Стихи остаются в строю - Евгений Абросимов

1940

«Не всегда и вполне безупречно…»

Не всегда и вполне безупречноЯ общался с своей судьбой,Ошибался порой, но вечноОставался самим собой.

На дороге моей вставалаЗаслонявшая свет тоска,Я ее миновал, как скалыНезнакомого материка.

Но покоя мне не довольно(Знаю цену таким вещам),Ненавижу самодовольныхОбывателей и мещан.

Я видал и Неву и Припять,Дружбу видел, только, прости,Дружба — это не вместе выпить, —Это вместе на смерть пойти.

Старый корабль

Проржавев от рубки до заклепок,Он свое отплавал и одрях…Снег лежит на палубе, как хлопок,Ночь стоит на мертвых якорях…

Этот крейсер, ветхий и невзрачный,Он давал четырнадцать узлов,Но теперь от времени прозрачныСтенки износившихся котлов.

В кочегарке бродит без опаскиСтарая откормленная мышь,По отбитой многослойной краскеВозраст корабля определишь.

Борт шершав от пластырей и вмятин,Тряпки сохнут в путанице рей,Он угрюм и даже неопрятен —Старый предок наших кораблей.

А из порта движется эскадра,И смеется флагман, говоря:— Я на нем служил три года в кадрах,Этот крейсер знают все моря!

Он когда-то был последним словомКораблестроительных наук.Много лет он нам казался новым, —Старость замечаем мы не вдруг!..

И мечталось флагману в походе,Что когда-нибудь изобретутНовый флаг в международном своде:«Отставному крейсеру — салют!»

1940

Январь сорокового года

Суров январь сорокового года,Покрыты белым пухом берега.Синоптик мрачен. Скверная погода.Шуршит в заливе скользкая шуга…

Весь день над шаткой палубою тучи,Стоят морозы несколько недель,Январский лед, тяжелый и колючий,Плавучую сжимает цитадель.

На корабле сбираются к обеду,Встречают кока дюжиной острот,Течет спокойно мирная беседа,Пока ее тревога не прервет.

Война, война… На строгости традицийОна не отражается ничуть,И горе вам, рискнувшим не побриться,И вам, шинель забывшим застегнуть.

Но вдруг ворвался в шумные отсекиИ зазвенел прерывистый сигнал,Единым звуком в каждом человекеОн мускулы спружинил и собрал.

Клокочет море. Сипло завывая,Холодный ветер палубы сечет,А вдалеке, как будто неживая,Лежит земля, закованная в лед.

И тишина минуты на две, на три,Как перед смотром части войсковой,Перед началом оперы в театреИли в глухой тайге перед грозой.

Природа мрак над Балтикой простерла,Померк под снегопадом зимний день.Шестидюймовок стынущие жерлаНащупывают первую мишень.

За этот миг ледовою коростойНа корабле железо обросло.Ты не легко, не шуточно, не просто,Жестокое морское ремесло!

Но для того, кто в молодости выбралБесстрашие вечным спутником своим,Нужна работа крупного калибраИ крепкий шторм подчас необходим.

Чтоб, никогда не ведая испуга,Смотреть, как в черный вражеский зенитПружина боя, скрученная туго,Молниеносным залпом зазвенит.

Как жадно звуки схватывает разум,Когда мишень на целике видна,И наконец магическим приказомЗвучит короткий возглас ревуна.

И сразу башня вздрогнула… другая…Небесная качнулась высота,Оранжевое пламя изрыгая,Орудия взметнули хобота.

Казалось, море выло и гудело,Противник бил наводкою прямой,Эсминец рыскал в зареве обстрела,Фонтаны оставляя за кормой.

Разбиты восемь движущихся точек.Осталось две, они еще палят.В предсмертной злобе раненый наводчикШлет свой последний яростный снаряд.

А в это время где-нибудь в Сибири,Быть может, на краю материка,В просторной и натопленной квартиреЛаскает сына нежная рука.

Вихрастый и взъерошенный мальчишка,Ему совсем не хочется в постель,Пред ним до дыр зачитанная книжкаИ корабля картонная модель.

Уже двенадцать. Передана сводка,А он не спит. И в шуме у крыльцаЕму все время слышится походкаНа вахту заступившего отца.

И видит он клокочущее мореИ слышит рядом плачущую мать,А женщина, суровая от горя,Все думает: сказать иль не сказать?..

И сдерживает, пряча телеграмму,Рыданья, в горле вставшие комком…— Усни, сынок! — А он твердит упрямо,Как все мальчишки: — Буду моряком!..

1940

Григорий Кац

Курганы

В привольной степи за Полтавой,В зеленом и жарком краю,Спивают высокие ТравыСтаринную песню свою.

Склонилась плакучая иваНад тонкою ряской речной,Курганы стоят молчаливо,Полынной дыша тишиной.

Пусть утро играет над ними,Вечерние зори горят, —Сверкая главами седыми,Безмолвно курганы стоят.

Положен в могилу степную,Кто, смертных не ведая мук,Вдруг падал на землю родную,Не выронив сабли из рук.

Какой уже век ими прожит?Безвестным могилам — почет.И птица летит, и прохожий,С дороги свернув, подойдет.

Он шапку снимает при встрече,Завидя высоты вдали,Кургану он сыплет на плечиДве полные горсти земли…

А свадьба степною дорогойЛетит, бубенцами звеня, —Внезапно и трезво и строгоСваты остановят коня.

И шутка уже неуместна,И песни в сторонку ушли.Бросают жених и невестаДве полные горсти земли…

Так, всадник промчится ли мимо,Иль мать со слезами пройдет,Иль об руку хлопец с любимой, —Курган все растет и растет.

«Мчит на север состав по полям…»

Мчит на север состав по полям,А за ним — торопливым шагомВесна со снежком пополам,Залегающим по оврагам.

Ветер в тамбур неслышно проникС местожительства — Лозовая.Улыбаясь, поет проводник,Полустанки из тьмы вызывая.

Голубой огонь наших звездДолетает, в пути не сгорая.Приблизительно триста верстДо улыбки твоей, дорогая.

День

Выходят звезды. Безвозвратно прожитГорячих поисков, больших свершений день.Ночь вырастает — словно время тожеШирокую отбрасывает тень.

Как сохранить в себе неповторимыйТвой образ от начала до конца,И даже этот пролетевший мимоСтепной и горький запах чабреца?..

Павел Коган

«Есть в наших днях такая точность…»

Есть в наших днях такая точность,Что мальчики иных веков,Наверно, будут плакать ночьюО времени большевиков.И будут жаловаться милым,Что не родились в те года,Когда звенела и дымилась,На берег рухнувши, вода.Они нас выдумают снова —Косая сажень, твердый шаг —И верную найдут основу,Но не сумеют так дышать,Как мы дышали, как дружили,Как жили мы, как впопыхахПлохие песни мы сложилиО поразительных делах.Мы были всякими, любыми,Не очень умными подчас.Мы наших девушек любили,Ревнуя, мучась, горячась.Мы были всякими. Но, мучась,Мы понимали: в наши дниНам выпала такая участь,Что пусть завидуют они.Они нас выдумают мудрых.Мы будем строги и прямы,Они прикрасят и припудрят,И все-таки   пробьемся мы!… … … … … … … … … … …И пусть я покажусь им узкимИ их всесветность оскорблю,Я — патриот, я воздух русский,Я землю русскую люблю,Я верю, что нигде на светеВторой такой не отыскать,Чтоб так пахнуло на рассвете,Чтоб дымный ветер на песках…И где еще найдешь такиеБерезы, как в моем краю!Я б сдох, как пес, от ностальгии[2]В любом кокосовом раю.

1940