Казачья Вандея - Александр Голубинцев

Затем по моему предложению были избраны Совет вольных хуторов и станиц и Продовольственная комиссия.

Привожу по памяти постановление Съезда:

«Постановление Чрезвычайного съезда советов вольных хуторов и станиц Усть-Медведицкого округа

27 апреля 1918 г.

хут. Большой Усть-Хоп. ст.

№ 1

Чрезвычайный съезд делегатов от хуторов и станиц Усть-Медведицкого округа, выслушав доклады начальника Усть-Хоперского отряда войскового старшины Голубинцева и делегата Усть-Хоперской станицы Ив. П. Короткова, постановил:

1. Не подчиняться существующей советской власти и объявить восстание против советской власти с целью изгнания красной гвардии из пределов округа и восстановления казачьей власти.

2. Объявляется мобилизация всех способных носить оружие до 50-летнего возраста.

3. Командующим Освободительными войсками вольных хуторов и станиц Усть-Медведицкого округа назначается войсковой старшина Голубинцев; начальником штаба — подъесаул Сучилин.

4. По предложению войскового старшины Голубинцева избирается Совет вольных хуторов и станиц при командующем Освободительными войсками Усть-Медведицкого округа в составе: сотника Веденина, хорунжего Лащенова, урядника Алферова, казака Алферова и казака Лащенова, с задачей чинить суд и расправу и содействовать распоряжениям командующего войсками по административной части, без права вмешиваться в военные и оперативные распоряжения командующего войсками.

5. Избирается продовольственная комиссия в составе: о. Николая Попова, Н. Г. Гаврилова и др.

6. Делегатам съезда немедленно развезти настоящее постановление съезда и оповестить все хутора и станицы для сведения и исполнения.

Подписи делегатов съезда».

Съезд закончился на рассвете 27 апреля, и делегаты поскакали в свои хутора и станицы, развозя весть о всеобщем восстании и призыв к мобилизации.

Здесь я должен сделать маленькое разъяснение, ибо у многих должен естественно явиться вопрос: для чего, собственно, надо было избирать совет, хотя бы и «белый»?

Следует отметить, что кроме положительных сторон обстановки были, как всегда, и отрицательные — прибывали делегации от дальних хуторов и станиц и даже из соседних округов ознакомиться с ходом и характером восстания, с целью и шансами на успех и т. п., причем в составе этих делегаций были преимущественно фронтовики. Многие из них открыто заявляли, что они, собственно, не против «советов», но против «Красной гвардии»; отравленные ядом свобод и митингов, они еще очень боялись «старого прижима», дисциплинарной власти начальников и т. п.

К сожалению, это были не только казаки, но и некоторые молодые офицеры производства Керенского, вошедшие во вкус ролей «председателей» и «членов» всяких комитетов.

Распускались слухи, как бы невзначай, о «старорежимности» бывшего командира 3-го полка.

Учитывая все это, вместе взятое, а также отлично зная психологию фронтовиков, еще в начале революции вкусивших прелесть распущенности и наслушавшись за последние два дня речей и пожеланий, в которых явно сквозила боязнь «старого режима», «начальников», какая-то нежность и даже благоговение к модным словам «совет», «председатель», я решил, дабы не скомпрометировать и не погубить движения в самом его начале, потребовать от съезда избрания совета, надеясь его использовать как ширму в борьбе с намечавшейся уже оппозицией, как политической, так и «шкурной» главным образом; правда, еще пока робкой и придавленной общим подъемом. Кроме того, имея при себе совет, я тем самым «вырывал зубы» у оппозиции и мог его использовать, проводя в жизнь мои административные распоряжения по гражданской части.

К сожалению, совет, а главным образом его председатель, не оправдал моих надежд и скорее служил мне тормозом, чем помощником. Правда, как «фирма» совет сильно связывал красноватую оппозицию и особенно противника, ослабляя их агитацию только одним фактом своего существования. В первое время совет состоял из пяти членов: председателя сотника Веденина, хорунжего Лащенова, урядника Алферова и еще двух казаков. Хорунжий Лащенов, видя недостаток в офицерском составе в частях, еще в самом начале просил откомандировать его на фронт. Урядник Алферов, присутствуя как-то при приеме мною одной делегации из Верхне-Донского округа, глубокомысленно заметил, что он, собственно, по убеждению тоже большевик, но только «идейный». Стоявший во главе совета сотник Веденин, офицер военного времени, производства Керенского, из народных учителей, социалист, с самого начала повел тайную агитацию против меня как «контрреволюционера» и монархиста. Правда, цели он не достиг, казаки отнеслись к нему враждебно и с недоверием, а на хуторе Карасеве, где он решился задать старикам вопрос, доверяют ли они бывшему командиру 3-го полка, его даже прогнали с майдана и чуть не избили. Затем в тяжелое время, когда красные подходили к Усть-Медведице, он через какую-то сестру милосердия завел сношения с Мироновым. К сожалению, я тогда еще не мог его повесить, а впоследствии, когда положение окрепло, он улизнул благоразумно куда-то в тыл, на юг. О дальнейшей его судьбе я сведений не имею.

Несмотря на общий видимый подъем, все же не чувствовалось особенной твердости и приходилось быть особенно бодрствующим и осторожным в распоряжениях, балансируя так, чтобы не свалиться ни вправо, ни влево. Задача у меня была на первое время ввиду отсутствия связи с остальным миром и неясной обстановки резко очерчена: освободить округ от красных, не навязывая насильно казакам того или другого режима или способа управления. Затем, по очищении округа, созвать Окружной съезд и решить дальнейшую судьбу округа. В этом смысле и даны были мною обещания в моей речи Чрезвычайному съезду. Желанием сдержать свое слово объясняется и мой отказ занять должность окружного атамана вопреки состоявшемуся уже назначению; этим же объясняется и созыв Окружного съезда, несмотря на отсутствие необходимости в нем и даже на то, что мне из Новочеркасска дали понять, что съезд вообще лишний, но мне его разрешается собрать, если я считаю это по каким-либо соображениям желательным; хотя я и разделял это мнение, но старый офицерский принцип держаться данного слова заставлял меня настаивать на созыве съезда.

Желая для пользы дела и по обстановке придать восстанию широко народный характер, я в первое время даже не требовал обязательной замены советов атаманами, считаясь с тем, что на майдане станицы Усть-Хоперской 25 апреля находились еще ярые до истерики защитники советов; тем не менее через 24 часа ни одного совета не было — старики делали свое дело.

Впоследствии мои друзья и единомышленники выражали мне свое удивление и недоумение, как я, царский офицер, убежденный монархист и консерватор, терплю при себе «совет», хотя бы и «почти белый»; не утвердил выбранного Усть-Медведицей окружного атамана, устранял иногда блестящих и прямых офицеров-начальников только потому, что они не могли справиться и ладить с распущенными казаками. Да, все это было так, и делал я это с болью в сердце, но этого властно требовала обстановка, иначе было нельзя — цель оправдывала способы и средства. Я ясно отдавал себе отчет, что все эти меры были только временного внешнего, чисто тактического характера, своего рода необходимым по времени успокаивающим средством для еще частью больного, нервного и будирующего организма, ибо в толще своей население было глубоко консервативно и «красная лихорадка» только слегка задела фронтовую молодежь.

4

Освободительная армия вольных хуторов и станиц Усть-Медведицкого округа

В первые дни восстания работа была особенно напряженной, не прекращавшейся даже ночью. Обстановка требовала быстро создать достаточно сильный кулак, так как 26 апреля было получено из хутора Горбатова донесение, что отступающий из Ростова отряд Подтелкова — «красного атамана Дона» — направляется на Усть-Медведицу и, весьма вероятно, будет проходить через хутор Большой, родной хутор Подтелкова, в котором жили его отец и жена — «донская царица», по выражению большинцев.

Кроме того, необходимо было срочно послать подкрепления в Усть-Хоперскую, где нервность усиливалась поcле моего отъезда на хутор Большой для проведения мобилизации.

В ночь с 26 на 27 апреля, когда еще в приходском училище хутора Большого шло заседание Чрезвычайного съезда хуторов и станиц, на площади перед училищем строилась едва законченная формированием 2-я Конная сотня подъесаула Шурупова для выступления в Усть-Хоперскую. В ту же ночь был сформирован штаб командующего войсками. Начальником штаба мною был назначен кадровый офицер подъесаул Сучилин Михаил Давидович. На площади перед зданием штаба взвился большой флаг командующего освободительной армией.