Былинка-жизнь - Наталия Ипатова

К слову, сегодня с утра поиски сокровищ казались Имоджин занятием настолько неправдоподобным и выморочным, что она вполне удовлетворилась бы простой рыбалкой. Сокровища представляли собой нечто такое, чему нет места в обыденной жизни. Не будь мальчишки, которых она в глубине души безмолвно обожала снизу вверх, так уверены, она взялась бы утверждать, что никаких сокровищ вовсе не существует в природе. Разве что тряпичные куклы и рыболовные крючки.

Впрочем, в свои двенадцать лет она давным-давно утратила интерес к тряпичным куклам. В свои двенадцать лет она поняла, что мир принадлежит мужчинам. А ей только задрав голову смотреть, как они вскидывают коней в высокие прыжки и принимают твердь под копыта. Король Клаус — царь и бог, единственная реальная мировая сила, какую она видела воочию — относился к ней, как к родной дочери, но только потому, что тому была какая-то причина, корни которой уходили вовне. Если Олойхор и Ким брались ей служить, то делали это только до тех пор, пока им самим этого хотелось. Имоджин уже выросла из тех лет, когда маленькая девочка умиляет всех сама по себе, и еще не вошла в годы, когда кто-то может ее действительно и сильно полюбить. Голенастый птенец с облупившимся носом и грязью под ногтями, красивая не больше, чем добрая половина кухарок. Сейчас Агарь стала с нею особенно строга, запрещая ей все на свете и мелочно придираясь к совершенно, казалось бы, невинным вещам. Собственное положение казалось Имоджин шатким, как положение вдовы, и зависело только от симпатии близнецов.

На женской половине на нее и вовсе косо поглядывали.

Может, из-за Лорелеи, которая откровенно отворачивалась, стоило ей только завидеть Имоджин. А может, и просто из-за того, что невеста. Была б еще она немыслимых голубых кровей, принцесса из Заморья! Так нет ведь, родовитостью Имоджин могла тягаться разве что с королевской птичницей, а стало быть, почему — она, и какого ляда было выписывать ее из Плоских Земель? Было довольно трудно представить себе, что все может измениться в одночасье. Еще труднее было вообразить, что это она сама может все изменить и выстроить желания мужчин по своему собственному вкусу. Хотя, в сущности, красивая женщина, которой она обещала вскорости стать, рано или поздно обязательно пришла бы к такому выводу. Да и мужчины подходящие были уже под боком.

В этом смысле она была им точно такой же противницей, каким казался им отец, а ей — нянька.

От большака ответвилась тропа, бывший проселок, затянутый юным подлеском, нетронутым с тех самых пор, как мельница перестала быть мельницей, изменив свой официальный статус на место рыбалок царствующей династии. Новую мельницу построили ближе к заселенным местам, обеспечив ее необходимым перепадом высот и искусственным прудом. Новый мельник к тому же оказался не так мрачен и нелюдим, как старый, хоть люди и поговаривали, что ни с одним из их породы дело не может быть чисто. И старая мельница с тех пор совершенно пришла в упадок. Если бы путники наехали на нее зимой, увидели бы черные от времени руины, торчащие из снега, как останки, покрытые иссохшей плотью.

А весной их поразил бы контраст меж брызгами юных почек и говором талой воды, обегающей рухнувшее с обломанного вала колесо, и мрачным молчанием угловатого, обваливающегося внутрь себя строения. Осенью же, когда неподвижная вода в пруду сплошь покрыта цветным лиственным ковром, и невесть что — но непременно страшное! — ожидает тебя под покровом, глядя из-под воды, наверное, им всем стало бы как минимум не по себе. Но сейчас в самом своем разгаре цвел июль, отягощенные влажной утренней зеленью ветви склонялись к воде, пряча под собою все угловатое и неправильное, отфильтрованное ими солнце золотило избранное ребятами место пикника, а редкий всплеск, доносившийся с воды, намекал, что время они потратят тут недаром.

Тех, кто набредал на эти полусгнившие развалины летом, заботило только, чтобы ветхий кров не рухнул на их головы, да вот еще комары, мириадами гнездившиеся в высокой сырой траве, растущей прямо из воды, благодаря которым на диво жирны были местные лягушки.

На самом деле, Имоджин не слыхала ни про одну мельницу, не овеянную дымом мрачной тайны. Главным образом потому, что секреты мельничной механики непосвященным умам кажутся круто замешенными на черном колдовстве. Киммель и Ойхо в ночной темной спальне уже рассказали ей все, какие знали, страшные сказки, в том числе про мельников и про чертей, которых те запрягают делать за себя черную работу, про цену, какую они при этом платят, и про все преступления и кошмары, которые вершатся под скрип вращаемого водой колеса. Правда, это было так давно, что сами они уже позабыли свои россказни, а Имоджин усомнилась, не придумали ли мальчишки все это специально, чтобы насладиться ее девчачьим ужасом.

Пробираясь по тропе, змеей вьющейся в приникших к земле искривленных влажных зарослях, караван инстинктивно перегруппировался, следуя вошедшим в кровь воинским принципам. Олойхор выдвинулся вперед, отводя рукою свисающие поперек тропы ветви, готовый первым напасть или обороняться, если окажется, что место занято кем не следует. След в след за ним двигалось «мирное население» в лице лошади со стражем и Имоджин. Тылы прикрывал Ким, бесшумный и невесомый, как солнечный свет. Не то чтобы они реально когото боялись. Просто они так привыкли.

Пришлось спешиться, чтобы следовать дальше. Черная яма, неожиданно разинувшаяся на них сбоку тропы, прикрытая полусгнившими проломленными досками, что-то вроде тайного схорона сгинувшего мельника или просто ловушка на тропе, сооруженная неведомо кем, но несомненно с лихой целью, представляла серьезную опасность для лошадиных ног. Ведя своего коня в поводу, Ойхо продолжал возглавлять шествие. С видимым облегчением Имоджин соскользнула с седла. Она все уже отсидела себе в неудобной позе, каковую, сидя перед всадником, сменить не так уж просто. Кожаная обувка промокла мгновенно. Сказать по правде, по такой мокроте она предпочла бы ходить босиком: проще ноги согреть, чем обувь просушить. Однако здесь это было бы просто глупо: ужалить в стопу могла не только болотная гадюка, но даже какая угодно щепка или ржавый крючок, потерянный любым из поколений рыбаков.

Сама не зная как, Имоджин оказалась впереди, оставив за спиной стража и принцев — разгружать, расседлывать и стреножить коней, и вяло меж собою перебраниваться. Уж кому-кому, а лошадям в высокой, испокон веку некошеной траве было самое раздолье. Шаг за шагом она пересекла сперва символические границы мельницы, отмеченные трухлявой жердью, рухнувшей с кольев и благополучно сгнившей. Затем, переполняясь сладкой жутью, которая сама, кровь из носу, заставляет себя преодолевать, перешагнула порог мельницы. Небо глянуло на нее через светлые щели. Лесенка на второй этаж, или, скорее, помост, обрушилась. Здесь же лежали жернова, скинутые один с другого, словно здесь развернулся неуклюжий великан. Плоский круг одного из них вполне можно было использовать в качестве стола.