Бирюк - Чередий Галина Валентиновна

– Пей, сказал! – рявкнул на нее.

Влил в нее где-то стакан. Поднес к своим губам горлышко. Но пить не стал. Мне сейчас ясный мозг нужен.

– Как зовут тебя?

– Ал… ик… Александра.

Александра. Сашка у меня тут.

– Так, успокаивайся, Сашка. Я тебя закутаю сейчас, тепло нам организую. Отдохнешь чуть, и поутру пойдем тачку этих гондонов искать. Выбираться надо.

– Ты их… всех? – Она пыталась на мне взгляд сосредоточить, но, видно, алкоголь уже врезал по мозгам, и голова ее непроизвольно откидывалась, а взгляд съезжал.

– А оно тебе надо – знать? Спи, сказал.

Сашка будто ждала команды, обмякла, невнятно бормоча и закрывая глаза, и меньше чем через минуту совсем затихла, скрутившись клубком.

Я бегом смотался в саму избушку, загреб там шкуры, одеяло ватное – короче все теплое. Так же рысью вернулся, обернул Сашку так, чтобы из плотного кокона и макушка не торчала. Дал чуть времени пригреться, опять метнувшись в дом. Набил печку щепками, запалил. Чуть только тепло пошло, перетащил девчонку из бани.

Нафигачил дров, как разгорелось, и через полчаса в доме была теплынь. Воздух прогрелся, хотя, конечно, все было настывшим и для настоящего комфорта понадобится время. Но мы-то тут чисто до утра – сил набраться, потом двигать надо. Решив не откладывать досветла, оставил Сашку сопеть в клубке одеял, пошел на улицу – говнище всякое прибрать надо.

Мой «Ленд Ровер» уже догорел почти полностью, подмигивая мне редкими всполохами. П*доры, вот как есть, на кой было первым делом в движок стрелять? Хорошая же тачка была.

Морщась от брезгливости, обыскал, раздел трупы, покидал шмотки в костер, что они же устроили из моей машины, чуть оживив пламя. Оставил только на всякий случай ключи, доки, какие нашел по карманам. Надо быть в курсе, с кем дело имел.

Подхватил под мышки уже коченеющую тушу ближайшего беспредельщика, потянул по тропинке к реке. Бросил в воду. Второго туда же. По камням протащит, да рыбы со зверьем понадкусывают, и даже если кто найдет, то ни хрена не опознают. Да и опознают, нам-то с Сашкой что? Небось по друзьям-родным оповещения не делали, что повезли девчонку в лес кончать. Хотя вопросов даже по тому, что я успел услышать тогда на берегу, рождалось до фига. Девочка она не простая, они ее не от похотливой прихоти схватили явно, не поразвлекаться в лес завезли, хотя и такое сплошь и рядом стало в нашем ублюдском мире твориться. Я четко слышал, что снимали видео, значит, похитили ради выкупа. Вот только, судя по всему, возвращать Сашку не собирались. Передернулся, вспомнив, что один сученыш велел другому отрезать ей пальцы с кольцами. Вот ведь… Голыми практически руками замочил четверых, а в душе и не шелохнулось нигде. Ни сочувствия, ни сожаления, даже настоящей злобы не было. Злоба, она в таком деле лишняя. А жалеть… Родителей таких вот гадов жалко, да. Но ведь не моя вина, что такое из их детей выросло, и уж они ничьих родных-близких не жалели никогда. Вот от мысленной картины, как тот гондон пальцы Сашке режет и камнем голову разбивает, в груди клокотать начинало и хотелось еще раз их всех…

Вернувшись со службы на Кавказе, я вроде как заблокировал в себе воспоминания о том, какими зверями способны быть люди, что творить с другими людьми. И как легко убивать таких. Как неестественно спокойно на душе при этом. Легко быть чудовищем, уничтожающим других чудовищ. И я почти стал верить, что это самое чудовище во мне издохло от нормальной жизни. Ну или уснуло навечно. Но ни хрена. Ни хрена! Только почуяло оно опять перед собой новых монстров, и вылетело. Ни тормозов, ни единого сомнения. Так что смирись, Шаповалов, зверь ты по натуре. Зверь и изврат теперь еще, у которого на нормальных баб не вставал, а на избитую, перепуганную, отчаявшуюся встал до темноты в глазах, до полного неадеквата. Потому что и она вот такого монстра захотела? Нуждалась в нем? Ну так это ненадолго. Это пока не соображала от страха ничего. Вон сразу и пожалела.

Так, спокойно! Об этом потом. Вывод из того, что увидел и услышал: Александру похитили не ради бабок. Или не только из-за них. Скорее всего, она – жертва для устрашения кого-то. Нагнуть надо кого-то несговорчивого, видимо, а это уже сильно серьезно. Эти четверо так, никто, быки, исполнители. За таких не мстят в основном, но мало ли. Если заказчик упертый какой, то с него станется послать еще бойцов, объявись девчонка живой-здоровой. Есть у нее кто, на кого можно положиться? Кто прикроет, защитит?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Тупой вопрос, Колян. Был бы такой, она бы сейчас в камневской избушке не лежала. Хотя кто угодно может налажать, не уследить.

Не можешь – не берись тогда, дебил! Бесит аж!

Ладно, разберемся. Разберусь сначала, что она за девочка, чья, а потом и выводы делать и решать буду, вернуть или…

Пока волок второго амбала к реке, погода стала быстро портиться и повалил снег. С одной стороны, хорошо: хрен следы и чё тут было разберешь. А с другой, я опять же ни черта не следопыт, и шанс отыскать остальные тела и машину бандюков поутру резко снижался. А найти надо по-любому. Мало того, что нам с Сашкой нужно выбраться, так еще и нечего тут колымаге и трупам делать в принципе. Слишком близко к дому яровскому, а значит, палевно. Подставлять никого мы не будем. Но до утра все равно ничего не сделать больше.

Набрав дров, я вернулся в дом, обтерся, оделся, погасил лампу и сел у окна наблюдать за окрестностями и дорогой, пристроив на подоконнике обрез и ТТ, добытые у бандюков.

Глава 7

Глаза никак не выходило открыть. Как и сразу вспомнить почему. И отчего моя обычная в последнее время головная боль сегодня была просто адской. Застонав, я хотела откинуть одеяло, под которым было очень жарко, но тут же вся и похолодела, поняв, что толком и шевельнуться не могу, а усилия сделать это провоцируют вспышки боли повсюду. Кроме привычной ломоты еще и жгучие очаги на ребрах, плечах, коленях, правом боку. Саднит, будто отбитая, поясница, спина, тянет низ живота. Между ног слишком влажно и так…

Вскрикнув от остроты нахлынувших разом воспоминаний, я задергалась, впадая в панику от невозможности двигаться.

– Тихо ты, Сашка, – раздался хриплый голос моего вчерашнего спасителя, а заодно и любовника. – Нормально все.

Нормально. То же самое он мне твердил и после того, как… изнасиловал? Нет, неправда это. Воспользовался моим неадекватным состоянием? Опять же не совсем так. Я, конечно, истерила, но когда все началось… когда он рывками содрал свои же вещи, стал входить в меня, распластав на той узкой лавке в темноте, когда моя бешеная нужда держаться за него, как за обещание, гарант того, что уже все, больше не тронут, и боль от его чрезмерного, беспардонного вторжения и давления твердой поверхности подо мной смешались, превращаясь… в безумие, зверство первобытное… От которого реально захлебывалась остро-жгучим удовольствием.

Хотя что за определение «удовольствие»? К моим ощущениям оно так же подходит, как сказать, что внутри солнечного протуберанца тепло. То, что было… оно скорее пытка, мучение, но именно от него я едва не умерла, кончая. Разве это нормально? Разве это там вообще я была?

Я замужем, я люблю своего Гошку, я хочу только его, я терпеть не могу грубость в принципе в жизни, а уж тем более в постели. То есть… я люблю только так, как у нас было с мужем, никого ведь больше…

Господи, Алька, о какой безумной хрени ты сейчас думаешь? Люблю, хочу…

Меня похитили, издевались, почти убили. На моих практически глазах незнакомец прикончил четырех человек. Хотя разве они были люди? Скоты.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

А дальше… Скотство заразно, да? Иначе как объяснить то, что случилось дальше. Что я, по сути, отдалась, а он взял… Ни про какое это не «люблю и хочу». Это другое все. Категории, вселенные даже разные. В обычной жизни такого не бывает, слов для этого я и не знаю даже.

– Ты в порядке? – наклонился мужчина надо мной, еще плохо различимый в сером предутреннем свете.

Все, что я запомнила и видела сейчас, – он огромный. Бритая голова. Плечи, на которых нес меня, широкие, мощные, как валуны. Ладони, которыми удерживал, здоровенные, твердые, горячие очень. И он тяжелый. Сильный до жути. Пах снегом и потом. И сгоревшим порохом. И внутри меня его тогда было так много… Внутренние мышцы сжались, добавляя тягучей боли в животе и там, в сокровенной глубине тела… такой, черт возьми, глубине, где никогда прежде я не чувствовала… никого. А сейчас… Там болело, но не так, что хотелось замереть, расслабиться, переждать, пока схлынет. Нет. Невольно тянуло сжимать мышцы там снова и снова, переживая эти волны тягучей болезненности. Как чесать укус комара. Безумие, как есть разрушительное безумие.