Фомич - Ночной Воин - Виктор Меньшов

Как Радио стало говорящим.

Давно это было. В тридцатые годы. На этом месте тогда большая деревня стояла, один из самых первых колхозов в этих краях организовывался. И был в этом колхозе молодой комбайнёр. Шутя все рекорды бил, стал стахановцем, так тогда называли передовых рабочих, бригадиром. Построил дом, женился.

Жена ему досталась красавица, любили они друг друга.

И вот в сороковом году, после уборки урожая, вызвали комбайнёра в Москву, на съезд стахановцев, а там вручили ему звезду Героя Социалистического Труда и в качестве особо ценного подарка - радио.

Тогда это даже в больших городах редкостью было, а уж про деревню и говорить нечего. В то время в большинстве домов стояли круглые "тарелки", динамики, с одной программой. А в деревне и вовсе на столбе висел большой громкоговоритель.

А тут на тебе - радио!

Поставили его торжественно на этажерку, которую специально по такому случаю купили. Под него подстелили крахмальную белую скатерку, а сверху накрыли белоснежной льняной салфеткой, вышитой по краям красными петухами.

И такая счастливая жизнь в этом доме получилась! Так любили друг друга комбайнёр и его жена! Только вот деток у них не было.

Весь день они оба работали, не покладая рук. И радио стояло молчаливое. Зато вечером, за ужином, его включали и слушали, подолгу распивая чаи.

Ах, какую замечательную музыку играло тогда радио! Какие бодрые, радостные, счастливые песни пели!

И так было всё хорошо, что лучше и не надо!

Но однажды, летним утром, по радио передали, что началась война.

И ушёл на фронт весёлый комбайнёр. А по радио стали играть военную, суровую музыку и тревожные сводки с фронта, которые приходили слушать всей деревней.

Ушло веселье из дома. Поселилось в нём ожидание. А ещё тревога, голод, холод...

Но всё плохое когда-то заканчивается. Закончилась и война. Стали возвращаться домой фронтовики. Только комбайнёр не вернулся. Погиб он на войне.

Долго после этого радио стояло совсем выключенное. Горе поселилось в доме. Горе и одиночество.

Но время идёт, жизнь продолжается. Стала овдовевшая хозяйка иногда включать радио. То новости послушать, то музыку.

Много лет прошло после войны, хозяйка старушкой стала, почти все односельчане уехали в город, так что вскоре осталось из всего большого села дворов пять жилых. Остальные опустели.

Дома стояли заброшенные, поля зарастали дикой травой, наступал на село со всех сторон быстро вырастающий бросовый лес - осина, которая только и годится на то, чтобы ложки из неё резать. Да и то, если середину ствола выбросить. А так даже на дрова её не берут, бросовое дерево. Известно, что осина - не горит без керосина.

Электричество стали с большими перебоями подавать. Те немногие жители, кто ещё оставался, в гости друг к другу почти не ходили. Они словно стеснялись того, что когда-то весёлое, шумное село разом опустело. Словно это они, оставшиеся, были виноваты друг перед дружкой в том, что так получилось.

А у хозяйки, одинокой старушки, только и радости теперь, что поговорить с фотографией мужа убитого, висевшей на стене в рамочке, да радио послушать.

Новые времена пришли. Новые песни, новая, непривычная музыка. До боли в ушах вслушивалась хозяйка в звучавшие из динамика знакомые с детства песни, которые, казалось, совсем недавно пела вся страна. Последним свидетелем и соучастником тех коротких, но таких счастливых лет, оставалось радио.

Но тут случилась ещё одна беда. Пролетел сильный ураган, повалил много леса, сорвал несколько крыш в селе, хорошо ещё, что с заброшенных домов.

Но самое неприятное, что ураган повалил телеграфные столбы, и радио замолчало. Приехали откуда-то из города начальники, посмотрели, и сказали, что чинить не будут. Свет есть, и ладно. А так слишком дорогое удовольствие линию восстанавливать, тем более что и жителей в селе осталось всего ничего.

Сказали так начальнички, и уехали.

И так уж плохо стало одинокой старушке! Она за столько лет привыкла к радио. Ей, собственно, и поговорить больше не с кем.

Затосковала совсем. По ночам тихонько плакать начала.

А потом решила помирать собираться. Достала из старого комода чистое бельё, простыни на видное место положила, чтобы тем, кто похоронами её озаботится, хлопот меньше было, ничего искать не пришлось.

Легла старушка спать, а радио вдруг ожило, само этого испугалось. Оказалось, что современные радиоприёмники, радиостанции, локаторы, радары, компьютерные сети, уловили по своим телепатическим каналам, что происходит в заброшенной деревушке. И всё потому что радио так переживало за старушку, что стало очень сильные невидимые сигналы передавать, которые только радиоаппараты уловить смогли.

И решили все радиостанции и приёмники, и прочая радиоаппаратура, помочь старушке. И послали они стоявшему в избушке радио часть своей энергии. И стало радио - Радио. Оно ожило и смогло даже не только передавать для старушки программу, которую составляли все радио в мире специально для неё, но даже само разговаривать с ней.

Вот как Радио стало говорящим. И добавило старушке, про которую позабыли равнодушные люди, несколько лет жизни.

Но потом бабушка всё же умерла, а Радио попало в эту вот избушку, где теперь ему приходится выслушивать глупую трескотню Кукушки...

Так закончило Радио свой рассказ.

Кукушка тут же отреагировала на его последнее замечание:

- Трескотню?! - вскричала она. - Больше, чем Радио, у нас здесь никто не трещит. Тебя вообще нужно выставить на улицу, кому ты здесь нужно?!

- Или вы немедленно прекращаете этот базар, или... - не вытерпел Фомич. - Где свечи?!

- Где, где... - Кукушка опасливо глянула в сторону нешуточно рассердившегося Фомича. - Только и знают все, что дразниться, да угрожать. Где могут быть свечи, если они пропадают? Кому они ещё могут понадобиться, кроме как Домовому?

- С каких это пор Домовые стали свечи таскать? - удивился Фомич. Зачем они ему? Он что, ест их, что ли?

- Зачем ест? Он ими уши чистит, - хихикнула Кукушка. - Очень ему понравилось. Свеча, она гладенькая, скользкая, в одно ухо засунул, из другого вытащил... Ты видал, какие у нашего Кондрата ухи? Он раньше их исключительно кочергой чистил. Шесть штук согнул.

Потом ухватом пробовал, а у него два рога. Не у Кондрата, у ухвата два рога. Он сунул себе в ухо один рог, стал им ворочать, а второй рог ему в ноздрю попал, кто только потом не вытаскивали, чуть вместе с башкой не оторвали... А свечи - они безопасные. И гладко, и приятно, и усилий не требуется. Вот.

- Что только тут творится! - покачал головой Фомич. - Вот что значит давно Живые в доме не живут... А как же ухват у него, у Кондрата, из уха вытащили?