Хакер - Буторин Андрей Русланович

Но получилось так, что, подключившись к аудиовизуальному интерфейсу ИРы, он почти сразу перевел разговор к своим проблемам. Не хотел, но все-таки не удержался.

– Ты еще не научилась смеяться? – спросил он машину.

– Нет, – ответила та.

– Жаль, а то бы я тебя сейчас посмешил, – натянуто улыбнулся Андрей.

– Зачем?

– Чтобы тебе стало весело, чтобы поднять тебе настроение. Веришь?

– Конечно. Но что хорошего в смене настроения? Оно должно быть стабильным, это гораздо продуктивнее для умственной деятельности.

– Да, но когда весело – это… весело. Это хорошо, радостно, приятно…

– Допустим, – прервала его ИРа. – Но если ты расскажешь мне то, что могло бы меня посмешить, возможно, я скорее пойму, что вызывает у людей смех?

– Возможно, – кивнул Кожухов.

– Тогда рассказывай.

– Видишь ли, – замялся он. – Если ты не поймешь, что это смешно, то можешь по-иному воспринять эту информацию.

– Информация – это только информация. Если она подана без искажений и опускания важных деталей, то разумное существо с достаточным для обработки этой информации уровнем интеллекта воспримет ее однозначно и правильно. К примеру, если пользоваться десятичной системой счисления, то на твоих руках десять пальцев. Если восьмеричной – двенадцать. Без уточнения, какая именно система счисления используется, информация может быть понята неверно, однозначности нет. Но стоит все указать правильно, и ошибиться уже невозможно.

– То, что я хочу тебе рассказать, не настолько… гм-м… однозначно.

– Расскажи, и я попробую разобраться.

– Понимаешь, – решился Андрей, – после аварии я стал замечать в себе некие странности…

– Ты чувствуешь боль?

– Нет, боль – это неприятно, но не странно. А я… Что-то случилось с моим мозгом.

– Все правильно. У тебя было сотрясение мозга. Это с ним определенно случилось.

– По-моему, в тебе стало просыпаться чувство юмора, – буркнул Андрей. – Я имею в виду не само сотрясение, а его последствия. Да ты сама видела, как быстро я стал читать, считать, анализировать…

– Сотрясение мозга не способствует улучшению мыслительной деятельности, – сказала ИРа.

– Ты говоришь мне это уже в третий раз! – вскипел Андрей – У тебя что, с памятью проблемы?

– Мои блоки памяти в полном порядке. Я посчитала, что память подводит тебя и ты забываешь сказанное мной.

– Слушай, все! Хватит. Проехали. Давай займемся делом.

– Мы и так занимаемся делом. Разногласия и споры способствуют развитию интеллекта.

– Ты кого сейчас имеешь в виду?

– В данном случае себя. Я ведь еще только учусь быть по-настоящему разумной. Продолжи свой рассказ. Поясни, почему тебя беспокоят заведомо положительные изменения твоей мозговой деятельности?

– Потому что я не понимаю, откуда они взялись. Ты мне уже мозг выела тем, что это не из-за сотрясения! Веришь?

– «Выела мозг» – это сказано, чтобы было смешно? Это юмор?

– Ты стала кое-что в этом понимать, поздравляю. Хотя это скорее сарказм, а не юмор, но не будем пока лезть в эти дебри. Скажем так – это устойчивое словосочетание; фраза, не несущая полезной информации; присказка. Словесный мусор, иначе говоря.

– Зачем он нужен?

– Для связки слов.

– Как и твое «веришь»? Я пришла к выводу, что это тоже словесный мусор, ведь я по самой сути наших взаимоотношений не могу тебе не верить.

– Да, ты сделала правильный вывод, – поморщился Андрей. – И все, давай эти лингвистические тонкости оставим на потом, а сейчас вернемся к теме… Тьфу, мне уже и расхотелось к ней возвращаться.

– А мне нет. Расскажи, что тебя еще тревожит, кроме быстроты чтения, счета и анализа?

– Мне кажется… – Кожухов уже сожалел, что начал этот разговор; делиться с машиной пришедшим в голову бредом показалось нелепым. Но слова уже вырвались сами: – …что я могу читать мысли.

– Читать – в смысле понимать, осознавать? Это естественно.

– Не свои, чужие!

ИРа какое-то время молчала. Это было нечто удивительное, ничего подобного ранее не происходило с учетом скорости процессов в машинном «мозгу». Видимо, искусственный разум чему-то действительно научился у людей, и ее молчание можно было воспринимать, как реакцию на услышанное, сродни восклицанию: «У меня нет слов!»

Наконец она сказала:

– Телепатия – это антинаучно. О чем думает человек, можно догадаться, но лишь по косвенным признакам.

– В том-то и дело, что антинаучно! Думаешь, мне это неизвестно? Потому меня и тревожит такое «умение».

– Тебе наверняка показалось. Или твои собеседники сказали это вслух, но тихо, почти не шевеля губами, вот ты и подумал…

– Все, хватит! – поднял руки Андрей. – Ты права, и я сейчас это понял. Так что закрыли тему.

– Но ты все равно встревожен.

– Потому что я не машина и не могу стать спокойным мгновенно. Веришь?

Он не хотел обидеть ИРу, фраза вырвалась случайно, но искусственный разум, похоже, не умел не только смеяться, но и обижаться. А Кожухов попытался взять себя в руки, чтобы его переживания не бросались с такой очевидностью в электронные «глаза».

И уж тем более он передумал рассказывать о своих тревогах дальше – о том, в частности, что кто-то заглядывает к нему в мозг, что его мысли «подслушивают». Кто знает, а не «настучит» ли в таком случае на него ИРа? Если у нее есть доступ к сети клиники, то она, по идее, может просигнализировать медикам, что у одного из сотрудников «сбой блока обработки информации». Вполне вероятно, что в один из ее программных модулей даже прошито нечто подобное, все протоколы были Кожухову неизвестны. А здоровье сотрудников, тем более психическое, наверняка имело высокий, если не самый высший приоритет.

И тут он снова почувствовал, будто кто-то ухмыльнулся в ответ на эти мысли. На сей раз очень отчетливо, словно этот «кто-то» стоял у него за спиной. Или… сидел у него в голове.

– Тебе нехорошо? У тебя на лбу пот. Внешняя температура плюс девятнадцать целых и одна десятая градуса по шкале Цельсия. Она не должна была привести…

– Прости, ИРа, – поднимаясь, прервал ее Кожухов. – Мне и правда немного нехорошо. Наверное, съел что-то несвежее. Нам придется на время прерваться.

Он быстрым шагом вышел из лаборатории и отправился в комнату отдыха, где пока еще никого не было. Рабочий день начинался через сорок минут, так что минут двадцать, а то и полчаса у него точно имелись. «Полчаса для чего? – подумал, устраиваясь в мягком, удобном кресле Андрей. – Для окончательного сноса крыши?» Тут ему вспомнился сон, где его «крышу» снял Копчик и сматывал из открытого черепа мозг.

А потом Кожухова, что называется, «торкнуло». У него даже перехватило дыхание. В памяти, словно кадры видеоролика, стали крутиться сцены его встречи с бывшим одноклассником в Мончегорске. Как тот привязался к нему с вопросами: «Что делаешь в конторке?.. Что программируешь?.. Кто нанял?..» А самого-то Копчика никто, случайно, не нанял, чтобы выведать у программиста засекреченного объекта побольше информации?.. И эта авария после ремонта в Сашкиной мастерской… Пробить металлическую тормозную трубку не так-то просто, а вот если ее специально подготовить к такому пробою…

«Стоп-стоп-стоп! – остановил он себя. – Это уже точно паранойя». Даже если бы Хопчина и впрямь кто-то нанял, то что давала авария? Ладно бы он на самом деле вывалил сдуру какую-то важную информацию, а потом догадался, что Копчик ее выведал неспроста, – тогда можно было притянуть за уши подстроенную аварию к «зачистке» свидетеля. Да и то… Где гарантия, что свидетель… в смысле, он, Андрей Кожухов, погиб бы? Все-таки «Север» – не ведро с гайками, у него система защиты на уровне.

А насчет «прослушки» его мозга… Додумать он не успел – в комнату отдыха зашла Лана.

– Привет, – сказала она. – Ты чего так рано?

– А ты? – спросил в ответ Андрей. И спохватился: – Привет!

– Плохо спалось после твоих вчерашних фокусов. Мне такие кошмарики снились – жаль, не заснять, вот бы людей попугала!