежду, ни первичными, ни вторичными половыми признаками не обладал — как пластмассовый пупсик, все же кто его знает… Крылатые, они… У голубей тоже с первого взгляда ничего заметить нельзя, а вот обгадить сверху очень даже могут…
Человечек усмехнулся и поджал под себя маленькие пухлые ножки.
— Ну, — обратился он к Никите. — Рассказывай.
— О чем? — спросил, в свою очередь, Никита и отодвинулся еще дальше к краю клетки, забранному прочными прутьями — ржавые цепи опасно заскрипели, а клетка под тяжестью тела Никиты наклонилась немного в сторону.
— Как это о чем? — удивился человечек. — Тебе что, нечего рассказать? Надо же! Болтается в Смирилище и рассказать ему нечего…
— В Смирилище… — пробормотал Никита, догадываясь, что крылатый называет так, видимо, его клетку.
— Ну да, в Смирилище, — подтвердил человечек и топнул ножкой по креплению цепей. — В Смирилище просто так не попадают. Надо очень постараться, чтобы здесь оказаться. А я, как все цутики и полуцутики, просто обожаю интересные истории слушать. Ну, давай, чего там ты натворил?
«Цутики, — крутилось в голове у Никиты, — полуцутики… Куда я попал? С ума я, конечно, сошел, но не настолько же… Просто не верится, что у меня в голове такой бред мог родиться. И что этому уродцу рассказывать?»
— Началось все… дня два, наверное, назад, — осторожно начал Никита. — Или больше. Или меньше, не помню. Лежал я дома на диване и нажрался водки. Так, незаметно получилось — пил да пил по стакану, а потом вдруг — р-раз и пьяный…
— Постой-постой! — прервал вдруг его крылатый. — Как ты говоришь… на диване лежал дома… Это где?
— В Саратове, — сказал Никита.
— В Саратове, — повторил крылатый, и узкие припухшие глазки его при этом блеснули. — Давай, давай, очень интересно…
Никита кивнул и продолжал. Через несколько минут неожиданно для себя увлекся так, что пересказал крылатому все события, которые случились с ним за последнее время — обстоятельно и подробно, словно рассказывал это самому себе, чтобы разобраться наконец, что с ним происходит.
— Ну а потом налетают на меня три мужика, — тараторил Никита, размахивая руками так, что клетка раскачивалась из стороны в сторону, — а у каждого мужика, представляешь себе, по две головы…
— Ну, — ковыряя крохотным пальчиком в оттопыренной ноздре, комментировал крылатый совершенно спокойно, будто бы ничего удивительного в том, что у мужиков вместо одной головы было две, он не видел, — ифриты. Серьезные ребята. Сразу могли бы тебя в капусту порубить…
— Так я одному вклепал в грудины, — азартно продолжал Никита, — ножик отобрал…
— Ятаган? — теперь уже с явным удивлением в голосе переспросил крылатый, вытирая пальчик о крохотное бедро. — У ифрита ятаган отобрал?
