Обворожить графа - Николь Берд

Она рано ушла спать и спала плохо. На рассвете она проснулась, и села в постели, глядя в окно на цветочные клумбы возле дома и высокий шпиль, поднимавшийся над церковью. Чувство вины охватило ее при мысли о том, что она собиралась сделать.

Как она могла покинуть дом викария и этих добрых людей и променять эту жизнь на жизнь куртизанки? Это было неслыханно. Но если бы она этого не сделала, сквайр не вернул бы свое имение, и что бы он тогда делал? Его пришлось бы убеждать взять в долг деньги, чтобы заплатить за гостиницу; и он бы никогда не взял большую сумму, чтобы оплатить свои карточные долги, даже если бы у Джайлза нашлось для этого достаточно денег, в чем Лорен сомневалась.

Нет, она уедет, как и обещала.

И когда она развернула коричневую оберточную бумагу и достала новый дорожный костюм, такой красивый, из сине-зеленого сукна, с золотой тесьмой и блестящими пуговицами, и в то же время стильный и сшитый с большим вкусом для настоящей леди, она не испытала никаких альтруистских эмоций, а только удовольствие. После вчерашних переделок костюм прекрасно сидел на ней, и она никогда в жизни не выглядела лучше, чем теперь. А простая, но хорошо сделанная шляпка с синей отделкой, а новые перчатки и чулки – от всего этого у нее пело сердце.

Удивительно, как сердце может петь, когда женщина чувствует себя хорошо одетой. И еще она чувствовала себя готовой войти в новый мир, несмотря на то, что впереди было весьма неопределенное будущее.

А что касалось ее обещания оставить адрес – она села за маленький стол и написала:

«Дорогая Офелия,

открой это письмо только в случае, если я не вернусь через четыре недели и не сообщу тебе, что все у меня хорошо».

Во вложенной в письмо второй записке она написала:

«Я уехала в Линкольншир, в имение графа Саттона».

Она запечатала воском эту записку, вложила ее в другую и ту тоже запечатала.

Затем написала еще одну короткую записку, которую собиралась отослать сквайру позднее, где сообщала, что на несколько недель она устроилась гувернанткой в «хорошую семью» и ее сестра Офелия знает адрес. После чего быстро собрала вещи, взяла дорожную сумку и шляпную картонку и постояла, прислушиваясь, у лестницы. В доме было тихо. Она на цыпочках спустилась с лестницы.

На нижней ступеньке Джульетта в ночной рубашке играла с рыжим котенком.

– Привет, тетя Лорен, – обрадовалась девочка.

– Что ты тут делаешь так рано? – шепотом спросила Лорен. – Тебе следует вернуться в постель.

– Няня всегда так говорит, – сказала племянница. – Но я люблю утро. И Снап тоже, – Очевидно, так звали котенка, свернувшегося у нее на коленях, Джульетта почесывала его за ухом, и он мурлыкал от удовольствия.

– Ладно, – сказала Лорен, – послушай меня, дорогая. Я оставлю записку для твоей матери. Ты не забудешь отдать ее, но только ей и никому другому?

Девочка кивнула и взяла сложенный листочек бумаги.

– Ты уходишь? Не хочешь ли сначала выпить чаю? С булочкой?

– Нет, я должна уйти. – Викарий дал ей достаточно денег, чтобы нанять карету, и она могла остановить любой наемный экипаж. Она поцеловала племянницу в лоб и взяла свои вещи. – А теперь возвращайся в детскую, милая, и не забудь о записке. Отдай ее матери.

Джульетта, тряхнув спутанными белокурыми кудряшками, кивнула. Она проследила взглядом, как за тетей закрылась дверь, затем встала. Котенок соскочил и, обежав лестницу, скрылся под ней.

– Нет, – крикнула Джульетта, – не убегай, Снап! – Она побежала за котенком и под лестницей, встав на колени, попыталась вытащить котенка из узкого отверстия. Она просунула в него руку, но в него помещались только ее пальцы. – Вылезай! Я дам тебе сливки за завтраком.

Но казалось, это не заинтересовало котенка. Он исчез в темноте.

Она с вздохом вытащила из отверстия пальцы и посмотрела на покрытые пылью руки, в которых ничего не было. «Котенок убежал, а няня будет сердиться», – горестно подумала Джульетта, старательно вытирая пальцы об рубашку, и начала подниматься по лестнице, направляясь в детскую.

Глава 3

Граф был явно разочарован, когда «миссис Смит» не вернулась в этот вечер. Не передумала ли она? Струсила?

Ему бы следовало, ради нее самой, надеяться на это. Если, как он думал, у нее в прошлом не было преступных связей, ему следовало бы отговорить ее от этого крайне непристойного решения, принятого ею.

Безусловно, она была не первой женщиной, которую нищета вынуждала заниматься проституцией, но в данном случае он имел все основания подозревать, что ее поступок связан с фактом проигрыша сквайром имения.

Чаще всего на подобный поступок решались женщины из рабочего класса, но он не сомневался, что такое возможно и в высших кругах общества.

Ему следовало бы… но, честно говоря, хотелось, чтобы она вернулась…

Он не мог забыть изгиб ее шеи, запах лаванды, исходивший от ее волос, который он чувствовал, стоя позади нее, и свое желание вытащить шпильки из ее прически и распустить волосы по плечам и спине…

И эту печаль, которую он видел в ее глазах… сколько времени прошло с тех пор, когда с кем-то она была по-настоящему счастлива?

Он старался не думать о ней. Черт побери, все эти ее проблемы совершенно его не касались… Почему же он не мог забыть ее?

Прошедшей ночью он плохо спал, часто просыпался, и его тело томилось от желаний, но мысль найти другую женщину для удовлетворения этих желаний не привлекала его. Он не хотел никакой другой женщины.

И это была поистине тревожная мысль. Он лишь один раз видел ее; едва ли она могла произвести на него такое впечатление.

Он не зеленый юнец, чтобы влюбляться в хорошенькое личико и печальные глаза. Ему следовало взять себя в руки и быть мужчиной.

Но, одеваясь, он потратил на это больше времени, чем обычно. Когда он завязывал шейный платок – он всегда это делал сам, – платок извивался в его руках, словно живое существо, и не ложился аккуратными складками. Он испортил три безупречно выглаженных платка, прежде чем, наконец, правильно уложил его. Позади него стоял Боксел с неизменно бесстрастным выражением лица, держа в руках еще один платок, в его молчании чувствовалось осуждение хозяина, который ругался, давая волю своему раздражению.

Маркус хмуро посмотрел в зеркало.

– Тебе следовало заставить ее вернуться сюда еще до наступления темноты.

– Она пожелала поехать в другое место, – уже не в первый раз объяснил слуга с неизменно непроницаемым выражением лица. – Вы не сказали мне; что она пленница.

– Конечно, она не… пленница, просто…

А что, если она не вернется? Он глубоко вздохнул. Была ли это его вина? Не отпугнул ли он ее? Не был ли он слишком грозным?