Компонент - Али Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У вас до сих пор дефицит? – говорю я.
– А когда его не было? – говорит она.
– Мы вам позвоним, – говорит третья в мусорном мешке.
Я засовываю руки в карманы и тут осознаю, что понятия не имею, куда дела ключ от машины.
Младшая докторша, удаляясь, вероятно, почуяла мою панику. Она окликает меня через весь коридор.
– Чтобы завести машину, вам нужно вставлять ключ в замок зажигания? Ручаюсь, когда вы подойдете к ней и взглянете на замок, ключ окажется в нем.
И она права. Я нахожу машину там, где ее оставила: она словно наполовину вывернута из парковочного места, двигатель не заглушен, а одна из задних дверей широко распахнута, словно кто-то только что из нее вышел.
Я закрываю открытую дверь. Сажусь спереди. Сдаю назад и ставлю машину как положено, то есть по всем правилам.
Глушу двигатель. С минуту просто сижу.
Снова завожу двигатель. Понятия не имею, куда ехать.
* * *
Двенадцать часов назад.
Пока в промежутке между одним и другим (я имею в виду между тем, что только что произошло с его сердцем, и тем, что скоро произойдет) мы ждем скорую, которая не сможет приехать, поскольку скорых не хватает, потому что очень много других людей все еще нуждаются в такой же экстренной помощи, отец смотрит на одеяло, которым я укрыла ему ноги, сбрасывает его, будто оно жжется, и, прежде чем я успеваю его удержать, скатывается с кресла на пол и пытается подтянуться, упираясь в тумбочку, и я вскрикиваю.
Он говорит, что должен погулять с собакой, он всегда гуляет с собакой в это время дня, крайне важно, чтобы он погулял с собакой прямо сейчас.
– Нет, папа, – говорю я, – сейчас полпятого утра, посмотри, еще темно, ты не гуляешь с собакой в такую рань.
Он обмякает, отпускает тумбочку и снова грузно опускается на коврик.
Потом он заводит одну руку за спину и достает из-под кровати ботинок. Наполовину засовывает в ботинок босую ногу. Он не в состоянии засунуть туда всю ногу.
Что-то бормочет.
– Девушка… Девушка удавится, точнее, удивится…
Девушка, которая здоровается с ним и с собакой, проезжая мимо на велосипеде, когда он гуляет с собакой в будни. Похоже, для него важно, что именно в будни. Потом он спрашивает, какой сегодня день.
– Тебе нельзя, – говорю я.
Он качает головой.
Он произносит слово.
– Компа…
Потом говорит:
– …нейская.
Он рассказывает так, будто дело срочное, что однажды она поздоровалась, проезжая мимо, а на следующий день он ей ответил, и теперь они здороваются по будням.
– Жесть, – говорит он.
– Жесть? – говорю я.
– Жесть, – говорит он.
– Папа, – говорю я. – Не дури. Никуда ты не пойдешь.
Потом он говорит, чтобы я не мыла посуду, что стоит внизу на кухне в мойке, потому что я никогда не мою ее как следует, и после этого она всегда грязная.
Потом он замолкает.
Сидит, привалившись бедром к полу и обхватив обеими руками ножки тумбочки. Ботинок чудом держится на ноге.
Я стою над ним, разведя руки.
От меня, как всегда, толку никакого.
* * *
Три часа назад.
Полвторого ночи.
У меня жужжит телефон. Отец прислал СМС. Читаю:
«Не могу сдвинуться».
Последние пару раз, когда мы говорили по телефону, он рассуждал о переезде в квартиру поменьше.
– Зачем? – сказала я. – У тебя чудесный дом.
– Перемен хочется, – сказал он.
– Звучит немного туманно, – сказала я.
– Ничего туманного, – сказал он. – Хотелось бы начать с чистого листа.
– В разгар пандемии и в без малого восемьдесят лет ты хочешь начать с чистого листа, – сказала я.
– Домá сейчас хорошо продаются, – сказал он. – Дома с садом.
– Тебе же нравится твой сад, – сказала я.
– Мне бы хотелось сад побольше, – сказал он. – А дом поменьше.
– В твоем возрасте? – сказала я.
– Почему тебя так смущает, что я хочу жить по-своему? – сказал он. – Ведь ты же сама всегда жила по-своему так… так…
Знаю, он вспоминает слово «эгоистично».
– Меня смущает то, что переездом придется заниматься мне, – сказала я. – А потом и работой в саду.
– Черта с два, – сказал он. – Ты же ни дня в своей жизни палец о палец не ударила.
– Переезд – один из пяти самых больших стрессов в жизни любого человека, – сказала я.
– Тебя я ни о чем не прошу, – сказал он. – Зря вообще затеял этот чертов разговор.
И он бросил трубку.
Теперь я смотрю на слова на экране телефона. «Не могу сдвинуться». Отлично. Одумался. Но он обычно ложится спать в десять. Значит, явно не спит посреди ночи и все еще стрессует из-за идеи переезда.
Пишу ответное СМС.
«Так ты и не обязан. Этой твой дом ты его хозяин и тебе там хорошо».
Он отвечает:
«Не могу сдвинуться будто змея грудь сдавила не могу дышать».
А.
Боже.
Ясно.
Звоню в неотложку. Мне говорят, что скорая задерживается.
Я не должна этого делать, но все-таки одеваюсь. Потом сажусь в машину и еду к нему. Оставляю машину на грузовой парковке у дома и становлюсь перед входом. Дом погружен в темноту. Собака меня слышит, пару раз лает.
Отправляю отцу СМС, мол, я уже здесь.
Он отвечает:
«Не заходи может коронавирус»
Пишу в ответ:
«Я вхожу».
Он отвечает:
«Дверь на цепочке».
Я отвечаю:
«Обойду сзади и разобью окно кухни».
Он отвечает:
«Стекольщики в дефиците не глупи».
В этой чрезвычайной ситуации моего отца больше волнует остекление его дома, а не он сам.
Выкапываю половинку кирпича из клумбы в палисаднике, обхожу дом и выбиваю окно в кухне.
* * *
Еще два года назад.
Отец ждет меня на тропинке у кучи срубленных деревьев на прогалине. Сегодня у него день рождения. Он в старой своей ипостаси – в отличие от молодой его ипостаси. В воздухе пахнет свежей древесиной, а вся земля вокруг груды бревен превратилась в затоптанную грязь и усеяна щепками.
– Славно кто-то потрудился, – говорит он, похлопывая по самому верхнему бревну. – Вот это мой ровесник. Я посчитал эти… как их… Ну, ты знаешь…
– Кольца, – говорю я.
Наклоняюсь и подбираю кусок древесного нутра размером с мою ладонь. Он такой светлый и ароматный, что я подношу его к носу, а потом кладу в карман.
– Щепа от старого чурбана, – говорю я. – Интересно, на что это потом пустят.
– Уж на что-нибудь да пустят, разумеется, – говорит он.
– На дрова? – говорю я.
– Для дров слишком хороши, – говорит он. – На строительство пойдут.
– Шпалы, – говорю я. – Балки.
– Да нет! – говорит он так, будто я и сама должна понимать. – Это же бук. Быстро портится. Лучше всего для помещений. Полы, столярка. Все такое.
Я вспоминаю, что мне лучше помалкивать, просто идти рядом и со всем соглашаться.
– Хороший это материал, – говорит он.
– Меня всегда мучил вопрос, – все-таки говорю я, – разве другие деревья в лесу не бесит, когда прямо у них под носом рубят соседние деревья?
– Не мели чепухи, – говорит он.
Он оглядывается: где собака?
– Давай, – говорит он не мне, а собаке. – Пошли.
– Счастливые деревья, – говорю я.
Он меня игнорит.
Знаю, он думает сейчас о садовом центре по ту сторону леса, куда мы всегда ходим во время такой прогулки, чтобы поесть у них там сегодняшний «суп дня». Жду, что отец с минуты на минуту скажет:
интересно, сегодня там дают этот желтый рыбный суп?
Но на повороте тропинки он говорит:
– Им, деревьям, не надо переживать по поводу счастья и всей этой лабуды. Они же просто деревья.
А еще через сорок пять метров он говорит:
– Никаких «счастливых деревьев» не бывает.
– Это из стихотворения Китса[7], – говорю я. – Оно как раз об этом: зимнему дереву незачем тосковать по своей летней зелени, ведь деревья ничего не помнят и ни о чем не жалеют, и именно поэтому они счастливы, так как просто остаются деревьями и заняты тем, что пристало деревьям. Пока их, конечно, кто-нибудь не срубит.
Я минуту выжидаю, а потом говорю:
– Помнишь картину, которую я написала с таким старанием и подарила тебе на прошлое Рождество? Это визуализация стихотворения Китса, из которого взята эта строчка.
Тишина.
Потом он говорит:
– Все эти знания… ты потратила их лишь на то, чтобы всю жизнь, прости господи, рисовать слова, одно поверх другого, так
