Фаустус и другие тексты - Бернар Рекишо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
День за днем вы были Пенелопой. Пенелопа распускает сказание дней, канитель мнительных дней – песок времен.
Я обожал героев древних земель,
и землю героев и вóды земли:
Иордан, Ганг и Темзу,
Великую китайскую стену
И бастионы Солима,
Рейтара с крыши мира
Легендарного Парсифаля,
И полночное солнце,
Процессию звезд,
Рембрандтову позолоту,
Множественность миров
И венецианские пудры:
Больше чем историю сна
Больше чем историю того или иного бога
Слушайте саму богиню, она заставит вас грезить
Над потоками ночи
Где спят планеты
Где живут Николай Чудотворец, Гамлет и Оберон.
Я обожал богинь древних земель и лес богинь:
Нимф в золочении, перламутре и ореоле
Золотых лимф Авроры,
Нимф в облачении, ублажении и ореоле
Золотых лимбов солнца,
Я пересек ваши леса
Чтобы послушать фей
Пересек ночи
Чтобы выслушать ваши сны
Зонды в ореоле, пересечении, облачении
Уймы милостивых золотых фей.
Нимф в обожании, ублажении и золочении
Алмазов ночей снов.
О радужные перламутры в аромате коралловой плоти, что поднимают лучи лунными рычагами вплоть до жемчужного озера!
Итак, было начало;
Обожание начала
Было началом обожания.
В начале было забвение,
Забвение было обожанием.
Переход феи
От забвения к забвению
Таким однажды предстал мне мир.
Там не было Пенелопы, не было Оберона,
Не было древних земель и не было феи,
Не было ни обожания, ни чуда,
Нечего обожать.
Там не было истинного, не было ложного
И Мое несло в себе нечто скрываемое.
Я пребывал в сокрытии, если «пребывал» действительно значит – о нет! – сбылся.
Нет, ничто… само твое имя уже чересчур.
Смолкните, голоса ничто, безымянные, безыменные
Сгиньте, песнопения тишины, где бдело вечное, покуда я не был рожден,
Сгиньте, ничтожество тишины и тишина ничто.
Сгиньте, поэты, которые были чем-то иным, нежели ты.
Сгиньте, вы, те, кто верит, и вы, кто верит, что видит… и те, кто хочет заставить видеть, те, которые увидят, но не смогут сказать, и те, которые говорят, но не могут видеть, и те, которые говорят, что не могут знать.
Сгиньте, говоруны, кому не выпало приключение.
Звоните отходную по лучшим сокровищам жизни,
Похоронную детородную, серенаду заупокойную: оставьте в покое черное и невесомое.
Тишины тяжесть, мера без меры,
Которой была измерена первая мера,
Взвесьте первую меру, вес без тяжести
Несоизмерного:
Венец без памяти, лицо без романа
И цветы без романса, недвижность движения…
Звоните отходную по тишине в обожание мертвых:
Пробуждение без сна от сновиденья без праха.
Природное и инородное, чудеса без природы
И природа без чуда, звоните по чуду отходную
Талисман без примет века без сущего.
Присущие звоните тенора, меж двух бесконечностей сущее – ось, и ось подвижная:
Оси абсолюта, пройдите нитью течения песка, что течением дня растрескивает ночь времен.
Присущие, крупицы на течении песка, канатоходцами текущие по нити течения дней,
Присущие тысячью эхо, что держат на привязи и других, и соседа, ночи, узлы и отголоски, наследования и семя – расторгните все ваши связи.
Звоните отходную по присущим, по множеству единиц,
Страдайте на солнцах, малые бесконечно,
На простыне толп и в сите звезд.
Звоните отходную по тайнам, звоните на острове души,
Этот остров – гора, глаз и солнце,
Толпа сокровище, крупица и романс,
Забвение, начало, ви́дение, обладание
Выживание знания, встреча с чудом
Алмаз, греза, источник, вода, питие, жажда,
Созерцание и созерцаемое,
Любовь и голубка,
Обожание и обожаемое, но вещь обожаешь лишь раз.
Этот глаз – также и взгляд, зрение и незримая вещь, которая меняет форму в зависимости от способа ее видеть или от формы ви́дения. При одной форме ви́дения она становится одной вещью, при другой – какой-то другой и тем самым превращается из реального в ирреальное, из силы в слабость, из человеческого в нечеловеческое или из цветка в чертополох, из интеллектуальной темени в ясность безумия: в зависимости от того, как смещается способность внутренней точки зрения мысли, изменяется этот остров, объект предельной досягаемости нашего внимания.
Место без пространства, где растворяются противоположности, порог невозможного, вспышка гения, ты соединяешь в себе нацию без берегов и островного владыку, весь целиком народ магов.
И ты не смерть, и ты не жизнь.
И ты был бы всем (а не чуточкой каждого)
Если бы, прежде чем стать всем, не был ничем.
Приветствую тебя, ничто, венчающее мудрецов!
Знание без сознания и исконное подсознание,
Запах духовных стрекоз, мотыльков!
Пустошь ошеломительных и спокойных излишеств
Материя осевого мгновения вместо полярной звезды и хлеба пчел…
Гуд зноя под снегом света…
Седлайте жнейку, Пенелопа под руку с Мальдорором, и пожинайте кометы, вольеры и мандрагоры, сожните все клочья перьев и трюки слов, чтобы быть мне пером, клочком света в закромах муравьиных!
Фауст в необъятном и бесконечном!
Ах! что за услада быть автором собственного апокалипсиса!
Фауст в сумерках со своего балкона
Из своего окна Семирамида улетала глазами в город, ибо если через дверь входят, через окно ускользают: она походила на мыслителя, но мыслила ли она? Положив руку на лоб, склонила лицо; она походила на мыслителя, но мыслила ли она? У нее изо рта вырывались глубокие вздохи и фразы из тех, что произносят великие люди; она, казалось, осмысляла, что говорит, но мыслила ли она? В сердце я рассуждал: «Мыслитель – это тот, кто мыслит, но разве не так все и поступают, но не все же мыслители? Так, значит, мыслитель – не просто кто-то, кто мыслит, а тот, кто мыслит определенные мысли: какие же мысли заставляют стать мыслителем?»
Со своей террасы Семирамида не могла не заметить, что большие города скорее, чем пустыни, способны навеять чувство одиночества:
Ночные города с зажженными огнями,
Каждое окно это звезда
Каждая звезда око города
Каждый квартал плеяда
И небо отражение города.
Ночные города, закрытые ставни
Веки спящих домов,
Спит в вас башня и Вавилон,
Закрытые ставни, веки спящих звезд.
И под каждым веком бодрствует сущность и ждет, бодрствует семирамидский мыслитель, бодрствует очередной Фауст, ускользает и улетает в город.
Семирамида хотела сказать нам об одиночестве единственных детей, баюкающих себя среди городских огней, ибо под каждым веком скрывается не мужчина, и не женщина, и не ангел – ангелы тела не имут, – возможно, фея из какой-то правдивой истории. Семирамида хотела сказать нам об этой фее в городах спящей ночи:
Она была там, как никогда сущая,
