Хомяк и другие - Максим Андреевич Далин

Когда Биби-Ханум на выставке, на голубом матрасике лежит, вся расчёсанная, напудренная и ослепительно прекрасная — все думают, что характер у неё самый изысканный. Как у любимой жены восточного падишаха. Что она вот так, на голубом матрасике целыми днями и нежится, а встаёт только чтобы откушать белого куриного мяса и изысканно поиграть с пёрышком на палочке. И никто не знает, как оно на самом деле.

Например, что самое любимое угощение у Биби — не курятина и не паштет из печёнки, как по статусу положено. Больше всего на свете она любит сырую картошку.

И где тут аристократизм?

Придёшь на кухню чистить картошку — а Биби тут как тут. И крутится, и вертится, и просит низким голосом, который называют «контральто» — и за пальцы хватает: дайте, ну, дайте хоть кусочек! И надо ей отрезать ломтик тоненько и в рот дать: носа-то у Биби нет, рожица плоская — и с пола, и с блюдца тонкий кусочек картофеля ей взять тяжело.

И на голубом матрасике Биби спать не любит, а любит — на венике. Совсем никуда не годится: идёт пышная кошка в богатой шубе, вся расчёсанная и напудренная — и ложится на пыльный веник, и пыль с него переходит на шубу, и кошка катается, и трётся, и мурчит — и через четверть часа уже не очень понятно, где веник, а где кошка.

И пудра, и причёска идут коту под хвост.

Пробовали мы веник прятать. Стало хуже: обиделась Биби-Ханум и ушла спать неведомо куда. А когда выспалась и вернулась, все догадались — то ли под диван залезала, то ли за холодильник: пыли на ней — шерсти из-под пыли не видно. А на лице написано невероятное самодовольство: «Что, съели?» Пришлось вернуть веник на место — всё-таки, меньше вреда.

И изысканно играть в пёрышко Биби-Ханум тоже не умеет: пёрышко от палочки она норовит оторвать напрочь. Больше любит играть с бумажным шариком на нитке — чтобы его подбрасывали повыше, словно он — птичка. Из-за пышной шубы кошка кажется толстой, а на самом деле она очень гибкая и спортивная: за игрушечной «птичкой» подпрыгивает без разбега метра на полтора, ловко ловит, отрывает и уносит, рыча. Любимая игра: «поймала — и съем».

Просто удивительно: такая шикарная кошка, а привычки — словно у полосатой бродяжки. Никакой гламурности в характере нет.

Но это всё — пустяки и дело житейское. А вот начали мы ремонт — и сразу поняли, почём фунт лиха.

Потому что стали клеить обои. Раскрутим рулон по полу, намажем клеем — и приклеим к стене. И кошку никак нельзя в комнату пустить, потому что повсюду клей, а у Биби-Ханум шикарные штаны и хвост, как облако. И всем этим она может приклеиться запросто.

Поэтому дверь мы закрыли. И Биби-Ханум осталась в коридоре.

В другое время она бы отлично себе нашла развлечение в коридоре: и веник тут, и ещё можно подремать со вкусом под вешалкой, на старом свитере, и кухня, опять же, рядом. Но одно дело, когда ты в коридоре по доброй воле, а другое — когда из комнаты выгнали и дверь закрыли. От тебя закрыли — это очень обидно.

И Биби-Ханум спела под дверью низким голосом:

— Ма-оооо! Оооу! Му-аааа!

Это была печальная баллада, полная нестерпимых кошачьих страданий, а голос у кошки напоминал голос знаменитой негритянской певицы, которая грустно поёт под саксофон.

Другой бы растрогался, но мы — люди жестокие, даже не подумали дверь открыть.

Только кошке повезло. В дверь позвонили — пришла тётенька из службы газа, газовую плиту проверять. И мы сделали ошибку — побежали ей открывать, плиту показывать, а Биби-Ханум на некоторое время оставили без присмотра.

А тётенька из газовой службы аккуратная оказалась и внимательная. Пока плиту осмотрела, пока в книжку записала… За это время Биби-Ханум успела дверь в комнату, где обои, открыть и войти.

А там очень интересно: вся мебель убрана, на полу лист обоев лежит, клеем намазан. Биби-Ханум его понюхала, прошла неторопливо на середину — и прилегла отдохнуть.

Так что оказалось, что не такое уж это было большое везение — зайти в комнату. Но Биби-Ханум об этом ещё не знала, потому что задремала.

Зато, когда мы вошли — увидели ужасную вещь: кошку, приклеенную к обоям.

Клей попался хороший. Кошка прилипла надёжно. Хвост, штанина, бахрома на животе, половина гривы — всё это дело расправилось и приклеилось, как не приклеишь и нарочно. Гербарий из Биби-Ханум — жуткое зрелище.

Мы хотели её отклеить — но это оказалось совсем непросто и очень неприятно. Биби-Ханум ругалась матросским басом, хвост ни за что не хотел отцепляться. И тогда мы принесли ножницы.

И остригли хвост. Всю павлинью роскошь.

Но это не помогло.

И мы остригли шаровары. И пышную бахрому. И большую часть гривы.

И увидели рыженького головастика в пучках торчащей шерсти — худенького, с прутиком хвоста, еле прикрытым неровными прядками.

— О-ооо! Муа-ааа! Муа-уууу! — горестно запела Биби-Ханум, щуря свои прекрасные золотые глаза.

Мы её утешили, объяснили, что будем любить в любом костюме и даже совсем нагишом — и угостили кусочком сырой картошки. Но бедствия только начинались.

До самого Нового года гости с удивлением смотрели на странное существо:

— Ой! Это что — кошка? — и оскорблённая Биби-Ханум уходила прятаться на полку для шляп. Однажды она спряталась за ту самую газовую плиту, которую так не вовремя проверили — но у неё не хватило терпения долго там просидеть. А когда бедолага вышла — наша гостья в ужасе шарахнулась от пыльного клокастого гремлина непонятной породы.

Так Биби-Ханум перестала радоваться гостям. Выходила из тайных мест, только когда все расходились по домам. Запрыгивала на колени кому-нибудь из нас, ставила передние лапы на грудь и басом спрашивала:

— Муа-ууу? — а мы отвечали, что, конечно, очень любим её и такой.

А за зиму шерсть отросла. Биби-Ханум стала ещё прекраснее, чем прежде — чудо кремовое, персиковое, золотое и невероятное. И все снова ахали и охали, восхищались и говорили про открытки и кино — но Биби-Ханум теперь только презрительно щурилась.

Чужие люди — и кошку встречают по одёжке. А те, кто тобой восхищается только из-за того, что у тебя шикарный наряд — тебе совсем не друзья.

Резинки

Самая любимая игрушка у Тимоши — резинки.

Ну, знаете, такие обычные цветные резинки, которыми пакеты закручивают и можно надеть на бумагу, свёрнутую в трубку… в