Forbidden Sweetness (СИ) - Atlanta

– Ты достаточно доходчиво объясняешь, – усмехается парень, а у меня возникает чувство, что ее угрозы его отнюдь не впечатлили.

– Вот и славненько. А ты, – поворачивается она ко мне, – позвони как будешь дома. А если что кричи, я услышу.

– Конечно мамочка, – приятно осознавать, что кто-то за тебя так сильно переживает.

На губах расцветает улыбка, а в душе умиротворенность, из которой меня вырывает голос незнакомца.

– Так и будешь сидеть в машине?

– Что?

– Приехали, Теа.

– Спасибо… – в замешательстве замираю, неожиданно осознав, что до сих пор не знаю его имени.

– Итон.

– Итон, – киваю, собираясь покинуть автомобиль. – Спасибо, что довез.

Второй раз за день попадаю под обаяние его улыбки, которая мне определенно нравится. У Итона в такие моменты лицо сразу становится мягче. И все же стоять и разглядывать его некрасиво, поэтому развернувшись, решительно направляюсь к дому.

– Теа, – окрикивает он меня.

Что? Обернувшись, приподнимаю вопросительно бровь.

– Не забудь позвонить подруге.

– Я подумаю, – я и в самом деле ему подмигнула? Ну надо же.

Сама себе качая головой, иду к дому, отметив, что мотор завелся и машина должна вот-вот сорваться с места.

– Теа, – опровергает мои ожидания Итон.

– Что? – не буду оборачиваться. Как-то мне не хочется показывать, что общение с ним вызывает улыбку.

– У тебя красивая улыбка. Не нужно ее прятать.

Улыбка расцветает еще шире. Приятно понимать, что он так в самом деле думает. Но оборачиваться все равно не буду. Вместо этого решительно открываю дверь, надеясь, что Эйд дома, либо дома нет родителей.

Я не люблю оставаться с ними наедине. Без брата.

Возможно, это странно и неправильно, но такова моя ситуация. Без Эйда я чувствую себя чужой в этом доме. Лишней.

Раньше я еще пыталась что-то изменить, но не теперь. Не знаю, чем вызываю такую неприязнь у собственной матери. В голове не укладывается, как можно до беспамятства любить одного ребенка и презирать другого. Что я сделала не так? И когда? Сколько себя помню, мама всегда относилась ко мне с прохладой. Никаких лишних касаний. Объятий. Ничего. Но она хотя бы не срывалась на мне. Бывали вечера, когда мы вполне мирно с ней общались и она давала советы, но потом… потом что-то в ней сломалось. С каждым новым годом она все больше и больше отдалялась от меня, злясь от одного моего присутствия рядом.

Однажды я прямо спросила, почему она такая со мной, на что услышала фразу, до сих пор режущую по нервам своей несправедливостью.

– Твое появление было ошибкой, стоящей мне лучших годов жизни, – глядя мне прямо в глаза, заявила мама и с невозмутимым лицом ушла, оставив осмысливать услышанное.

Это неожиданное воспоминание заставляет радужное настроение скрыться за затаенной обидой, а улыбку исчезнуть. Совершая автоматические движения, направляюсь на кухню.

– Дочь? Ты чего так рано?

Опять я за своими раздумьями никого не замечаю. На кухне сидит папа и слегка удивленно смотрит на меня. Быстрый осмотр местности показывает, что мамы нет, и к собственному стыду это позволяет облегченно выдохнуть.

– Да вроде как обычно, – достану йогурт и пойду в комнату, пока удача мне улыбается.

– Теа, – не вышло.

Вздохнув, оборачиваюсь. А ведь я уже в дверях стояла.

– Посиди со мной, я тебя и так редко вижу.

– А мама где? – все еще не решаюсь остаться, опасаясь нежелательного столкновения.

– У мамы клиент, и приедет она не раньше чем через час.

Это хорошо. Если я правильно понимаю, у мамы очередной проект, а значит она опять с головой уйдет в работу.

Она у меня дизайнер от бога. И на ее услуги очередь выстраивается, однако Элен – моя мать – слишком привередлива и, не смотря на жгучую любовь к своей профессии, часто отказывается от неинтересных на ее взгляд предложений, раз за разом повторяя, что не станет растрачивать свой талант впустую. И тогда наступает тихий ад для меня. От бездействия она начинает злиться, что никогда и никак не проявляется на ее отношении к Эйду и Роберту – моему отцу – зато всегда явственно сказывается на мне.

К счастью, при посторонних она никогда не принимает активных действий, задевая меня незаметными для других нюансами, но если мы одни, то малейшее мое движение вызывает поток неоправданной злости и крика.

– Дочь, ты где опять витаешь?

– А? А… нет, нигде, – нужно прекращать растворяться в своих мыслях.

Улыбнувшись папе, наливаю себе сока и сажусь рядом.

– Я сегодня подала заявку на участие в конкурсе.

Папа заинтересованно смотрит на меня, вопросительно приподняв бровь. Его любимый жест, который бессовестно еще в детстве скопировал Эйд. Даже сейчас воспоминание о том, как брат сутки напролет торчал у зеркала, стараясь добиться того же эффекта, вызывает улыбку. Ему тогда всего семь лет было и он, восхищаясь отцом, старался перенять все его повадки. Забавный.

Зато теперь их можно было спутать, настолько они стали похожи не только внешне, но и по поведению. Особенно, когда Эйд ходил со своим естественным темно медовым цветом волос. Оба высокие, приблизительно одинаковой комплекции, хотя у брата все же фигура красивее и более стройная, что ли. У обоих живые переменчивые темно-зеленые глаза, прямой нос и упрямый подбородок. От мамы же Эйд получил выразительные скулы и слегка пухлые губы.

Единственным разительным отличием между спокойным уравновешенным отцом и взрывным братцем является их характер.

– Теа?

– Прости, задумалась. А ты замечал, что Эйден твоя копия?

– А ты заметила, что так и не рассказала мне о конкурсе?

– Уверен, что выдержишь поток моего восторга?

– Это вызов? – ну вот, опять бровь приподнимает, только теперь не вопросительно, а насмешливо.

– Попрошу запротоколировать, что пострадавший сам меня спровоцировал.

Переглянувшись, дружно смеемся, и я все же рассказываю о конкурсе.

За что я люблю общение с папой, это за его внимательность. Ему и в самом деле интересно все, что касается моей жизни, и он с удовольствием слушает мои рассказы. Жаль, что в силу его обычной загруженности на работе у нас редко выпадают такие вечера.

– Значит Чикаго.

– Это мечта, пап, – блаженно выдыхаю, представляя себя их студенткой, – знаешь, какой там преподавательский состав?

– Видимо хороший, – щелкает папа меня по носу, усмехаясь моим недовольством. Вот, что он, что Эйд. Оба знают, что терпеть этого не могу, и оба с заядлым упорством это делают.