Шутка Вершителей (СИ) - Литвинова Елена

— Гэй, как ты, милый? — Милада уже почти бросилась к решётке, как охотник остановил её.

— Ты куда это, девка? Стой, где стоишь… Приближаться нельзя!

— Но почему? — Милада расстроилась. — Я просто хочу взять его за руку, что в этом плохого?

Из её глаз потекли слёзы.

— Не расстраивайся, дорогая… Не стоит злить мою охрану, ведь от них зависит моё нахождение тут…

— Здравствуйте, Гэйелд… Скажите, у Вас всё нормально? Вас не обижают? Вас устраивает пища? — моя лекарская совесть всё-таки заставила меня выйти немного вперёд и спросить это всё у чужака.

— А-а-а, а я думал, кто это… Сестричка-предательница… — его издевательский тон опять заставил меня испытать смущение и страх, но я стояла и смотрела на мужчину в темноте. Была видна только передняя часть его тела, а остальное скрывал камерный мрак. — Пришли полюбоваться на дело своих рук? Но ничего, я пока жив, и, надеюсь, останусь таковым ещё очень долго!

— Мы не хотим Вашей смерти, Гэйелд, не думайте о нас так плохо! — возмутилась я.

— Наивная… Какая у тебя наивная сетричка, Милада! — продолжал издеваться заключённый, и при этих словах вдруг раздался громкий всхлип. Милада начала рыдать, а потом, почти бегом, подбежала к решётке и протянула к ней руку. С той же стороны мужчина вытянул свою. Их пальцы соприкоснулись, и мне показалось… Нет, мне просто показалось! А в следующее мгновение охранник крикнул:

— Вы нарушили правила! Свидание окончено!

И мы пошли обратно, только я теперь вела свою продолжающую всхлипывать сестру, держа её за плечи.

Только на улице она немного успокоилась. Молча мы вернулись домой, и я сталал готовить завтрак детям, когда услышала в кладовой голоса мамы и Милады. Я сделала шаг в ту сторону и застыла: они обсуждали свидание.

— Как всё прошло? — спрашивала Рамина свою дочь, а сестра ей и отвечала:

— Хорошо, мама… Спасибо за совет… Охранник повёлся…

— Тише, тише… Рокайо на кухне…

— Всё получилось…

— Я рада за тебя, дочь…

Было непонятно, о чём это они говорили, но явно не обсуждали само свидание. Захотелось войти в кладовую и спросить их прямо, но вошедшая растрёпанная со сна Авидея отвлекла меня вопросом.

— Мам? Когда завтрак? Мне сегодня нужно пораньше в школу… Я обещала Костису принести свою тетрадь…

— Опять он списывает у тебя? Допрыгаетесь, если учитель узнает…

— Ничего, зато он мне поможет с черчением, объяснит, как верно делать проекции…

— Ладно, завтракай и беги!

За весь день мне некогда было проанализировать всё случившееся: жители посёлка просто посходили с ума. Кто-то обжёгся, кто-то сломал палец, а плотник наш вогнал себе гвоздь в ладонь и потерял сознание. Пришлось откачивать и срочно зашивать руку. Вечером, забрав от родителей Бертина, я завалилась в кровать чуть ли не в одежде: так суматошный день вымотал меня. А ночью я увидела чужака.

Он стоял напротив моего домика и смотрел прямо в окно моей спальни. Его одежда была точно такой же, как в камере, да и выглядел он также замученно, но глаза его опять были чёрными и всепроникающими.

— Избранница… — прошептал он, и в след за ним это слово прошелестело ветром, собралось в воздухе из снежинок, отпечаталось в моём сознании. — За то, что предала главного жреца Вена, Первого из рода Симарик, стража храма Вершителя Судеб, ты будешь наказана… Как пренебрегла ты мною, так пренебрегут и тобой, Айо… Готовься… Пусть участь твоя и не будет страшна, но она будет тяжела, очень тяжела… Ты много раз пожалеешь о том, что сделала и как поступила, но не будет того, кто услышит тебя… Ваша создательница — далеко, а Вен покровительствует только мужчинам, Айо… Только мужчинам!

Снежный вихрь напал на чужака, и тот сам распался на миллионы снежинок и растаял во тьме, а я опять вскрикнула и подскочила на постели, тяжело дыша. На этот раз Авидея не проснулась, и я сама, успокоив дыхание, подошла к окну и отшатнулась, чуть не закричав: с обратной стороны стекла было выведено пальцем: "избранница". И на глазах надпись покрылась морозными узорами, пропадая с глаз.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Колдовство, — прошептала я.

Ещё два дня прошли спокойно, но только Милада, когда я пришла к родителям, пробежала мимо меня к двери, не поздоровавшись.

— Что это с ней? — спросила я у отца.

— Не обращай внимание, Айо… После свидания сама не своя ходит… Чему-то улыбается… Я думал, может ты что-то знаешь? Неужели Арьяна решила отпустить чужака?

— Не-е-ет, — призадумалась я, — ничего об этом я не слышала. Да и не стала бы глава посёлка передо мною отчитываться, отец…

— А я думал, что вы с ней дружны…

— Нет, у нас рабочие отношения.

— Она же согласилась на свидание Милады и этого… Гэйелда?

— С трудом… Отец, скажи мне, а вот, если бы его отпустили, ты что, серьёзно думаешь, что он бы женился на Миладе? И остался в Адании?

— Не знаю, Айо, не знаю… Но твоя мать говорила, что он уже сделал ей предложение, даже подарил кольцо…

— Что??? — вырвался у меня крик изумления. — И ты молчал, папа… Ладно, наша матушка, вечно у неё с Миладой от меня секреты. Но ты…

Наш разговор прервала вернувшаяся в дом сестра.

— Милада, стой! — я подошла к остановившейся сестре. Та недовольно взглянула на меня, но остановилась ко мне лицом, выражение которого было брезгливо-высокомерное.

— Что тебе, вдовушка? Опять воспитывать будешь?

— Покажи кольцо! Немедленно!

Глаза и сестрицы забегали, и она попыталась меня обойти, но я стояла, как стена.

— Где кольцо, Милада? — я схватила её за руки, но на пальцах ничего не было. Я уже догадывалась, что там, в подвале, произошло, но ждала какого-то подтверждения или, наоборот, опровержения своим догадкам.

— Поняла, да? Умная какая… — Милада вырвала свои руки из моего захвата и направилась в гостиную, где уже в дверях стоял встревоженный происходящим отец. — Я люблю его и сделаю для него всё… Понимаешь? Разве ты можешь кого-то так полюбить? Ты даже своего Тибольдта не понятно, любила или терпела!

От этих слов сестры я взорвалась, догнала её двумя прыжками и влепила со всего размаха хлёстскую пощёчину.

— Ты… что? — вскрикнула Милада. — Отец! Пускай проваливает отсюда! Вместе со своими щенками! Тварь!

— Дочь… Да как ты… — начал говорить шокированный отец, но я его перебила.

Я могла многое вынести, но оскорбление моих детей, её племянников, было перебором. При чём, я знала, как сильно Авидея любила мою сестру.

— Я уйду, отец… А ты попробуй объяснить своей младшей дочери, как нужно себя вести. Видимо, вы с мамой всё-таки не достаточно хорошо её воспитали!

Я знала, что этими словами обижаю ни в чём не виноватого отца, но мне хотелось, чтобы с ней он вёл себя более строго, не попустительствовал бы её капризам.

— Приду сюда только тогда, когда она передо мною извинится!

Как я тогда дошла до дома, я не понимала, но ещё несколько часов не могла успокоиться. Когда Авидея попробовала в своём духе почитать мне мораль, я только накричала на неё, запретив общаться с тёткой, дедушкой и бабушкой и ходить к ним. Авидея ушла в свою комнату, и вскоре оттуда донеслись тихие всхлипы.

Бертин стоял за дверью и смотрел на меня своими широко распахнутыми синими глазищами:

— Мама… Не ругайся только… Я молоко на кухне разлил…

— Не буду, сынок, больше не буду…

Только в эту минуту я взяла себя в руки и успокоилась, утихомирив зашкаливающий пульс и проглотив комок в горле. А домашние дела заставили меня мыслить разумно.

Ну, и что такого в том, что Милада отнесла кольцо колдуну? Пусть он и сбежит… Лишь бы никому не навредил. Я знала, что он — опасен, но если он скроется, то оставит мою сестру в покое. В любовь чужака к Миладе я не верила. Это только такая доверчивая дурочка, как моя сестра, могла так влипнуть. Со мной у него такой бы номер не прошёл! Наверняка, он задурил голову влюблённой в него девушке. Пусть бежит! Я только пожелаю ему гладкой дороги!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

С такими мыслями я сходила в комнату к Авидее и попросила у неё прощения, но запрет на общение с единственными родственниками оставила в силе: я была всё равно обижена на родителей.