Петр Столыпин - Дмитрий Табачник

– Стреляй!

И поразительно, но революционер в растерянности опустил оружие и оно буквально вывалилось у него из рук.

Многократно отказываясь от охраны, Столыпин не только показывал презрение к смерти и отвагу. Этим он хотел продемонстрировать, что представитель высшей власти не может позволить показать свой страх перед террористами. Психологически это идентично его позднейшим словам в Государственной думе: «Не запугаете!»

В этом отношении характерен другой случай, уже петербургского периода. Когда Столыпин с детьми плыл по Неве на катере, мост, под которым они проплывали, переходила шумная демонстрация с красными флагами. Насмерть перепуганные дети спрятались под лавку, но отец им наставительно сказал: «Когда в нас стреляют, дети, – прятаться нельзя».

Наружная полиция, жандармы, охранное отделение были растеряны и, несмотря на жесткие указания губернатора, не могли справиться с волной террора. Столыпин понимал, что это не их вина – при всем желании нельзя было покончить с революционным террором в одной губернии, когда он захлестнул всю империю.

И при всем этом Петр Аркадьевич остается на своем посту, хотя еще в марте 1905 года у него была прекрасная возможность оставить беспокойную губернию и занять в Петербурге престижное и значительно более высокооплачиваемое место. Министр финансов (и будущий премьер) Владимир Николаевич Коковцов предложил саратовскому губернатору возглавить Крестьянский банк. Почему именно Столыпину – понятно. Петр Аркадьевич неоднократно говорил о необходимых изменениях в аграрной сфере и особое внимание при этом отводил Крестьянскому банку, который должен кредитовать создание самостоятельных крепких хозяйств.

В конце концов от предложения Коковцова, столь недвусмысленно обещавшего почти полную свободу действий, Столыпин отказался. Хотя не вызывает сомнения, что предложение руководить Земельным банком и попытаться с этой позиции начать аграрную реформу было для него чрезвычайно соблазнительно. Представляется, что причиной отказа стали два фактора. Во-первых, провести земельную реформу только с помощью одного Земельного банка было невозможно – для этого необходимы были значительно более широкие полномочия. Во-вторых, у Столыпина не было желания уезжать из губернии, положение в которой становилось все более тяжелым – Петр Аркадьевич не хотел, чтобы кто-то мог даже подумать, что он испугался покушений и бросает занимаемый пост в трудное время.

А положение в Саратовской губернии, несмотря на энергичные действия губернатора, продолжало и далее ухудшаться. Революционные выступления стали явлением хроническим, и у Столыпина уже не оставалось времени ни на что, кроме наведения хотя бы самого минимального порядка. Но при этом благодаря его стараниям положение в Саратовской губернии было все же лучше, чем в соседних. Столыпин даже помогал с помощью подчиненных ему войск справиться с беспорядками в Самарской губернии, за что был удостоен высочайшей благодарности.

Вот только некоторые факты революционного брожения, о которых писал Петр Аркадьевич (особенно отмечая подыгрывание революции либеральной оппозиции, дошедшей в своем антиправительственном раже до лишения населения медицинской помощи): «Про уезд лучше не писать… две усадьбы сожжены и разграблены, так что пахать можно. Это у барона Ховена и Киндяковых. Крестьяне хотят идти жечь и грабить дальше, но посланные мною драгуны остановили движение своим появлением. На мои вопросы: «знать не знаем и ведать не ведаем».

Соседние деревни террориз[иро]ваны, т. к. и их хотят жечь, если они не примкнут к движению. Помещики в панике отправляли в город имущество, жен и детей. В других уездах тоже вспыхивает то тут, то там. Еле поспеваешь посылать войска, которых мало и долго ли еще можно рассчитывать на войска после Потемкина? (Речь идет о восстании на броненосце «Князь Потемкин-Таврический». – Авт.)

А господа земцы готовят сюрпризы: врачи Балашовского уезда решили, что недовольны тем, что я не исполнил их требования, и все с 15 июля выходят в отставку – бросают больницы, амбулатории, уходят и все 40 фельдшеров. К ним присоединяются 3 уезда, а затем, вероятно, вся губерния.

Я не теряю самообладания и надеюсь на Бога. В этом деле я прав и думаю, что большинство благоразумных] людей осудит врачей и они провалятся. Само селение, я думаю, обернется против них и им не удастся сыграть в руку революции. Я прошу еще полк казаков в губернию и не теряю надежды поддержать порядок» (30 июня 1905 года).

«Напрягаю все силы моей памяти и разума, чтобы все сделать для удержания мятежа, охватившего всю почти губернию. Все жгут, грабят, помещики посажены, некот[орые] в арестантские, мятежниками, стреляют, бросают какие-то бомбы. Крестьяне кое-где сами возмущаются и сегодня в одном селе перерезали 40 агитаторов.

Приходится солдатам стрелять, хотя редко, но я должен это делать, чтобы остановить течение. Войск совсем мало. Господи помоги! В уезд не могу ехать, т. к. все нити в моих руках и выпустить их не могу» (29 октября 1905 года).

«Околоточные дежурят и ночью. И вся работа бесплодна. Пугачевщина растет – все жгут, уничтожают, а теперь уже и убивают. Во главе шаек лица, переодетые в мундиры с орденами. Войск совсем мало, и я их так мучаю, что они скоро все слягут. Всю ночь говорим по аппарату телеграфному с разными станциями и рассылаем пулеметы. Сегодня послал в Ртищево 2 пушки. Слава Богу, охраняем еще железнодорожный] путь. Приезжает от Государя ген[ерал]-ад[ъютант] Сахаров. Но чем он нам поможет, когда нужны войска – до их прихода, если придут, все будет уничтожено… Малочисленные казаки зарубают крестьян, но это не отрезвляет. Я, к сожалению, не могу выехать из города, так как все нити в моих руках» (30 октября 1905 года).

Столыпин знал, что если не будет применять силу (что, в свою очередь, влекло за собой неизбежные жертвы), то тогда прольется гораздо больше крови, в том числе ни в чем не повинных мирных обывателей. И здесь ему очень помогала глубокая вера, благодаря которой он сумел перенести самые тяжелые испытания. У Столыпина были все основания написать следующие проникнутые православным духом строки: «Я совершенно спокоен, уповаю на Бога, который нас никогда не оставлял. Я думаю, что проливаемая кровь не падет на меня».

А пролить крови Столыпину пришлось еще немало… 26 апреля 1906 года он, совершенно неожиданно для всех, становится министром внутренних дел Российской империи.

Глава V «Жребий брошен…»

Назначение состоялось следующим образом. 25 апреля 1906 года вместе с председателем Совета министров Иваном Логгиновичем Горемыкиным Столыпин был на царской аудиенции, в ходе которой рассказал о подавлении беспорядков в губернии. На следующий день он был вызван к императору один, и ему было предложено занять пост министра внутренних дел. Совершенно не ожидавший подобного предложения, Столыпин попытался отказаться, но Николай II просто приказал (ниже приведены подробности разговора в изложении самого Петра Аркадьевича). Разумеется, после этого он возражать не мог.