Пуле переводчик не нужен - Борис Кудаев

Да и кто в Юго-Восточной Азии или Африке из советских послов не опальный? В Индии был Бенедиктов, бывший министр сельского хозяйства СССР, не согласившийся с лозунгом «кукуруза – царица полей». В Пакистане Алексей Ефремович Нестеренко – второй секретарь Украинского ЦК, когда‑то перешедший дорогу Н. С. Хрущеву. В Египте – Сергей Александрович Виноградов, возросшего влияния которого при дворе президента де Голля убоялся сам «Mister No» – А. А. Громыко. Он не посовестился послать (или сослать?) из Парижа в Каир посла, который безошибочно предрек приход к власти опального французского генерала Сопротивления. Виноградов не только предсказал победу де Голля, но и всячески поддерживал его в годы опалы, навещал его в родном поместье. Уж как только не склоняли посла на коллегии МИДа за его дружбу со своенравным политиком! Но коллегией не обошлось – дружба Виноградова с де Голлем стала темой неприятного разговора в заграничном отделе ЦК. Сообщив ему «совершенно секретную» информацию о том периоде жизни де Голля, когда он сносился со ставкой Сталина через приставленного к нему сотрудника разведывательного управления Григория Агаянца, которого он знал под именем Ивана Авалова, его пытались убедить, что де Голль – это французский Сталин. Тогда генерал оказал Иосифу Виссарионовичу неоценимую услугу, сообщив ему, что в немецком концентрационном лагере находится сын Сталина от первого брака, Яков. Именно эта заблаговременно доведенная до Сталина информация позволила ему свыкнуться с этой мыслью и внутренне подготовиться к возможному разглашению этой информации. И когда немцы предложили Сталину обменять его сына на Паулюса, прозвучала знаменитая фраза: «Я солдат на маршалов не меняю!»…

Виноградову прямо заявили, что не потерпят более ни одной поездки посла в родовое имение нормандца. Они и представить себе не могли, что этот человек скоро станет президентом Франции… Зато де Голль, как только стали известны результаты голосования, объявил, что, в нарушение всех правил дипломатического протокола, не будет ждать поздравлений иностранных послов. Он немедленно поедет и объявит о своей победе своему русскому другу, господину Сергею Виноградову. «У русских есть пословица: «Друзья познаются в беде!» Он не знал, что этим он сам выручает посла. Уведомление о дезавуировании Виноградова уже было в портфелях дипкурьеров МИДа – так торопились его враги. Но результаты голосования, ставшие известными уже к утру следующего дня, заставили их срочно отозвать ноту. «Знатоки» из МИДа и ЦК проглотили горькую пилюлю, и любви к Виноградову у них от этого не прибавилось. Но посол теперь плевать на них хотел. Он знал, что при всей их зависти и горячем желании убрать его из Парижа теперь, сразу после победы генерала де Голля, невозможно. Он немолод, осталось лишь несколько лет работы. Он счастливо и плодотворно проработает в Париже еще несколько лет, а там пора и честь знать. Будет раз в неделю ездить на Метростроевскую читать лекции по европейской политике в МГИМО, наслаждаться прелестями подмосковной дачной жизни, писать книгу… Если бы он мог знать наперед, что, когда заговорят о его растущем авторитете у молодых членов ЦК, Громыко решит не рисковать. Ему, ставшему Чрезвычайным и Полномочным Послом в тридцать три года и заместителем министра иностранных дел в сорок, не нужны соперники…

Виноградов отправился в Каир из Парижа напрямую, без обычного в таких случаях промежуточного назначения заведующим одним из департаментов МИДа на Смоленской площади. Но ненадолго. Советские танки вошли в Прагу, и Гамаль Абдель Насер запаниковал так, что собирался немедленно выслать всех русских военных советников из Египта. Они, мол, и здесь власть захватят. В Каир срочно прибыл заместитель председателя Совета министров СССР Кирилл Трофимович Мазуров, чтобы объяснить Насеру причины этого вторжения. Он привез с собой увесистый том документов, доказывавших, что введение войск в Чехословакию для СССР – вынужденная мера. Текст настолько изобиловал военными терминами, что дипломаты взмолились, и к переводу привлекли военных переводчиков. Так как на все про все было только пять часов, то текст разделили на десять частей и успели перевести и отредактировать его как раз к ужину, который Насер и Мазуров должны были посвятить неофициальной беседе. И вдруг посол Виноградов сказался больным и к президенту Египта с Мазуровым не поехал. Ничего себе! Мазуров пожалуется Громыко. Значит, скоро замена… (Замена произошла не потому, что пожаловался Мазуров – сердце Сергея Виноградова не выдержало обид и безжалостного африканского солнца…)

И в Индии Бенедиктова, которого подвела своим побегом в американское посольство дочь Сталина Светлана Аллилуева, сменил Николай Михайлович Пеков, сделавший головокружительную карьеру при Сталине. В 29 лет – заместитель директора какой‑то шелкоткацкой фабрики в Москве. А в 32 года – первый секретарь Приморского краевого комитета партии! В 34 – член ЦК, в 48 – секретарь ЦК. Но тут умер Сталин, и это остановило стремительный рост Николая Михайловича. Он не пришелся ко двору Хрущева, и его вскоре отправили в дальнее турне по посольствам – Иран, Алжир, Индия… А у настоящих, кадровых дипломатов руки опускались – разве можно надеяться достичь каких‑то высот в своей профессии, если ведущие посты в ней раздаются влиятельным, но неугодным высшим чинам, которых надо просто убрать из Москвы… И в Танзании, и в Мозамбике, и в Анголе, и в Сирии послы – вообще не дипломаты, а бывшие первые секретари обкомов партии. Некоторые и в Африке ведут себя, как в своих советских вотчинах. Какая политика, такие и послы… Каков погонщик, такие и ослы… Хотя… В Карачи Обозреватель видел, как ослы перевозили песок из карьера на строительную площадку. Песок им насыпал в переметные сумы худой и почти черный от солнца паренек. Ослы знали, что, если надуть хорошенько живот, то подпруга, на которой висят мешки, натянется, и в мешки поместится меньше песка. Легче тащить через пять кварталов на стройку. Они старательно надували бока, становясь «под погрузку». Но паренек тоже знал это – и про подпругу, и про мешки. Даже не глядя – надулся ли осел, – он звонко шлепал по тугому ослиному брюху лопатой, осел от боли шумно выдыхал, и в мешок помещалось нужное количество песка. Следующий раз ослы все равно пытались повторить свой трюк. Упрямые… Но вовсе не тупые.

Обозреватель оглянулся, как будто кто‑то мог подслушать его мысли. «Да что это со мной, старость, что ли, наступает? Как назло, и Вил Федорович Бондарев, советник-посланник, не встречает». Боится, что в его связях с Обозревателем слишком явно будут видны уши ГРУ… Бог с ним! Может, оно и к лучшему. Мы еще поторгуемся с вами, господин посланник. Что нужно вам, я знаю, как Отче наш, и сделать это мне не составляет труда. А вот то, что нужно мне… Я заставлю вас это сделать. Я, политический обозреватель ТАСС, человек, казалось бы, далекий от коридоров власти. А истоки моего влияния даже для вас останутся неведомы… За тройной броней… Пусть Бондарев, бывший «борзой» (то есть офицер разведки, обеспечивающий выполнение задания для «викингов» – специалистов высшей квалификации, непосредственных добытчиков информации), подозревает, что я вхож в «Аквариум» – безликий куб здания ГРУ у станции метро «Полежаевская» на Ходынке, где заседают люди, отдающие приказы и «борзым», и «викингам». Пусть советник посла Пекова, Федор Медвяник, представитель КГБ в Индии, знает, что, несмотря на строжайшее указание ЦК – не вербовать профессиональных сотрудников партийного аппарата, я, член ЦК, добровольно остался в списках секретных сотрудников КГБ и подписываю свои сообщения «В. Жуков» – не из‑за маршала Жукова, а из‑за сопливого деревенского парнишки Ваньки Жукова из чеховского рассказа. Пусть молодые аппаратчики ЦК знают, каков мой вес и влияние в заграничном отделе, и боятся моих связей с «динозаврами» – старыми членами ЦК, которым уже никогда не избавиться от догматизма и чья жгучая зависть к молодым застилает глаза кровавой пеленой и желанием разрушить все, лишь бы не отдавать власть в их молодые и жадные руки… Каждая из этих сил считает меня своим и подозревает, что я имею связи с еще одной какой‑то стороной. Но никто не знает правды, даже не допускает мысли, что я – ставленник всех трех! Партийцы твердо уверены, что нельзя быть одновременно членом ЦК и сотрудником КГБ. Военные разведчики уверены – нельзя быть одновременно сотрудником и ГРУ, и КГБ. Эти соперники непримиримы, и за границей можно найти агента ГРУ, перевербованного ЦРУ, но только не КГБ. Ну а КГБ считает меня своим сотрудником в высших партийных кругах, и, чтобы не засветить ценного агента, готово пожертвовать многими другими. И особенно теми, кто подозревается в связях с ГРУ. Aes triplex… За тройной броней.

Обозреватель вышел на площадь перед зданием аэропорта, посмотрел, как носильщик грузит его чемоданы в черно-желтое такси. Носильщику сразу понравился этот полный, с узким разрезом глаз господин. Он уже чувствовал, что сагиб даст ему не меньше десяти рупий, поэтому преданно косил взглядом в его сторону и исподтишка стирал меловые кресты таможенного контроля полой своей длинной рубашки. Она когда‑то была цвета хаки. На хинди хаки значит пыль. Англичане были очень хорошими колонизаторами. Они одевались к обеду (по‑английски – вечером) в черные смокинги и мундиры Navy Blue – цвета морской волны, но днем, работая среди местного населения – natives, носили шорты и рубашки цвета хаки. Пусть пыль будет на хинди, лишь бы Navy Blue было на английском. Да и местных везде – от Малайи до Марокко – называть надо natives – туземцы. Так проще. Пусть янки и русские хлопают их по плечу, пожимают руки и называют по национальности, даже если это клички. Джап или вьет, пак или тай. Лучше и честнее – natives. Это не так обидно, как «туземец» по‑русски, но переводится это именно так. До сих пор лучшие улицы и районы всех старых индийских, пакистанских и бенгальских городов носят имена английских генералов и политиков – Коннот серкус, Дригх роуд, Эльфинстон стрит, Клифтон бич. Или повторяют английские названия: кинотеатры «Метро», «Стрэнд» или «Рокси», отели «Эмбэссэдор», «Гайд-парк», «Вест энд», «Клэридж», набережная «Ожерелье королевы». А если местные хотят, чтобы и их язык звучал в этих названиях – ну что же, пусть себе будут Пакка Базар или мечеть Джума Масджит…