Тринадцать - Джош Аллен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я проснулась, потому что что-то услышала. Это был какой-то гул или жужжание. Моя комната первая по коридору, а это жужжание доносилось из главной гостиной. Я могла это точно определить.
Я посмотрела на часы возле кровати.
На них было 3:13. Что может гудеть и жужжать в 3:13 утра?
Я встала и, спотыкаясь, побрела в коридор.
В доме было совершенно темно, если не считать странного голубого света, исходящего из кухни. Подойдя поближе, я увидела, что это новая микроволновка. Она была включена, и что-то внутри неё медленно вращалось.
– Мама? – позвала я. Я подумала, что она готовит себе полуночный перекус.
Она не ответила. Я поискала её за столом и у кухонной стойки. Похоже, её нигде не было. Не было ни движения, ни даже тени.
Микроволновка продолжала жужжать. Синий свет мелькал вместе с тем, как её содержимое продолжало вращаться.
Было жутковато, в доме было темно, если не считать этого единственного света микроволновки. Вся кухня, казалось, была залита странным радиоактивным свечением.
– Мама? – снова окликнула я.
Ничего.
Микроволновка вела обратный отсчёт.
Семь… шесть… пять.
Что происходит? Микроволновка что, уже сломалась? Включается сама по себе среди ночи? Она у нас всего третий день.
Микроволновка досчитала до двух… затем одного… и звякнула. Внутренняя лампочка погасла, и кухня погрузилась в кромешную тьму, горел только экран микроволновки, на котором было написано «конец».
Я включила свет и зажмурилась от внезапной яркости. Затем я открыла дверцу микроволновки.
В ней была моя любимая жёлтая миска.
Она до краёв была заполнена… овсянкой.
От неё поднимался пар. Я медленно вытащила миску, и её края чуть не обожгли мне пальцы.
– Что за чертовщина? – ругнулась я.
В овсянке была голубика. Три ягоды.
«Странно, – подумала я, – очень странно».
– Кто здесь? – прошептала я.
Никто не ответил. Я огляделась вокруг.
Это наверняка мама. Должно быть, она нашла выброшенную овсянку и решила проучить меня.
– Ладно, мам, – обратилась я в пустоту. – Я поняла. Я не должна выбрасывать еду. Извини меня.
Я ждала, что она мне ответит, выйдет из кладовки и засмеётся.
Но она не вышла.
Тогда я кое-что заметила.
В моей любимой жёлтой миске были не только три ягоды голубики и овсянка. Было ещё что-то – скомканный кусок полиэтиленовой плёнки, обёртка от жвачки и даже тонкая резинка.
Как будто это была та самая овсянка, которую я выбросила утром, как будто кто-то зачерпнул её прямо из помойки вместе с мусором.
У меня зашевелились волосы на руках. Быстро я снова выбросила овсянку в мусорное ведро.
Затем я поставила свою жёлтую миску в раковину, выключила свет и почти бегом побежала обратно в постель.
* * *
На следующее утро мама ничего не сказала об овсянке. Она даже разрешила мне поесть на завтрак хлопья – колечки с зефирками в форме пиратских сокровищ. Мои любимые.
Я подумала, мама решила, что я усвоила урок, и теперь всё будет в порядке.
А потом наступила ночь.
Вторую ночь подряд меня разбудило гудение или глухое жужжание. Я открыла глаза и посмотрела на часы.
Было 3:13 утра.
Я вылезла из кровати, и у меня было ощущение дежавю. Из микроволновки исходил жутковатый синий свет, а внутри вращалась миска. Шёл обратный отсчёт: три… два… один, и… динь, и зелёным засветилось слово «конец».
И вот я опять вытаскиваю свою любимую жёлтую миску. И она наполнена дымящейся овсянкой – опять – с тремя ягодами голубики. Вперемешку с обёрткой от жевательной резинки, скомканным куском полиэтиленовой плёнки, тонкой резинкой, а теперь ещё скрепкой и кусочком апельсиновой корки.
В очередной раз я соскребла это всё в мусорку.
– Я поняла, мам. Я усвоила урок. Я не буду выбрасывать еду.
Она наверняка прячется в кладовке. Я распахнула дверь.
Её там не было.
Я заглянула в гардероб и под компьютерный стол.
Её нигде не было.
Немного дрожа, я побрела по коридору. У двери в мамину комнату я повернула ручку и заглянула внутрь.
Она лежала калачиком в постели, закрыв глаза и сложив руки перед собой. Она не храпела, но её дыхание было тяжёлым и ровным, как будто она уже давно спала.
У меня к горлу подступил комок.
Прежде чем я успела о чём-то подумать, я метнулась через весь дом, выключая свет.
Я проскользнула в постель, и с головой спряталась под одеяло.
* * *
Это произошло на следующую ночь. И на следующую ночь. И в ночь после этого.
В то же самое время.
В 3:13 утра.
Я пыталась не обращать внимания на микроволновку и спать дальше, несмотря на жужжание и гудение, или, по крайней мере, не вылезать из постели в 3:13 утра, но не могла. Микроволновка, казалось, обладала какой-то странной силой. Этот гул был словно музыка, зовущая меня. Как флейта Крысолова.
Через неделю у меня под глазами образовались мешки.
Я почти перестала спать по ночам. В школе я постоянно клевала носом, и даже уснула на уроке математики.
В одну из ночей я решила выбросить овсянку не в мусорное ведро, а куда-нибудь, где её будет трудно найти. Когда я вытащила свою любимую жёлтую миску, я понесла её к задней двери. Несмотря на то что на улице было холодно, я приоткрыла дверь, пробралась к кустам рядом с домом и соскребла мусорную овсянку на землю под кустом гортензии.
Это не сработало.
Следующей ночью, в 3:13, я проснулась от звука жужжания. Овсянка снова оказалась в микроволновке, снова в моей любимой жёлтой миске. Теперь в ней были три ягоды голубики, обёртка от жвачки, скомканный кусок полиэтиленовой плёнки, скрепка, кусочек апельсиновой корки, несколько комков земли, лист, смахивающий на сорняк, и мёртвый чёрный жук.
* * *
Это продолжалось. Я вообще перестала спать. Я просто лежала в постели без сна, ожидая того, что, я знала, должно будет произойти.
Гул. Жжжж. Динь.
Конец.
По утрам я, пошатываясь, брела в ванную. Перед тем как принять душ, я сидела на краю ванны, подперев голову руками.
Я начала урывать сон во время обеда. Я нашла тихое местечко в библиотеке между двумя книжными полками и использовала рюкзак как подушку.
К овсянке подмешивалось всё больше и больше всякой всячины. Палочка от леденца. Огрызок яблока. Использованный, скомканный пластырь.
Ещё через две недели на овсянке образовалась корочка, а потом появились кусочки плесени. Сначала это были небольшие пятна, но с каждой ночью они становились всё