Круги на Земле - Владимир Аренев

Макса одновременно терзали холод и жар. Холод устроился на лице, а жар растекся по остальному телу. Он открыл глаза и на одно долгое, невыносимо затянувшееся мгновение мальчику показалось, что он утонул и лежит у поверхности покрытой льдом реки, подо льдом. Потом чья-то заботливая рука скользнула по лбу и смахнула холод, как смахивают прядь волос. Стало теплее.

— Палехчало? — спросил женский голос, делая ударение на «е» и твердо выговаривая «ч».

Макс попробывал кивнуть:

— Немножко. А где дядя?

— Здесь я, козаче. Похоже, ты перегрелся на солнце или… уж не знаю, какое еще может быть «или». Я бы списал все на мороженое, но сколько ж надо съесть мороженого, чтобы вырубиться прямо в автобусе? Ну как самочувствие, плохо или очень плохо?

«Ох, — отстраненно подумал Макс, — как же мы любим повторять одну и ту же, „коронную“ шутку миллионы тысяч раз. И искренне считаем, что от этого она не становится хуже».

— А мы уже приехали? — уточнил мальчик.

— Почти, — сказал Юрий Николаевич. — Почти.

(Потом Макс узнает, что они сделали остановку специально, когда выяснилось, что он потерял сознание. Пассажиры — в основном пассажирки — настояли, а водитель не особенно упирался. Теперь же, когда выяснилось, что все в порядке, мотор снова заурчал и машина двинулась дальше).

— Тебя не укачивает? — тревожно спросил дядя. Он винил себя за то, что позволил племяннику съесть так много мороженого, и теперь не знал, как быть. У Юрия Николаевича никогда не было детей, и с одной стороны это, а с другой — понимание того, что они находятся очень далеко от больших больниц и современных лекарств, — заставляло его относиться к сложившейся ситуации крайне серьезно.

— Вы же помните, нет, — слабо улыбнулся Макс. — Вообще-то, не знаю, что на меня такое нашло… ну, я никогда раньше не падал в обморок. Наверное, перенервничал… и вообще.

— Есть хочешь?

— Не-а, не сейчас, — мальчик провел рукой по лицу — оно было мокрым.

— Я плакал во сне?

Юрий Николаевич непонимающе сдвинул брови, потом качнул головой:

— Нет, просто когда… когда оказалось, что ты без сознания, смочили водой…

— А-а. Ясно, — Макс вытер остатки влаги и внимательно посмотрел на дядю: — Далеко еще ехать?

— Примерно час.

Мальчик тихонько вздохнул. Ему было очень жарко, а альпинисты, похоже, растянулись цепью по всему горлу. Им, наверное, важнее был сам процесс восхождения, а не результат.

Ладно, думать об этом не стоит. Все равно еще час трястись в автобусе, так что лучше отвлечься.

Макс выглянул в окно.

Автобус ехал по полю.

Но это было другое поле, не то, из его сна; к тому же, теперь они мчались по асфальтовой дороге, и колоски не подступали к бокам машины вплотную. Почему-то именно эта деталь показалась мальчику самой успокаивающей.

Он посмотрел на небо, проследил взглядом за черной летящей точкой («Наверное, аист. А может — коршун») и вдруг понял, что скоро стемнеет.

Пожалуй, даже скорее, чем хотелось бы.

Макс, разумеется, не боялся темноты. Взрослые молодые люди возрастом в тринадцать лет не могут бояться темноты, это абсурдно. Темнота, как таковая, содержит в себе ничуть не меньше привлекательности, чем яркий солнечный день. По правде сказать, Макс даже любил ночь, любил ночной воздух, ведь он чище и душистее, как будто наполнен ароматами сказочных стран; любил звезды (в них, если отвыкнуть, можно обнаружить тоже своеобразное волшебство; это ведь чудо — звезды); любил ночную тишину и дворовых сверчков, которые непонятно как выжили в городе и даже оказались в состоянии петь.

Макс не боялся темноты, нет. Он боялся того, что может скрываться в темноте.

День и ночь в его представлении делились (пускай и не совсем четко, немного алогично) на время обычных людей и время людей необычных. Днем властвуют первые, ночью — вторые. Но и среди обычных, и среди необычных людей есть добрые и злые. Представляете: «необычные злые люди»? То-то!..

Точка на небе приблизилась к одному из телеграфных столбов, взмахнула крыльями и опустилась на верхние перекладины. Теперь Макс видел, что это белый аист.

«А в гнезде, кажется, уже есть малыши».

Ему стало интересно, как они чувствуют себя там, высоко над землей, когда ждут родителя с ужином и следят за машинами, что проезжают мимо.

В салоне автобуса стемнело. Столб с аистами пронесся и исчез вдали; там, похоже, уже приступили к еде.

Дядя Юра словно уловил его мысли.

— Проголодался?

— Не-а, спасибо. Приедем — тогда.

Сейчас одна только мысль о еде вызывала приступ кашля. И одновременно — бурчание в животе.

Чтобы не мучиться, мальчик откинулся на сидении и постарался заснуть. И — заснул, на сей раз без кошмаров.

Кот был четырехцветным, что, в принципе, являлось самым вопиющим нарушением законов природы. Но ведь вот он, мурлычет, трется о ноги, поглядывает на гостей.

Зверь поднял белую лобастую голову с рыжей полосой, проходящей от кончика носа до затылка, самоуверенно мявкнул и повел ухом. На кухне жарили мясо, и «чудо природы», понятно, немного нервничало. К тому же, кота смущали чужие люди.

А Макс зачарованно разглядывал зверя, который, кроме белого и рыжего, был носителем еще и серого с синим цветов. Расскажи кому — не поверят. Мальчик протянул руку и погладил кота — тот охотно откликнулся, подставляя голову под Максову ладонь.

— Ужо пазнаемилися! — шумно констатировал Ягор Василич, возникая на пороге комнаты. — Шархану, я гляжу, сення зноу дасталася. Сашка злавиу и размалявау. И як у яго гэта выйшла?..

С этими словами хозяин направился к серванту за рюмками, а Макс мысленно засмеялся: «Тоже мне, первооткрыватель!» Хотя, с другой стороны, мальчик подсознательно ждал чего-то подобного, какого-нибудь чуда. С тех пор, как автобус высадил их с дядей на окраине села и они, немного проблуждав в потемках, отыскали дом давнишнего дядь Юриного друга, Макс как будто попал в другой мир. И разговаривали здесь на другом, чудном языке, который понимаешь и не понимаешь одновременно. И жили по-другому. Так почему бы и не обитать в нем четырехцветным котам?..

А оказывается, все намного проще. Сын дядь Юриного друга, Ягора Василича и его жены, тети Маши, «злавиу и размалявау». То бишь, словил и покрасил.

Чуть позже, когда они вчетвером уже сели ужинать «чым Бог адарыл», явился и котомучитель с сестрой. Мальчик (вероятно, тот самый «подающий надежды художник» Сашка) при виде нежданных гостей замер; глаза его настороженно оглядели чужаков, потом переметнулись на родителей. После короткого визуального обследования был сделан однозначный вывод об осведомленности отца про некоторые творческие поиски сына — неутешительное, скажем прямо, резюме. Девочка же смущенно потупилась, покраснела и спряталась за спину старшего брата.