Мама джан - Алексей Фролов

– Не спорь, Медведь, Кабан прав, – рассудил Шоник. – Хер его маму понимает, что такое ваш социальный статус. Я в этом не разбираюсь… Но вот у Цыгана жена – дочь крутых адвокатов, так она с Цыганом почти каждый день срется…

– А какая из жен с Цыганом не сралась? В чем социальный статус перед ним виноват?

– Выходит, виноват…

Рина, перебивая спорщиков, неожиданно выпалила:

– Если бы мой отец был директором «Хонды», а я втрескалась бы в уличного музыканта, фигушки кто заставил бы нас разлучиться.

– И вы умерли бы в один день, как Ромео и Джульетта, – сказал Медведь.

– Будь проще, Медведь. Ты как Сеня-газетчик, – фыркнула Оленька. – Сует как-то мне книженцию. Почитай, говорит, «Ромео и Джульетта». Интересно, говорит… Придумал тоже, Ромео… Нужен он мне… У нас в деревне ни одного путевого ебаря не осталось. А он со своим Ромео… Какой тут на фиг Ромео…

Кабан и Медведь перемигнулись и заржали. Ну, Оленька, скажет, так уж скажет!..

– А кто это, Сеня-газетчик? – спросила Рина.

Она уже не первый раз в течение вечера слышала это имя.

– Еще узнаешь.

Пацаны шутили, веселились у входа в метро на станции «Павелецкая», и Рина вместе с ними смеялась. И Оленьке было весело. Когда все угомонились, Кабан сказал, иронично взглянув на Рину:

– А насчет того, что никто тебя не заставил бы разлучиться… Во-первых, твой отец не хозяин автосалона…

– А во-вторых?

– А во-вторых… Ты, конечно, клевая девчонка, просто классная… Но, не обижайся, типаж у тебя не совсем в моем вкусе.

– Я и не подумаю обижаться, – ответила Рина, все-таки в душе уязвленная такой прямотой.

Они еще потоптались у метро, пацаны то и дело оглядывались по сторонам, словно решались на какую-то авантюру.

– Так, – наконец определился Кабан. – Я за ширевом. Ты, Оленька, мотай к Аньке, возьми первую струну, скажи, что для меня. Шоник и Медведь, побудьте с Риной, чтобы к ней никто не клеился.

Кабан и Оленька растворились среди прохожих. Рина спросила Шоника:

– Слушай, в кинотеатре же охрана… Как там можно ставиться?

– Охране все до фени. Нас предупредили только, чтобы баяны, ну, шприцы, и ампулы с собой выносили.

– А кто это Анька?

– Анька, это… ну тоже в переходе играет. Всегда на Павелецкой. Хохлушка. С Украины приехала. С мужем и собакой. Больше ни хрена у них нет. Если гитары не считать. Прикинь, они в землянке второй год живут.

– В землянке?

– Угу. Вырыли землянку. Под Дмитровом, рядом с каналом. Это Савеловское направление. Печку из брошенной стиральной машины сварганили. И живут, табачок жуют, водяру лопают. Им уже по тридцатнику. Аньке уют нравится. Говорю же, хохлушка. Мы с Кабаном любим к ним в гости ездить.

«Ничего себе, уют в землянке», – подумала Рина.

– Ну и как в гостях?

– В гостях хорошо. Там целый поселок бомжи замастырили. Их уже бульдозером грозят снести. Если не сроют, я тоже, может, землянку себе отбабахаю… На зиму…

Глаза у Шоника вдруг воровски заблестели.

– Опа, – пробормотал он.

Его внимание привлекла большая сумка, хозяйка которой легкомысленно повернулась к ней спиной. А на сумке лежала огромная кукла…

Медведь перехватил взгляд Шоника, обнял за плечи.

– Даже не думай… Она же неподъемная… Нам и втроем ее не осилить.

Он имел в виду сумку, а Шоника вовсе не сумка в этот раз интересовала, а кукла.

Подошел Кабан:

– Блин, еле успел! Аптеку уже закрывали, я, блин, Аленку у входа тормознул.

– Продала?

– А то! У нее в кармане все было. Я, говорит, знала, что ты придешь.

– И баяны взял?

– Баянов у нее не было. Баяны, говорит, сам купишь. Тяжко нам теперь придется. У них щас облава за облавой… Сегодня вообще все точки по Москве шерстили. Рина в эту облаву и втюхалась. ГНК звереет. Как бы не прикрыли эту лавочку.

– А ты не бойся, они откупятся, – ответил Шоник, не отводя глаз от сумки.

– Чего ты там углядел? – заинтересовался Кабан.

– Не мешай! Да где же Оленька, мать ее?!

Оленька подбежала, стала совать струну Кабану.

– Шонику отдай.

– Привет всем от Аньки. Они тоже сейчас закругляются. Всех нас звали… Шоник, ты че?

Шоник оттолкнул ее руку со струной.

– Идите в «Пять звезд»… Я сейчас…

Он двинулся к сумке, как волчонок за добычей. Осторожно, мелкими шагами, безобидный такой мальчишечка. И вдруг этот безобидный мальчишечка метнулся зверенышем, молниеносно схватил куклу и рванул со всей дури прочь, в сторону «Новокузнецкой». Ошарашенная тетка запоздало спохватилась, завопила благим матом, как пьянь болотная, на помощь звала, милицию кликала. Но ни один человек, из стоявших поблизости, не сдвинулся с места. И сотрудников милиции рядом не оказалось. А Шоника и след уже простыл.

Музыканты, озорно подмигивая, переглянулись друг с другом.

– Упала ему эта кукла… – сказал Медведь. – Конкретно мог влипнуть.

– Ты еще тупее, чем я думала, – презрительно ответила Оленька – Он ведь для сестренки… Подарит Надьке. Только представь, сколько радости будет. Молодчина, Шоник. Уважаю, блин…

– Ну че, пошли, Оленька, удолбимся! – предложил Кабан.

– Не-е… я потом… Могу отдать тебе мой баян, – она незаметно протянула ему шприц. – А я потом, меня еще держит.

– Как знаешь. А мне надо. В «Пять звезд» сходить – это святое. Вы меня у выхода подождете.

«Пять звезд»! Мажоры, шикарные иномарки, расфуфыренные телки, блядовитые, но глаз не оторвешь, как от дорогих машин. Все в таком умопомрачительном тонусе: умереть – не встать. Только Кабан не в тонусе. Идет, тонет, бедняга, в воспоминаниях о своей бывшей девочке Хонде… Не в бар идет и не в зал. Идет в туалет. Чтобы поставиться! Двери кабины запирает на замок. Садится на корточки и втягивает содержимое ампулы в баян. Находит вену. Втыкает иглу. Контроль окрашивает баян в ярко-алый цвет. Кабан медленно гонит буторфанол в свою кровь… Потом вторую ампулу, потом еще половину. Зажимает пальцами место укола… Закрывает глаза, забывается.

Прихо-од! Он сидит на корточках с баяном в руке и ему начинает казаться, что тело становится невесомым, он его перестает ощущать. Только видения… Вот он выходит из туалета, чуть пошатываясь, идет к кассам и там, у одной из касс, сталкивается с Хондой. Она будет покупать себе билетик и мило улыбаться какому-то черту, как когда-то улыбалась Кабану. А черт этот пялит зенки на ее бедра… Кабан подойдет, поздоровается с ней и своей исколотой рукой свернет челюсть этому педриле, прочистит ему карманы, заберет Хонду, посадит ее на белый «Мерседес» и увезет подальше от этой гнусной «Павелецкой»… и от «Курской» тоже… вообще подальше от всего земного… он будет гнать «Мерседес» пока не закончится бензин, а он не закончится никогда… не закончится никогда…

– Тьфу, бля… – он открыл глаза. – Я же в сортире! В кабинке… в «Пяти звездах»…

И никакой Хонды… никакого «Мерседеса» нет и не было… и, бля, скорее всего и не будет! А таким реалистичным все выглядело… Кажется, мираж тоже выглядит реалистично… Ну… хоть рожу никому бить не пришлось. Во всем есть свои плюсы.

Он покинул туалет, на неверных ногах поднялся наверх, подошел к кассам… никого нету! Того, кто ему нужен, нету. Конечно, откуда бы здесь быть тому, кто ему нужен. Вот на выходе его ждут верные друзья… Считай, братья… И сестра Оленька, хоть она и лесбиянка. Ну и что такого, что лесбиянка? Она хорошая лесбиянка, то есть сестра хорошая. И Рина, новая его сестра, – тоже хорошая, зря он ей брякнул, что она не совсем в его вкусе. Ладно, он трахнет ее от души, и она его простит…

Кабана конкретно вставляло. Он вернулся к приятелям, размякший чуть ли не до сблева. Обнял Рину и Медведя, а Рина обняла Оленьку – и вот так, обнявшись, они отправились к Чистым Прудам, рядом с которыми прошло незабвенное детдомовское детство Кабана. Ему было хорошо и весело, а Оленьке еще лучше и веселее, а Рина просто сияла от счастья. Только Медведь, как обычно, молчал, замкнувшись в себе. Значит, и ему было хорошо. Просто прекрасно всем было. Жаль только Шоник отсутствовал.

Миновав «Новокузнецкую», они вышли на мост через Москва-реку. Ночной город потрясающе гляделся. Они стояли на мосту, курили, глазели вокруг с такой жадностью, словно эта панорама впервые перед ними открылась. Прямо по ходу раскинулась Красная площадь под защитой Кремля, хранимая Василием Блаженным. Слева сияли купола храма Христа Спасителя. Справа высотка на Котельнической набережной протыкает шпилем звездное небо.

– Мы с Шоником забирались на эту высотку, – сказал Кабан Рине. – На самую верхотуру. Тоже ночью. Обалденно… Тебе с Оленькой стоит там побывать… Красотища…

– Ну ее на хер, такую красотищу. Я высоты боюсь, – отказалась Оленька.

– А вы знаете, что на этот мост Руст самолет посадил? – спросил Медведь.

– Слыхали, – сказал Кабан.

Рина ничего об этом не знала.

– Какой Руст?

– Тот самый, немец хуев. Из Германии прямиком сюда ломанул. Наши даже не чухнулись, через всю страну дали пролететь. Обосрались на весь белый свет.