Некромерон - Виктория Угрюмова

Счастье — это когда у тебя есть большая, дружная, заботливая, любящая семья в другой стране.

Как и в случае с паялпой, король был готов рискнуть при условии, что кто-то преданный заранее гарантирует ему победу.

Итак, Благодушный уже поднял руки, чтобы хлопнуть в ладоши, давая таким образом знать слугам, что он готов вкушать кулинарные изыски повара. Но миром правит случай, притом случай настолько мелкий и как бы даже глупый, что его трудно осмыслить. Мерзкая заусеница около безупречного розового ногтя отвлекла на миг внимание его величества, и белая холеная рука застыла в воздухе: король внимательно вглядывался в свой маникюр, пытаясь оценить масштаб катастрофы. А хлопок одной ладонью — это, как сказано древними, тишина.

В этой предательской тишине и раздался стук подкованных каблуков. Главный казначей маркиз Гизонга имел отвратительную привычку впечатывать каблуки в мраморные плиты пола, совершенно не считаясь с нервами окружающих.

— Добрый день, ваше величество, — поклонился он, дойдя до середины зала. — Впрочем, — продолжил печально, оказавшись возле кресла своего повелителя, — вовсе не настолько добрый, насколько бы я желал своему монарху.

Юлейн скривился. Судите сами, легко ли оставаться благодушным, если тебе все время портят настроение, особенно перед самым обедом. Плохие новости — главный враг хорошего пищеварения. А человек с дурным пищеварением — дурной человек. Об этом постоянно твердит королевский лекарь Сапулса. Мудрый старик и дело свое знает. Он двадцать лет верой и правдой прослужил Илгалийскому князю, не раз доказав свою преданность. И был прислан к королевскому двору Тиронги, само собой в счет карточного долга. Так вот Сапулса не рекомендует выслушивать министров непосредственно перед принятием пищи. Но особенно сильно он настроен против маркиза Гизонги. Львиная доля всех желудочных колик, которыми страдал король, произошла как раз после докладов, сделанных главным казначеем.

— Какие-нибудь новости? — спросил Юлейн, стараясь держать себя в руках. Пронеслась безумная мысль: а не уточнить ли у Непестоса, как отнесутся звезды к убийству главного казначея? Или у него даже там, наверху, есть крепкие связи?

— Новостями это не назовешь, — рассудительно заметил маркиз. — Все то же, все о том же. Деньги в казне кончились, ваше величество.

Деньги — это то, что изредка проходит через наши руки по пути в государственную казну.

Король затосковал. Отсутствие денег действительно не являлось новостью, однако же какое свинство — вваливаться в трапезную буквально за минуту до обеда, чтобы снова толочь воду в ступе. Что это изменит? Деньги, что ли, появятся?

— Народ недоволен, — продолжал упрямый маркиз. — Не сегодня завтра могут начаться волнения. Я бы просил ваше величество выслушать главного бурмасингера. У него чрезвычайное сообщение.

— Само собой — неприятное, — язвительно заметил король.

— Само собой, — согласился Гизонга. — В наше время других не бывает.

Обед отодвигался на неопределенное время, и Юлейн чувствовал себя словно рыба, которую вытащили из воды, выпотрошили и бросили на раскаленную сковородку. Он жалобно посмотрел на своего мучителя, но казначей оставался непреклонным. Вот уже десять с лишним лет чуть ли не каждый день король смотрит на него, как осужденный на топор палача. Это сущие пустяки, если сравнивать, скажем, с отцом нынешнего монарха. Нумилий Второй, не зря прозванный Кровавым, никогда и ни на кого не глядел, словно затравленная серна. И сообщать ему об отсутствии наличности в государственной казне было равносильно тому, чтобы зайти в пещеру к дракону, которого замучили блохи. Сожрет и не подавится. Даже не заметит.

А государственная казна — это такое удивительное место, в котором никогда не бывает наличности. Даже если она туда и попадает по чистой случайности, то тут же исчезает с фантастической скоростью. Иногда говорят, что деньги тают, будто снег на ярком солнце. Ерунда. Полнейшая чушь. Процесс таяния снега доступен для наблюдения невооруженным глазом. Любой человек успеет заметить, как сверкающие белоснежные горы, похожие на сахарные головы, превращаются в грязноватые лужицы. Процесс исчезновения денег абсолютно неподконтролен. Что ужасно раздражало Нумилия Второго.

Маркиз Гизонга двадцать два года делал ему неутешительные доклады, но все-таки остался жив и даже здоров. Отточив свое мастерство в непрерывном общении с Кровавым королем, с Благодушным он мог справиться одной левой. Даже как-то неловко было.

Не дожидаясь, пока государь переборет свои страдания настолько, чтобы отдать вразумительный приказ слугам, главный казначей коротко буркнул что-то ожидавшему у двери лакею. Тот распахнул створки и согнулся в поклоне, будто его перерубили пополам.

Графу да Унара — начальнику Королевской Тайной Службы, кланялись только так. Этот стройный, всегда тщательно завитой и надушенный, изысканно одетый человек с приветливым выражением лица вызывал у большинства людей страх до дрожи в коленях и холодного пота. Он вовсе не был чрезмерно жесток или коварен, но ореол абсолютной власти осенял его и делал существом особенным, близким к небожителям. Ведь только боги знают про людей всю их подноготную. Но богам до этой подноготной нет никакого дела. А вот граф да Унара не просто знал все про любого человека в Тиронге и про каждого второго за ее пределами, но в любой момент мог использовать это свое знание.

Справедливости ради нужно заметить, что он был чужд эмоций и никаких личных симпатий или антипатий не имел. Что бы ни делал начальник Тайной Службы, он делал это исключительно в интересах государства. Но при этом выходило, что граф ценил людей не более чем фигурки на шахматной доске и с легкостью расставался даже с самой значимой, если это сулило выигрыш. Ему прекрасно было известно, что его сравнивают со смертельно ядовитой змеей, которая редко, но всегда безошибочно выбирает себе жертву. Да Унара считал эти слова высшей похвалой.

Господин Фафут, главный бурмасингер Булли-Толли, протиснулся в двери боком, стараясь не привлекать к себе особого внимания. Он был простым человеком, во дворце чувствовал себя неуютно, не в своей тарелке и абсолютно не видел смысла в своем присутствии при разговоре графа с королем.

Если его начальник напоминал змею, то главный бурмасингер более всего походил на невыспавшегося медведя, которого заставили ходить на задних лапах. Он топтался за спиной графа, но если и хотел там спрятаться, то из этой затеи ровным счетом ничего не вышло.