Петтер и красная птица - Ульф Старк

Она, конечно, правильно говорила. Вот только куда вообще подевалась эта самая «охота»?

В мойке было полно грязной посуды. По углам собралась пыль, большие серые хлопья, как мыши, притаились за дверьми.

Мы начали с посуды, а Лотта в это время вытирала пыль. У нас одна только случилась маленькая беда — разбилась тарелка, когда Стаффан хотел изобразить жонглёра, которого он видел в цирке. Вообще-то, как он объяснил, он даже и не был виноват. Всё получилось просто из-за того, что он загляделся на узор, пока тарелка кружила в воздухе.

— У меня, понимаешь, будто руки отнялись, — сказал он. — Я загляделся, как парят в воздухе эти зелёные пеликаны. Надо же, как они неудачно приземлились!

— Не беда, — сказал я. — Мы этой тарелкой всё равно почти не пользуемся. После подберём. Я сначала всё вытру.

Но Стаффан считал, что вытирать ни к чему.

— Вытирать вручную — это же просто не творческий подход к делу, — сказал он. — Нам надо всё рационализировать, если мы вообще хотим успеть.

Стаффан всегда был сторонником «технических решений».

Он взял нашу старую сушилку для волос и два больших гвоздя и прибил сушилку над мойкой, к деревянной доске под кухонным шкафчиком. К трубке, откуда выдувался воздух, он прикрепил воронку.

— Таким образом, посуда у нас омывается горячим воздухом, — объяснил он. — Воронка служит здесь как форсунка. Вода испаряется мгновенно. Ловко, а?

Да, до такого мог додуматься только Стаффан. Просто и быстро. Можно было переходить к мытью пола. Тут он тоже нашел «техническое решение».

Мы взгромоздили стулья на столы и сдвинули всю мебель в одно место. Потом рассыпали по полу стиральный порошок — получилось красиво, будто снежное поле. Потом втащили через кухонное окно шланг от поливальной машины и насадили на него распылитель.

— Высший класс! — радовался Стаффан. — Раз, два — и готово. Останется только подтереть.

— По-моему, давайте лучше мыть по-обычному, — сказала Лотта, которая была человеком более осторожным.

Когда вода душем хлынула в комнату, когда хлесткие струи заплясали по полу и стали взбивать пену из порошка и получилось целое бушующее море с белыми гребешками волн, я уже начал жалеть, что не поддержал Лотту. Я почувствовал, как надо мной, будто чёрная туча, нависает угроза превратиться в «жертвенного ягнёнка».

Когда мы вытерли всё полотенцем, на пол было приятно посмотреть. Попало, конечно, немного и на стены, и на мебель, и мы это тоже вытерли. На обоях получились некрасивые бурые разводы, потому что вытирали мы тем же самым, не очень уже чистым полотенцем, которое использовали для пола.

— Нет, так оставить нельзя, — решил Стаффан. — Надо это дело исправить. А то получится как ложка дёгтя в бочке мёда.

— Ну, а как исправишь-то? — спросил я. — По-моему, эти обои не моющиеся.

— Если их нельзя вымыть, значит, у нас есть только один выход: покрасить их, — решительно сказал Стаффан.

А что, идея была и правда неплохая. Разве Оскар с Евой не жаловались вечно на эти обои в гостиной? Они всегда говорили, что это просто безобразие — обои и то нельзя самому выбрать. У нас во всех домах были одинаковые обои, потому что их выбирали не сами жильцы, а фабрика. И Оскар с Евой возмущались, что человек даже в своём собственном доме не хозяин. Я подумал: ничего ужасного, если мы закрасим эти сине-зелёные треугольники и малиновые квадраты.

У Стаффана всё было с собой. Он на всякий случай прихватил ящик со всякими там малярными принадлежностями: банки, склянки, кисти, щётки. Бери и крась! Но он считал, что если красить, как обычно красят стены, получится очень долго. Тогда мы ничего больше не успеем до приезда моих родителей.

— Нам надо красить по-другому — методом распыления, — сказал он.

У меня не было никаких предложений. Я так прямо и сказал, что в малярных делах мало что смыслю. Зато у Лотты было своё собственное мнение, хоть она ещё меньше моего в этом смыслила.

— Давайте лучше попробуем осторожненько отмыть, — предложила она.

Предложение, конечно, дурацкое. Одно из двух: или обои моющиеся, или они не моющиеся. Так мы ей и сказали. Стаффан притащил пылесос и надел шланг на бутыль с красной краской.

— Красная комната — это будет празднично и романтично, — сказал он. — Самый подходящий цвет для свадебного юбилея.

Мы включили пылесос, и он с шипением, будто огромная змея, стал разбрызгивать по стене алую краску. Стаффан был прав: дело шло быстро. Алые волны романтики разливались по скучным фабричным обоям.

Самое трудное было в точности попадания! Краска почему-то попадала не только на обои: и на пол, и на стену выше обоев, и на окна.

— Ничего, сотрём после скипидаром, — сказал Стаффан.

Жаль только, скипидара у него в ящике не оказалось. Старая качалка, которая досталась Еве от её мамы, была так вся забрызгана, что мы решили, что лучше уж её всю целиком покрасить. Мы вытащили её на террасу и там покрасили. Получилось хорошо, даже красивей, чем было.

Так. Что дальше?

Угощение Стаффан принёс готовое, это он организовал через одного парня, приятеля своей сестры, который работал в баре. Он принёс готовую «пиццу» — такой итальянский сырный пирог, его надо было только разогреть. И ещё ему там сделали торт, на котором было написано «С днём свадьбы» и нарисовано сиропом красное сердце.

Мы и не заметили, как прошло время. Скоро уже должны были вернуться Оскар с Евой.

— Наверно, пора ставить этот пирог в духовку, чтоб успел разогреться, — сказал я.

Мы сунули пирог в духовку и включили плиту. Мы включили на полную мощность, чтобы уж пирог точно был горячим к их приезду.

— Слушай-ка, — сказал Стаффан. — Помнишь, ты спрашивал меня, поддаются ли родители дрессировке?

— Да, помню, — сказал я. — А ты что, придумал каков-нибудь прием?

— Ну, не то чтоб приём, — сказал он. — Я, знаешь, потом много про это думал. По-моему, тут никакие обычные приёмы не подходят, ну вот как, например, с собаками или со свиньями Единственный, наверное, способ — это заставить их самих пошевелить мозгами. Я вот составил тут список правил для родителей. Вообще-то ничего особенного, само собой понятно. Но взрослые, они знаешь какие, часто самых простых вещей не понимают. Только про всякое сложное думают. Но, по-моему, они могли бы всё-таки немножко исправиться, если следовали этим вот советам. Проверим хотя бы на твоих родителях.

Он достал из коробки свёрнутый трубкой лист бумаги, развернул его и приколол кнопками к стене около плиты.

На листе красивыми, чёткими буквами было выведено:

Советы родителю.

1. Будь самим собой и дай твоему ребёнку тоже быть самим собой.

2. Не прерывай дельных занятий ребёнка ради еды и других пустяков.

3. Суди о поступке по намерению, а не по результату.

4. Говори всегда всё как есть и перестань всё скрывать, и ты увидишь, что твой ребёнок сможет помочь тебе всё наладить.

5. Не используй свою любовь как орудие угнетения.

6. Не думай, что ты больше человек только потому, что ты большой.

7. Больше разговаривай нормально и меньше ворчи и приставай.

Он гордо разглядывал своё произведение. По-моему, всё было правильно, я и сам так думал. Там были некоторые вещи, которые мне хотелось бы обсудить. Но особенно разговаривать было уже некогда. Вот только одно я у него не очень понял. В чём там смысл.

— А как ты это понимаешь — что не надо использовать любовь, чтобы угнетать?

— А чего тут понимать, — сказал он. — Ну, в том смысле, что многие родители любят своих детей, только если те делают всё по-ихнему. За эту их любовь надо вроде как всё время к ним подлаживаться, быть таким, как им хочется. И выходит, что у ребёнка отнимают всё его собственное, его личность, верно? По-моему, это означает угнетение.

Я решил, что надо будет ещё потом подумать.

Скоро уже должны были вернуться Оскар с Евой.

Мы накрыли на стол и поставили две свечки.

Из свадебного юбилея получилось совсем не то, что мы задумали.

Когда мы увидели нашего «деда», который двигался странными скачками и зигзагами, будто перепуганный жук, мы как раз возились в саду с ракетами для фейерверка. Стаффан и ракеты прихватил. По его плану, мы должны были дать салют в честь прибытия Оскара с Евой.

Но в спешке и волнении мы как-то не так установили ракетницы. Как раз когда машина подъехала к дому, я поднёс спичку к одной такой штуковине, что-то затрещало, задымило, ракета со свистом взвилась, повисела над кустом сирени, а потом ринулась вниз, сделала несколько витков и — о, ужас! — угодила через опущенное стекло прямо в машину. Что уж она там натворила — неизвестно. Но только Оскар с Евой вылезли оттуда все перепачканные сажей и с такими лицами, что ясно было, как им понравился наш салют. Оскар что-то кричал, но я даже не расслышал, потому что Стаффан поджёг ещё одну штуковину, которая всё заглушила. Что-то затрещало и взорвалось, как бомба.