Прокаженные, Камо – произведения Шилина Георгия - Георгий Шилин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Собрание стихло только тогда, когда выступил Камо.
– Может быть, вы прикажете идти на паперть с протянутой рукой и просить: «Подайте, Христа ради, копеечку бедным революционерам на революцию?» – почти прокричал он. – Может быть, вы организуете подписной лист и пойдете с ним по канцелярии наместника: «Нуждаемся, мол, господа... Революцию хотим делать, свергать власть, а денег нет... Пожертвуйте, ради бога, ва ше сиятельство»... Нет, революция не просит: она требует! Она берет! Нам нужно печатать литературу, покупать оружие, нам необходимы деньги на поездки, нам надо оказывать помощь семьям арестованных товарищей. Этих денег нам не даст никто. Мы возьмем их сами – возьмем у самого богатого купца... мы возьмем их у государственной власти, в казначействах, банках! Да, в банках!.. Я согласен, что экспроприация – дело грубое. Но других путей мы не видим. Укажите другие пути, более мирные, более, так сказать, гуманные – и мы немедленно откажемся от экспроприации. Таких путей нет. Правда, могут пострадать невинные люди – чиновники, охрана – но что ж делать? В бою приходится жертвовать всем. Мы постараемся сделать все возможное, чтобы невинные не пострадали.
Председателю стоило огромных трудов успокоить собрание и добиться, наконец, поименного голосования: нужна или не нужна новая экспроприация?
Большинство одобрило предложение Камо. Боевой группе, и в частности Камо, поручалось добыть деньги, необходимые для приобретения оружия.
Глава 7
В 1907 году царское правительство усиленно проникало в Персию. Оно стремилось парализовать на Востоке деятельность своего старого, заклятого врага – Англии. Цель борьбы с Англией заключалась в том, чтобы раз и навсегда покончить в Персии с английскими товарами – сахаром, мануфактурой – и двинуть в эту сторону товары российских фабрикантов.
Царское правительство опасалось противодействий из Лондона. Оно склонно было опасаться вооруженного конфликта и с этой целью слало войска к границам Персии.
В маленький пограничный с Персией городок Джульфу из Тифлиса шли обозы с провиантом, обмундированием, деньгами.
Спустя несколько дней после того, как общее собрание комитета поручило Камо добыть деньги, из Тифлиса в сторону Джульфы шел денежный транспорт.
Охраняемые казаками, два экипажа тронулись из Тифлиса в восемь часов утра, а в три часа дня управляющему конторой государственного банка, было сообщено, что на этот транспорт произведено нападение. Один из казаков оказался тяжело раненным при взрыве бомбы, брошенной злоумышленниками.
Остальные казаки невредимы, и денежный ящик не пострадал. По нападавшим была открыта энергичная стрельба. Одного из них удалось, по-видимому, тяжело ранить. Однако группе удалось скрыться в лесу.
В тот день, когда тифлисская полиция была поставлена на ноги в связи с нападением на денежный транспорт, одна из тифлисских больниц пополнилась новым больным. Это был техник железнодорожных мастерских, некий Акакий Дадвадзе.
Дежурный врач, принявший и осмотревший его, нахмурился и покачал головой.
Медицинский осмотр дал следующие показания: у пострадавшего были разорваны мягкие части левой кисти и предплечья. Все тело было в сильных ожогах. Левый глаз представлял собой изуродованную кровавую впадину. Анализ
желудка показал сильнейшее изъязвление его стенок, как следствие ожогов.
Больной нашел в себе достаточно силы, чтобы подробно рассказать врачу о куске раскаленного железа, который упал на него с испортившегося крана. Затем он просил врача не сообщать никому об этом происшествии, чтобы известие о его несчастье не могло дойти до матери. Изувеченный просил врача
скорее делать свое дело и ни о чем его больше не спрашивать, так как говорить ему тяжело.
Врачу этот субъект показался странным. Раскаленным железом люди так не обжигаются. В данном случае – очень тяжелый ожог, но ожог этот вызван не раскаленным железом, а чем-то другим. Впрочем, какое дело врачу – где и как потерпел несчастье пациент?
К вечеру Акакию Дадвадзе стало хуже. Он впал в бред и всю ночь выкрикивал какие-то непонятные фразы, называл какие-то имена, отдавал таинственные приказания, изредка упоминая слово «бомбы». К утру он пришел в себя.
– Вы плохо сегодня вели себя, – сказал врач, – вы все искали какие-то бомбы, спасались от каких-то казаков. Знаете о вчерашнем происшествии под Тифлисом? Анархисты напали на денежный транспорт и едва не похитили полмиллиона рублей...
Акакий Дадвадзе молча взглянул на него и отвернулся. Какое ему дело до каких-то бомб, до какого-то ограбления и полумиллиона рублей? Ему очень больно и хочется скорее выздороветь.
К вечеру больному стало опять плохо. Он снова метался на койке, выкрикивая те же слова. Но врач уже не слушал их. Он щупал пульс. Сестра, сидевшая у изголовья больного, хлопотала со льдом. Началась кровавая рвота. Врач опасался, как бы к утру больной не умер.
Но утром опять пришло облегчение, а спустя неделю больной уже перестал бредить. Ему позволили сесть. Еще через десять дней он стал на ноги.
– Слушайте, у вас здоровье, как у Ильи Муромца, – говорил ему врач, довольный и самим собой и выздоравливающим, которого он считал почти безнадежным. – Другой на вашем месте давно бы уже путешествовал по звездам... М-да...
Через месяц и девять дней Акакий Дадвадзе почувствовал себя настолько хорошо, что попросил выписать его из больницы.
В день выписки Дадвадзе к нему явился какой-то человек, и они ушли.
Впоследствии оказалось, что больной был не кто иной, как Камо. При нападении на денежный транспорт, следовавший в Джульфу, он был тяжело ранен и обожжен неудачно брошенной бомбой. В тот же день товарищи доставили его в больницу под вымышленной фамилией Дадвадзе.
Экспроприация на джульфинский денежный транспорт явилась самым неудачным и трагическим предприятием за все время деятельности боевой группы. Надо было наверстывать упущенное время. Деньги комитета подходили к концу. Партийную кассу надо было пополнять. Но какими способами?
И вот снова перед боевой группой встал вопрос об экспроприации.
Во время болезни Камо группа уже сделала попытку экспроприировать кассу чиатурских марганцевых рудников. Предприятие потерпело неудачу. План нападения на экипаж, который вез деньги, не был осуществлен только потому, что крестьяне, взявшиеся довести членов группы До назначенного места, в последнюю минуту струсили. Пришлось вернуться назад.
Бомбы, приготовленные для чиатурского дела, лежали в бездействии. Через 48 часов они, изготовленные с таким трудом, отсыреют и придут в негодность.
На очередном совещании боевой группы особенно нервничал Акакий. Он негодовал на крестьян, струсивших под Чиатурами, и страдал за погибающие бомбы, как будто на его глазах утопал самый близкий человек, которого он не в состоянии спасти.
– С бомбами надо что-нибудь делать. Иначе через двое суток ими с успехом можно будет играть в кегли. Как глупо! О, эти добросовестные зайцы, ведущие по волчьим тропам. Сколь ко раз я говорил, что крестьяне – ненадежный на род, они подведут в самую последнюю минуту... Так и вышло, – горячился он. – Делать все надо самим, без помощи этих зайцев. Как прикажете теперь поступить с бомбами? Изготовить новые? Искать препараты? Опять на три месяца отсрочка? Снова нет денег, и все планы – к черту!..
В этот момент открылась дверь, и в комнату влетел человек в форме почтового чиновника. Это был Вано. Еще с утра его послали на разведку в банк. Он снял фуражку, сел и обвел всех присутствующих таким торжествующим взглядом, будто выиграл сто тысяч.
– Живем, товарищи, – провозгласил он так, словно во всем мире началась революция. – Завтра в десять часов государственный банк получает по почте четверть миллиона рублей.
Горячая речь Акакия прекратилась. Теперь уже не надо опасаться, что бомбами придется играть в кегли.
Солнечным июньским утром кассир государственного банка Курдюмов со счетоводом Головней прибыли на почту получить 250000 рублей, присланные из Петербурга. Почтовый чиновник, ведавший операциями по переводам, выдал деньги.
Курдюмов проверил великолепно упакованные пачки ассигнаций и бросил их в кожаный баул. Затем вместе со счетоводом вышел и сел в фаэтон. Пять казаков окружили его. Два стражника сидели на передней скамейке экипажа. Лошади тронулись по направлению к Эриванской площади.
В это время площадь жила своей обычной будничной жизнью. Толпы людей сновали по ней взад и вперед. Какая-то старуха катила коляску с ребенком. Небо было синее, спокойное. Среди толпы металась собака и тщательно обнюхивала ноги прохожих, очевидно потеряв хозяина. Продавец вишен нес на голове большую тяжелую, плетеную из камыша, корзину и громко кричал: «вишни! камо надо вишни! вишни!»... Молоденькая гимназистка подошла к нему. Продавец снял с головы корзину и поставил ее на землю. В ту же минуту к нему подошел пристав и приказал немедленно убираться. Молоденькая гимназистка испуганно посмотрела на пристава. Продавец покорно поднял корзину. на голову и удалился.
